Одна из самые значительных фигур (к сожалению, довольно часто несправедливо затмевающая другие) Бронзового века. Писал в традиции неоклассицизма (считается, что творчеством Бродского завершился хороший период русского стиха). Поэтика отличается многослойной риторичностью; излишней детализацией.
Стихи Иосифа шестидесятых годов имеют достаточно большое количество знатоков и читателей. Тогда Иосиф начал сочинять по примерам созданным и отточенным его великими и просто читаемыми предшественниками: Мандельштамом, Ахматовой, Анненским, Кузминым, Пастернаком, Слуцким. Русский авангардизм и модернизм начала XX века был у оппозиционных советской официальной литературе читателей в моде. Его стихи были не душещипательны, а действительно трагичны. Бродский избрал изображения действительности и трагический метод познания как собственный основной. Иосиф Бродский, русский иудей, некрещеный христианин, лучше кого-либо чувствовал трагичность неспециализированного и личного русского бытия. В этом одна из изюминок его новаторства. В конкретно предшествующем начале XX века ужасными русскими поэтами были Ахматова, Блок, Мандельштам, Цветаева. Но по окончании них Иосиф Бродский сделал ход, еще более усиливший ужасное действие. Он включил в ткань катастрофы комические, парадоксальные нити. В стихах памяти отца появляется . Либо макароническое: . Иосиф был не меньшим мастером отображения и комического способа познания. Он был самым самоироничным поэтом всех эр. Другими словами самым вправду ироничным. Верховная ирония — это самоирония. В начале собственной жизни он предпочитал любимые в русском стихотворстве силлаботонические метры. В те 60-е годы кроме того последователи футуризма редко пользовались более формами стиха и свободными размерами. Один из предшественников Бродского москвич Станислав Красовицкий, думается, тогда писал лишь хорошими рифмованными стихами. Кроме того сознавая влияние западной, польской и британской поэзии. Иосиф же достаточно скоро осознал, что принятые в Российской Федерации ямбы и прочие амфибрахии и хореи гипнотизируют, но смогут надоесть и утомить. Иосиф начал пробовать составлять сложные, невиданные строфы. Использовал разные свободные размеры, довольно часто изобретая их сам. ,- писал он уже в раннем периоде. Иосиф Бродский начал работату, в то время, когда, казалось, что ничего нового создать в технике русской словесности уже нереально. Но он понял, что вне поля практики русской (в то время советской) литературы, отделенная металлическим занавесом существует западная литература. Эллиот, Оден и Фрост были экзотичны для русского, в особенности советского читателя не только смыслом, как, к примеру, Джон Донн. Новая западная литература была необычна и формой. Иосифу пришла мысль соединить русский суть и форму, русский образ мысли с формой и западным смыслом и образом мысли. В то время, когда его выслали из Санкт-Петербурга, эта мысль стала в полной мере осуществима. В Америке Иосиф Бродский совершил великую работу новатора, в поэзии. До него такую работу удачно совершали разве что Пушкин либо Тютчев. Он, как и они, соединил западный образы и русский мысли. (НОВАТОРСТВО и Традиция В ПОЭЗИИ ИОСИФА БРОДСКОГО Доклад для симпозиума университета штата Орегон, Владимир Уфлянд)
Бродскому удалось редкое — он создал собственный стиль. Неверно да и то, что Бродский якобы нетерпим ко всем вторым поэтам. Его нетерпимость выборочна. Он постоянно восхищался Чудаковым, с радостью рекламировал Рейна, Кушнера, Дериеву, Гандельсмана. Неверно да и то, что его поэзия якобы похожа на переводную. В ней, действительно, нет пушкинской лёгкости (Я вас обожал, любовь еще возможно…) либо есенинской щемящей исповедальности (Радостен тем, что целовал я дам), но присутствуют Баратынский, Анненский, Мандельштам. Это весьма петербургская поэзия, действительно, англоязычно несентиментальная, опасающаяся быть беспомощно открытой. Бродский развил перенос рифмующегося слова из строчка в строчок и культивировал четко контролируемую разработкой рассудка Ниагару продуманного сознания. Его особенный вклад в мировую поэзию несомненен. За Пастернаком и Буниным он стал третьим русским поэтом, взявшим Нобелевскую премию (Источник: Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, Полифакт, 1995).
Настоящими поэтами петербургской школы возможно признать Михаила Еремина, Сергея Кулле, и вдобавок Виктора Соснору, Сергея Стратановского, Елену Шварц. К питерской школе в собственности несомненный мэтр русской словесности, русский поэт, доктор наук Дартмутского университета Лев Лосев. Михаил Еремин (р. 1937)Еремин вправду один из самых закрытых и “тяжёлых авторов”. Кое-какие его вещи возможно с первого взора принять за намеренный шифр. Это, очевидно, не так. Первые стихи Еремина практически прозрачны. Но с годами создатель все глубже погружается в собственный изучение, завлекая для записи выводов те языки, на которых выводы формулируются меньше и правильнее: латынь, хинди, иероглифическое письмо, азбука знамён, химические и математические формулы (перечень возможно продолжить). Идея тут имеет собственную логику созревания и собственную замкнутую кристаллическую форму. Кристаллы информации. Полный герметизм этих вещей как словно бы не предполагает существования читателя. Еремин — поэт кроме того не книжный, а словарный, и просматривать его необходимо либо обложившись целой библиотекой словарей, либо — минуя препятствия — скользить как частица в силовом потоке (Мих. Айзенберг «Литературное обозрение»).Визитка:
Рангоут окна – созерцать застекленные воды,
Из коих явленный,
Три века дрейфующий кеннинг
На диво – проклятья, потопы, осады и бунты –
Остойчив, а розмыть –
Ну, слава-те, вот и сподобились:
сейчас, как некогда,
В два клюва, –
Кровавую печень клюет.
Виктор Кривулин (1944 — 2001)
Разнообразие форм: терцины, сонеты…
Визитка:
НА ДОРОГЕ У КРЕСТА
то колющий то режущий уют
то зрелище при свете самопальном
музыки и стекла – в том месте русские поют
на языке собственном прощальном,
практически по-аглицки – нащупывая крест
впечатанный между сосками
то колющий то режущий то сканью
украшенный – в оплату за проезд
из Санкт-Петербурга до Женевы
в далеком прошлом уже назначенный, с того времени
как рыцарь бедный от Марии Девы
имел одно последнее виденье
решительный и негромкий разговор
Иосиф Бродский — История побега. Гении и злодеи.
