Ещё одной стороной критической деятельности есть создание таких произведений, как литературный либо творческий портрет. приверженцем и Основоположником этого жанра, как уже указывалось, был французский автор Ш.-О. Сент-Бёв. С блеском выполненные циклы литературных портретов снискали ему титул и славу мастера психотерапевтического взора на уникальную личность, о чём говорилось в главке, посвящённой биографической школе.
Литературный портрет, тяготеющий к монографичности, разрешает внимательно взглянуть не только на произведения того либо иного автора, но и на его происхождение, судьбу, биографию, личную судьбу, склонности, а, возможно, и пороки. Кое-какие представители культурно-исторической школы кроме этого уделяли громадное значение индивидуальности автора. Так, Ф. Брюнетьер, например, перечислял те сведения, каковые нужны критику для верной оценки творчества писателя: «Где они появились? В каком краю? На севере либо на юге? В какую эру они жили? Какое унаследовали темперамент и сложение? Были ли хилыми либо крепкими, нервического либо сангвинического склада? Из какой семьи они вышли? Каково было ее положение? Ее происхождение? Ее родня? Какой пример имели они перед собой? Каково было их воспитание? Их образование? Была ли их жизнь мирной, легкой либо же, наоборот, тревожной, горестной и тяжёлой? Каков, сверх того, был образ их мыслей, как проявлялось их отношение к любви, религии, смерти? Как наблюдали они на простые человеческие наслаждения? На еду, игру, путешествия? Как понимали свое мастерство? Какую часть собственной личности выразили в нем? Что в себе покинули нераскрытым? Все эти физиологические и психотерапевтические черты, каковые и создают неповторимую лицо человека, совсем нужны как для понимания, так и для объяснения его творчества… А стиль – это сам человек»[173]. Данный воистину шикарный, исчерпывающий комплект информации вряд ли в обязательном порядке упоминать в критических изысканиях, но в случае если критик будет в курсе всех этих нюансов личности писателя, то это лишь отправится ему на пользу. Равно как и автор не должен вываливать на читателя всё, что он знает о собственных храбрецах, так и критику нет потребности завлекать в собственном изучении все узнаваемые ему факты, но обладание ими вряд ли будет излишним: конкретная информация очевидно не повредит ему при анализе творчества данного автора.
Очень серьёзное значение получает литературный портрет, что написан, так сообщить, с натуры – к примеру, человеком, прекрасно знавшим собственного храбреца. Такова, к примеру, книга душеприказчика и друга Франца Кафки – Макса БРОДА (1884–1968) «Узник абсолюта» (рус. изд. 2003). Как мы знаем, пражский затворник не отличался громадным числом контактов с внешним миром. М. Брод входил в круг родных привычных писателя и потому был прекрасно знаком с событиями его жизни и с ним тяжело спорить в плане практических свидетельств. Однако у него были хорошие возможности по-своему толковать и перетолковывать произведения Кафки в собственном русле. В данной ситуации самое верное – не вдаваясь в идеологию, приобретать точную данные, как в биографическом, так и в интеллектуальном смысле слова. Любопытны, к примеру, не только подробности кафкианской жизни, но и необычный взор критика на художественную сторону его личности:
«Такие недорогие средства, как штамповка словосочетаний и новых слов, игра с предложениями, он ненавидел… Эти приёмы были несвойственны ему так же, как грязь несвойственна чистоте, как она отрицается ею. Его язык был кристально чист, а также поверхностный взор не имел возможности заметить никакой второй цели, чем надлежащее и ясное выражение сущности явлений… Прочтите пара предложений Кафки вслух, вы почувствуете неординарную лёгкость дыхания… Из этого – эти отличные предложения, владеющие артистизмом, и эта простота стиля, и любая фраза, каждое слово, наполненное смыслом. Из этого – неприметность метафор, каковые одновременно с этим (по окончании того, в то время, когда их обнаруживаешь с удивлением) высказывают что-то новое. Из этого – самообладание, широта, свобода, как под тучами, и ещё – хорошие искренние слёзы и отзывчивое сердце»[174].
