В царствование Петра 1 культурный раскол в русском обществе достиг собственной высшей точки. Это возможно видеть достаточно светло на весьма различном отношении к петровским реформам народных правящего класса и низов России. «Народ по-своему посмотрел на деятельность Петра. Из этого взора неспешно развились две легенды о Петре, в которых всего резче выразилось отношение народа к реформе: одна легенда гласила. Что Петр – самозванец, а вторая – что он антихрист».[215] И совсем второе чувство от реформ было у правящего класса России, люди которого, по свидетельству В.О.Ключевского, «почувствовали себя вдвойне свободными. Реформа совместно со ветхим платьем сняла с них и сросшиеся с этим платьем ветхие обычаи. Вывела их из чопорно-строгого древнерусского чина судьбы. Такая эмансипация была для них громадным нравственным несчастьем, по причине того, что данный чин все же пара сдерживал их плохие наклонности». [216] Платье, манеры послепетровского дворянства становятся только ориентированными на западноевропейскую культуру. Причем не в смысле творческой переработки, но в смысле буквального копирования, прямого подражания. Совсем европейскими становятся и эстетические параметры, эстетические совершенства и соответствующая им жанровая картина мастерства. Везде на первый замысел выходит светское мастерство.
Принципиальным представляется вопрос: есть ли развитие русской культуры во времена Петра 1 сотрудничеством с европейской культурой или вытеснением и элементарным поглощением русско-византийской культуры западноевропейской? Данный процесс касался не только художественной культуры, но и шире – процессов публичного устройства. «Дух канцеляризма, деспотически пробующий заменить собою творчество русской судьбы и потому отрицающий и её, и русскую народность, и русскую историю, – дух Петровой дубинки, вбивающей «культуру» в русскую почву и убивающий её самодеятельность – подлинный Протей, талантливый принимать различные формы, сохраняя только собственную сущность».[217] Многие процессы ХХ века возможно растолковать лишь проявлениями этого порождённого Петром 1 «Протея», в частности доносы сталинского времени. «Наиболее значимым принципом деятельности фискалитета — университета, обширно распространённого в Западной Европе, были тайна и безнаказанность. Фискал не нёс ответственности за фальшивые наказания, потому что, как утверждал указ 1714 года, «нереально обо всём бережно ведати»[218]. В этом замысле западноевропейская мифологема нравственной индифферентности противоположна подлинно христианскому духу поиска Истины. Но Пётр 1 ни при каких обстоятельствах не руководствовался идеей Истины, в особенности по отношению к Российской Федерации. России он не знал, не обожал и неизменно личною волею, с свойственным ему титаническим мироощущением стремился переделать её по «собственному вкусу». А вкус Петра был: «В Европе всё лучше». Интересный пример в этом смысле являет собой перенос шведской совокупности управления на русскую землю. Многое Пётр легко механически перенимал, но в отношении шведской совокупности управления разрешил «кое-какие трансформации». Дело в том, что шведская совокупность управления по собственному устройству была трёхчленной. Низшим звеном данной совокупности был церковный приход (кирхшпиль). «Его деятельность была основана на активном участии в управлении народа, крестьян, избирательные от которых входили в административные и судебные органы кирхшпиля. Помимо этого, высшую роль игрался пастор – верховная нравственная власть в приходе. Ознакомившись с совокупностью кирхшпиля, Пётр и сенаторы всецело отвергли её: ни о каком участии духовенства и народа в управлении в совокупности русского самодержавия петровских времён не могло быть и речи. Рассуждая о неприемлемости для России низших избирательных чинов, Сенат постановил: « Кирхшпильфохту и ис крестьян избирательным при судах и у дел не быть… в уезде ис крестьянства умных людей нет(выделено мною – Л.Т.)»[219]
В отношении к Церкви Пётр 1 проявлял кроме этого безотносительную уверенность в том, что он осознаёт религиозные истины лучше, чем русское «отсталое» духовенство (где, по всей видимости, также «не было умных людей»). Он отменил Патриаршество, покалечил целый старый организм Церкви и в отношении духовных трудов «высказывал военизированную страсть примитивизации и упрощения, свойственную ему решительно во всех сферах бытия. Пётр не считал для себя зазорным редактировать богословские труды, книги, предназначенные для религиозного воспитания»[220]. Возможно с уверенностью заявить, что Пётр не осознавал и не принимал Православия, как и близкий ему по духу церковный деятель Феофан Прокопович, тяготевший к протестантизму. «Протестантские симпатии Петра выродились в бытовое хулиганство по отношению к отечественным духовным сокровищам, а их арсенал был попросту заимствован из арсеналов всеевропейской протестантства и борьбы католичества не на судьбу, но на смерть»[221]. Понятие о Традиции, о культуре было глубоко чуждо Петру 1. Единственное, чем он интересовался, это были боевые действия, вся организация страны, и религиозности и культуры были для него кроме этого подобием армейского действа. «Для Петра характерно отношение к национальному учреждению как к воинскому подразделению, к регламенту, как к армейскому уставу, а к госслужащему – как к солдату»[222]. И.