Такэси Иноуэ
Прижавшись лбом к оконному стеклу, я внимательно всматривался в даль, с нетерпением ожидая приезда труппы иллюзионистов.
Из окна была видна вся деревня, лежавшая в узкой лощине. Через нее тянулась изрытая глубокими выбоинами дорога. Прямая, словно бы прочерченная по линейке, она пролегала совершенно верно посередине деревни и исчезала где-то далеко-далеко в изгибах горной гряды.
По обе стороны дороги были разбросаны поля, покрытые бурой щетиной Жнивья, чернели участки, засеянные озимыми. Зелень проглядывала лишь на огородах с поздними овощами.
Крытые соломой крестьянские дома жались к стволам дзелькв, похожих на огромные метлы, торчащие вверх помелом. На склонах гор, высившихся над макушками обнажённых деревьев, лежали пятнышки теней от невесомых облачков. Слева, оживляя зимний пейзаж, краснели ворота синтоистского храма.
Укутав больную ногу вылинявшим шерстяным военным одеялом, оставшимся по окончании отца, и накинув на пояснице еще одно, ватное, я с самого утра сидел у окна. Из города в деревню вела лишь одна дорога, по ней и должны были проехать артисты. Пропустить их я никак не имел возможности.
О приезде иллюзионистов я определил дней пять назад от мамы. Она ходила на окраину деревни – отнести вещи, каковые брала в починку, и, возвратившись к себе, поведала, что везде на телеграфных столбах расклеены афиши о грядущих гастролях «Громадной труппы иллюзионистов». Время для гастролей было эргономичное – крестьяне уже собрали урожай и закончили подготовиться к зиме, – вот артисты и разъезжали сейчас по окрестным сёлам.
Я ни при каких обстоятельствах не бывал в цирке, и мне страшно захотелось взглянуть представление, но я тут же осознал, что это не для меня. Так как я не могу ходить. И маме было нужно бы тащить меня на пояснице, как она делает это каждую семь дней, в то время, когда нужно идти к доктору в городскую поликлинику. И мне всегда делается мучительно стыдно, в случае если кто-нибудь видит нас. Так как по годам я уже должен быть в третьем классе. А в сёлах за спиной носят лишь малышей. Взглянуть представление мне весьма хотелось, но я осознавал, что это нереально.
Глядя в окно, я пробовал представить себе картину появления «Громадной труппы иллюзионистов». Приехать они должны, само собой разумеется, в фургонах, запряженных лошадьми, в сопровождении оркестра, под звуки радостной музыки. Иллюзионисты проделывают собственные фокусы скоро, умело – разве станут они тащиться на быках? Что же они продемонстрируют у нас? Взмах чудесной палочки – и прекрасная женщина преобразовывается в тигрицу, свирепо оскалившую клыки. Об этом мне доводилось просматривать в книгах. А возможно, они перенесут зрителей в сказочную Страну Лакомств, где какое количество угодно каких угодно сластей? Чем меньше оставалось до приезда цирка, тем посильнее разыгрывалось мое воображение, наделяя иллюзионистов все более чудодейственной силой. Я уже видел себя здоровым. Вот я бегаю с приятелями по всей деревне, брожу по горам, плаваю в реке, отвечаю в классе урок по чтению. Оживает погибший папа… Да-а, если бы такое сбывалось…
И не смотря на то, что я уже смирился с тем, что не попаду на представление, от одной лишь мысли, что фургоны вот-вот покажутся из-за поворота, у меня тревожно замирало сердце. Но дорога так же, как и прежде была безлюдной.
– Уже полдня прошло, что же они так задерживаются? – недовольно пробурчал я, повернувшись к маме, сидевшей за швейной машинкой. Последнее время она совсем исхудала, в лице ни кровинки.
Не поднимая глаз от шитья – мама латала одежду для местных крестьян, – она успокоила меня:
– Сейчас уже не так долго осталось ждать, – и опять надавила на педаль. В сумраке запущенной помещения стук машинки звучал как-то особенно быстро и звучно.
Мы были эвакуированными, папа у нас погиб, и мы с мамой, младшей сестренкой и четырехлетним братишкой ютились в ветхой лачуге, крытой оцинкованным железом. Зимний период в доме бывало мрачно и мрачно. Из щелей дуло, и мама заклеивала их бумагой. В тот сутки брат с сестрой куда-то запропастились – должно быть, заигрались у соседей.
– Сынок, не поменять ли грелочку? – остановив машинку, внесла предложение мама.
Я пощупал грелку пальцами ног и кивнул. Поглощенный наблюдениями, я и думать забыл о грелке, но сейчас, в то время, когда понял, что она остыла, сходу почувствовал боль в ноге.
Нога, само собой разумеется, болела не оттого, что я отыскал в памяти про грелку, легко она постоянно болит от холода. С приближением зимы боли усиливаются, а с той поры, в то время, когда на поля, покрытые белым как снег инеем, опускаются несметные облака серых скворцов, тупая боль в правой ноге начинает мучить меня неизменно. Из-за неправильного кровообращения нога у меня неизменно ледяная, сколько ни прикладывай к ней грелки. Холодными ночами она ноет так нестерпимо, что я кличу маму. Она приносит мне новую грелку, меняет на бедре повязку, пропитавшуюся гноем, и позже подолгу осторожно гладит больную ногу. В то время, когда она начинает клевать носом и рука ее неспешно замирает, я звучно окликаю ее, и она опять принимается растирать мне ногу.
– Мамочка, они в действительности приедут? – нетерпеливо задал вопрос я, дождавшись новой грелки.
– Приедут, приедут. Не нужно так злиться и переживать.
Мама мельком посмотрела в окно, положила около меня фаянсовую грелку, похлопала но ней ладонью и снова села за машинку. Я вовсе и не злился, а просто потерял терпение от продолжительного ожидания. Пристроив больную ногу на грелку, я опять уставился в окно.
Я привык целыми днями замечать из окна за всем, что происходит на улице. Действительно, в деревне, в особенности зимний период, мало увлекательного, так что весьма не так долго осталось ждать делается скучно. Мне нравится, в то время, когда на улице имеется какое-то перемещение. Пускай это дети, бегущие по чёрным полосам межей, либо крестьянин на упряжке быков, по самые щеки обмотавший голову полотенцем… Я буду наблюдать им вслед, пока они не скроются из виду. Меня забавляют скворцы и звонкоголосые дикие утки, залетающие в отечественный сад полакомиться зернышками китайского бамбука. Я могу кроме того заглядеться на оводов, роящихся на солнышке. Меня радует, в то время, когда на улице появляется какой-нибудь старик – низко сгорбившись, опираясь на палку, он продолжительно бредет по обочине. Я наблюдаю на него и думаю: ну что ж, пускай медлительно, только бы ходить самому…
Несколько RASA загадала собственный самое сокровенное желание!