Принципиально важно выделить, что портрет писателя непредставим, неосуществим и недобросовестен, если не будет подробнейшим образом отражать – кроме житейских и психотерапевтических подробностей – и его творческую методику, его личную мастерскую. Тем более это справедливо, в то время, когда дело касается таковой противоречивой о неоднозначной личности, как Кафка. В этом контексте кроме того события внешнего свойства возможно истолковывать в свете их влияния на литературную работу.
Польская поэтесса и эссеистка Юлия ХАРТВИГ (род. 1921) одну из книг посвятила творческому пути Гийома Аполлинера, полному противоречий и парадоксов. Но экстравагантные события происхождения, смерти и жизни этого поэта-сюрреалиста интересовали её не сами по себе, не для вящего интереса публики, падкой на сенсации. Эти немыслимые факты серьёзны для неё тем, как они отразились в стихах Аполлинера. В то время, когда тот был заподозрен в краже известной картины «Джоконда» и помещён под арест, это недолгое заключение стало для него тяжёлой, но знаменательной вехой – точкой пересмотра собственных житейских и художественных позиций: «Гийом казнит себя не только за досадный инцидент, приведший его в колонию, он раскаивается в поступках всей собственной жизни, сокрушается о всех тех ночах и днях, каковые внезапно показались ему унизительными… Это было всеобъемлющее, возможно сообщить, прекрасное раскаянье, которое прекрасно знакомо детским сердцам, а время от времени нисходит и на взрослых. В колонии писал и Верлен, писал Оскар Уайльд, но мы не стали бы сравнивать с Аполлинером… Последнее стих из тюремного цикла Аполлинера можно считать свидетельством возвращения и выздоровления к той вере, которую поэт проповедовал неустанно, хороши…»[175].
Помимо этого в данной книге мы находим другие портреты писателей, выполненные самим Аполлинером: Реми де Гурмона, Жерара де Нерваля и др.; всё это вкупе с набросками личностей Пабло Пикассо, Анри Матисса, Мари Лорансен и других современников поэта делает его фигуру более выпуклой, стереоскопической.
Современный эксперт по прозе Юрия Казакова, Игорь Сергеевич КУЗЬМИЧЁВ(род. 1933), создавший набросок портрета писателя, подметил в эволюции его личности много показательных моментов (в частности, занятия музыкой – в юности автор поступил в музыкальное училище им. Гнесиных, которое окончил в 1951, а после этого профессионально играл на виолончели, саксофоне и контрабасе), каковые разрешают более глубоко и совершенно верно осознать его повести и рассказы.
Кстати говоря, при жажде работу И. Кузьмичёва возможно идентифицировать и как очерк творчества. В нём, очевидно, меньшее место уделяется подробностям биографии, но усилен аналитический элемент. Принято вычислять, что литературный портрет больше тяготеет к субъективным, личностным чертам храбреца, а очерк творчества – к вопросам писательского ремесла. Но потому, что личность писателя целиком и полностью обращена в его профессию, а литературная работа предельно психологична, то делается ясно, что в действительности грань между двумя этими жанрами достаточно зыбкая и сильно зависит от авторского волевого ответа.
Признанными мастерами создания глубоко художественных, критически убедительных писательских портретов считаются Стефан Цвейг, Андре Моруа, Ричард Олдингтон, Анри Перрюшо, Ирвинг Стоун, Ян Парандовский, Юрий Тынянов, Игорь Золотусский, Михаил Лобанов, Юрий Лощиц, Владимир Порудоминский,Алексей Варламов. У нас книги для того чтобы рода систематично публиковались и публикуются в сериях «Жизнь превосходных людей» (Молодая гвардия), «Жизнь в мастерстве» (Мастерство), «Писатели о писателях» (Книга). Подобные издательские серии имеется и за границей, к примеру, «Rowohlts Monographien» и «Bildmonographien RO RO светло синий» (Германия, Ровольт).
очерк творчества и Литературный портрет направляться отличать от воспоминаний о писателях, поскольку в них обычно на передний замысел выступает образ мемуариста.
Тургенев творчество и Жизнь для 10 класса