С. Аксаковым с необыкновенной прозорливостью оценена главная черта реформ Петра как «Дух канцеляризма, деспотически пробующий заменить собою творчество русской судьбы». Творчество фактически отсутствовало в реформах Петра, все законодательные инициативы, устройство национального аппарата, формы культуры («ассамблеи») вводились им только насильственно, применяя опыт европейской судьбе как прямой пример для подражания, совсем неохотно и умения приспособить его к изюминкам несчастной России. Как раз подражательный, нетворческий темперамент реформ содействовал не только усилению «Духа канцеляризма», но огромному росту бюрократии, что давал знать себя и позднее и был одним из бессчётных зол, обстоятельством которых были реформы Петра. Национальная совокупность России стала копией шведской. «В соответствии со шведскими штатами в составе служащих коллегий показались три новые должности… В первой половине 20-ых годов восемнадцатого века – к моменту завершения реформ – количество канцелярских служащих в Российской Федерации более, чем удвоилось»[223]. И это в то время, как лишённые всякой помощи крестьяне бежали от невыносимой судьбы. «Бегство крестьян и посадских, причём в массовых масштабах, стало характерной чертой петровского времени»[224]. Хочется выделить, что эти цитаты забраны из источника, что имеет целью продемонстрировать деятельность Петра 1 в хорошем свете. Но на данный момент появляется более адекватная оценка деятельности этого царя. «Имперское самодержавие Петра 1 и его наследников перевоплотило народ в слугу страны, извратив старую формулу о их живой обоюдной связи»[225]. Но Пётр не просто относился к народу как к «слугам страны», но был, по настоящим историческим свидетельствам, ещё и садистом, испытывавшим наслаждение от издевательств и пыток над людьми. Тогда как по поводу Ивана Грозного не существует исторических свидетельств об убийстве им сына, то Пётр непременно стёр с лица земли собственного сына Алексея собственными руками, принимая кроме того участие в его пытках конкретно. Такую же страсть к садизму Пётр продемонстрировал и в отношении собственном к стрельцам, настоящей вины которых перед Петром попросту не было. «Петру не хотелось, дабы стрельцы были так мало виноваты. Ему нужен был бунт, попытка свержения, сношения с ненавистной ему Софьей, заговор… Очень многое в будущем разъясняется личными изюминками Петра и его иррациональной неприязнью к стрельцам. Пётр был только пристрастен. Стрельцов страшно пытали, причём Пётр делал это собственноручно. Дело было так отвратительно, что Пётр приложив все возможные усилия пробовал скрывать от иноземцев и масштаб, и способы следствия»[226]. Характерно, что именно при Петре, а не при Иване Суровом в Российской Федерации было предельное число казней за всю её историю (кроме, само собой разумеется, коммунистов, которых во многом можно считать последователями Петра). «Нужно заявить, что ни до, ни по окончании Петра в Российской Федерации не было издано для того чтобы огромного количества указов, наказывавших смертной казнью за правонарушения по должности»[227].
При Петре происходит «переучивание» во всех сферах культуры: в поэзии, живописи, формах досуга, костюмах и др. Так, русские живописцы или направлялись «пенсионерами» для обучения в европейских государствах, или учились в Российской Федерации у приезжих европейских мастеров живописи. Громадное место в мастерстве первой половины ХVIII века заняла картина, которая являлась своеобразной формой пропаганды национальной деятельности Петра. В архитектуре выдающимся и симптоматическим для эры явлением стала постройка новой столицы – Санкт-Петербурга. Строительство Санкт-Петербурга велось Петром с его характерным отношением к русскому народу как к безгласному средству выполнения любых петровских жажд. Смертность среди строителей Санкт-Петербурга превышала неспециализированную по стране на 16 %, не смотря на то, что убыль населения при Петре и без того была достаточно высока[228]. Город Петра строился на безлюдном месте – ему не требуется было приспосабливаться к уже существующим ансамблям, храмам и т.п. В Санкт-Петербурге не было линия древнерусского градостроительства – это был европейский город, выстроенный по проектам. Но, не обращая внимания на крайнюю подражательность, организм русской культуры однако дал себя знать и архитектура Санкт-Петербурга, вопреки всем стараниям Петра, однако несёт на себе следы почвенного русского влияния. Тут не случилось прямого перенесения европейского стиля. «Русская традиция была обновленной, но не уничтоженной, не замененной, но обогащенной чужеземным опытом, что она ассимилировала».[229]
Заканчивая краткий обзор петровской эры, хочется заявить, что крайнее насильственное западничество Петра оставило в России огромные раны и послужило главной землёй принятия марксизма и, следовательно, главной причиной русской революции 1917. Деятельность Петра, самовольно изменявшая и трансформировавшая русский культурно-исторический тип, создавая условия для унижения всего русского в стране, создала заболевание «европейничанья». Термин данный введён Н.Я Данилевским в его известном труде «Европа и Россия» (что, как это упоминалось в предисловии, есть методологической базой цивилизационного подхода). Н.Я.Данилевский отмечает разрушительный темперамент реформ Петра. «По окончании Петра наступили царствования, в которых правящие страной лица относились к Российской Федерации уже не с двойственным характером любви и ненависти, но с одной только неприязнью, с одним презрением, которым так богато одарены немцы ко всему славянскому, в особенности ко всему русскому»[230]. неприятие русских и Болезненное непонимание начал и предпочтение им европейских Данилевский именует «европейничаньем». «Все формы европейничанья, которыми так богата русская жизнь, смогут быть, – согласно точки зрения Н.Я.Данилевского, – подведены под следующие три разряда:
1. Искажение замен форм и народного быта его формами, чуждыми, зарубежными; замены и искажение, каковые, начавшись с наружности, не могли не пробраться в самый жизни и внутренний слой понятий высших слоёв общества – и не попадать всё глубже и глубже.
2. Заимствование различных зарубежных учреждений и пересадка их на русскую землю – с мыслью, что хорошее в одном месте должно быть и везде прекрасно.
3. Взор как на внутренние, так и на вопросы русской и внешние отношения судьбы с зарубежной, европейской точки зрения, рассматривание их в европейские очки, так сообщить, в стёкла, поляризованные под европейским углом наклонения, причём часто то, что должно бы нам казаться окружённым лучами самого блистательного света, есть темнотою и совершенным мраком, и напротив»[231].
А.А.Аронов. Лекция Петр I и русская культура
