Но не в этих недочётах обстоятельство, из-за чего реально состоявшееся великое объединение русском культуры пошло отнюдь не теми дорогами, каковые намечены у Вл.Соловьёва и Н.Ф.Фёдорова. Он был осуществлён в русле марксизма-ленинизма. Действительно, в суррогатной и потому исторически эфемерной форме. В виде мимикрии одних универсалий культуры под другие. Формально культура была сориентирована в будущее («коммунизм — яркое будущее всего человечества»), реально же были осуществлены преобразования, приведшие к восстановлению социальных структур, свойственных прошлому; азиатскому методу производства, рабовладению, феодализму. Возможно оказать и по-второму: налицо «опыт» выхода за пределы исторического времени, в вечное безвременье (коммунизм — финиш истории, «скачек человечества из царства необходимости в царство свободы»). По видимости одной из основных сокровищ общества делается новация (революция). практически же культивируется застойность, рутина, репродукция одних и тех же социокультурных образцов. Гуманизм, признание самоценности личности становятся только идеологическим прикрытием для свирепого тоталитаризма. Наука и связанный с ней атеизм («научный атеизм») становятся только оболочкой, за которой прячется суррогат религии, религии без Всевышнего, — идеология. Ясно, что ни к чему второму, не считая как к фрустрации культуры, к антропологической трагедии, подобный «синтез» и не имел возможности привести.
Но для большинства философов, воображающих русскую философскую традицию, претензия на великое объединение не была характерна. Они не пробуют строить глобальную иерархию сокровищ для судьбы и российской культуры. Эта, идущая от ранних славянофилов суперпроблема скоро дифференцируется на пара подпроблем и направлений философствования. Н.Я. Данилевским, к примеру, начинает разрабатываться исследовательская программа таковой гуманитарной науки, как целостная историческая культурология. Позднее на Западе в русле аналогичной программы трудились О.Шпенглер и А.Тойнби. В Российской Федерации — К.Н.Леонтьев, Н.А.Бердяев, Г.П.Федотов и др. Оценка Бердяевым теории Данилевского как «срыва в осознании русской идеи», конечно и распространённая черта, воображающая его эпигоном славянофильства, одинаково не верны. Имело место что-то второе. В частности, перемещение от чисто философской, спекулятивно социософской постановки неприятностей — к попыткам формирования научных культурологических парадигм.
Иначе, фактически философская рефлексия обращается к миру сокровищ личности, к тому, как они опосредуют личностный опыт. Русская философия всё более ориентируется исходя из этого на тему свободы, как фундаментальную для понимания личностного выбора.
«Я, — говорит Бердяев, — положил в основание философии не бытие, а свободу… Она для меня первичное бытие. В свободе скрыта тайна мира» [2].
|
|
|
В целом же собственную философию, по аналогии с теодицеей (другими словами учением об оправдании Всевышнего за допускаемое им в мире зло), Бердяев трактует как антроподицею (другими словами оправдание человека). Эта философская тема начинается так же в работах Л.Шестова. Б.П.Вышеславцева, И.А.Ильина и др. Через это идейное течение русская философская традиция смыкается с европейским экзистенциализмом.
Иную линию философствования, частично, но, пересекающуюся с предыдущей, образует рефлексия над религиозным опытом. В какой-то мере, это аналог западной теологии, идущей от Св. Августина и Св. Фомы Аквинского, но обращённый к православию. Русская философская традиция привнесла ко мне опять-таки аксиологический выговор, обращение к проблеме сокровищ. Так, Папа Павел Флоренский собственную теодицею развёртывает в контексте неприятности истины, трактуемой им как раз как сокровище. В западной же теологии и философии истина толковалась по преимуществу с гносеологических позиций. Для Флоренского «Истина сама себя делает Истиною», для европейской философии — истина имеется адекватное отражение объекта познающим субъектом. Теологические ориентации преобладают и в трудах Отца Сергия Булгакова, Л.П.Карсавина, Отца Георгия Флоровского, С.Л.Франка и др.
Нужно упомянуть ещё два направления философствования в Российской Федерации XIX-XX вв., имеющих, действительно, только опосредованное отношение к хорошей русской философской традиции. Это, во-первых, те философы, каковые примыкали и воспроизводили в собственных работах идейные установки каких-либо школ западной философии: позитивизма (П.Л.Лавров, Н.К.Михайловский и др.); гегельянства (Б.Н.Чичерин и др.), феноменологии (Г.Г.Шпет); неокантианства (А.И.Введенский). Во-вторых, философы так или иначе ориентированные на рефлексию оснований науки. Довольно часто они весьма близки к позитивизму, существование которого по большому счету обязано процессам конституирования науки. От позитивистов данную философскую школу отличает большее внимание к мировоззренческим нюансам научного знания, его «метафизическим предпосылкам». Позитивисты же интересовались по преимуществу строением, логикой научного познания, процессами получения знания. К числу аналогичных метафизических предпосылок науки направляться отнести в первую очередь презумпцию первичности объективной действительности, другими словами материализм. Материализм в Российской Федерации представлен именами А.И.Герцена, Н.Г.Чернышевского, Д.И.Писарева, И.М.Сеченова, В.И.Ленина, А.И.Деборина, Н.И.Бухарина и др.
По окончании 1917 года эта философская школа, благодаря только внешним событиям, в первую очередь, само собой разумеется, открытому политическое насилию, делается монопольно господствующей. Тем самым русская философская традиция (от Чаадаева и до Бердяева) не только должна была быть убитой, довольно часто в прямом смысле слова, но просто-таки обречена была погибнуть. Потому что материализм имеется уже «пограничная полоса» философии. Философствование приобретает тут право на судьбу только постольку, потому, что обосновывает переход к научным формам сознания и познания.
!Задание 8.3.Разъясните идея Л.В. Шестова: «Ужас имеется обморок свободы». С какой европейской философской традицией смыкается позиция Шестова?
История русской философской мысли, лекция I
