Тэр пребывал в том состоянии решимости, которое индейцы именуют пимутэо .
Что-то подсказывало ему, что нужно идти лишь на север. Это было так же неоспоримо для Тэра, как два раза два четыре, хоть он и не был знаком с таблицей умножения. И к тому времени, в то время, когда Ленгдон с Брюсом выбрались на верхнюю часть козьей тропы и остановились, прислушиваясь к далекому лаю псов, кроха Мусква дошел уже до полного отчаяния. Их путешествие было похожим нескончаемую, без передышки игру в салки.
Через час по окончании того, как гризли и медвежонок покинули козью тропу, они подошли к тому месту равнины, где начинался водораздел. Из этого один из ручьев бежал на юг, углубляясь в район озера Тэклы, второй — сливался с рекой Бэбин, впадающей в Скину.
Тэр и Мусква скоро спустились в низину, и медвежонок в первый раз в жизни был на болотах. Трава была такая густая и высокая, что Мусква уже не видел из-за нее Тэра, а лишь слышал, как тот медлительно продвигается вперед. Ручей разливался все шире, становился все глубже. Местами приходилось идти по самому краю чёрных, стоячих заводей, каковые казались глубокими. Наконец-то Мускве удалось мало передохнуть.
Тэр поминутно задерживался то у одного, то у другого водоема, принюхиваясь к воде. Он что-то искал и, казалось, никак не имел возможности отыскать. И всегда, как гризли опять пускался в путь, Мусква ощущал, что он больше не выдержит.
Пройдя хороших семь миль на север от того места, откуда Брюс и Ленгдон осматривали равнину, они вышли к озеру. Мускве, что на своем веку видел лишь освещенные солнцем горы, оно показалось чёрным и неприветливым. Лес подступал тут практически к самому берегу, и вода в озере была чёрная, практически тёмная. Незнакомые птицы пронзительно кричали в густом тростнике. От озера исходил необычный, острый запах, от которого у медвежонка внезапно потекли слюнки, — он почувствовал нестерпимый голод. 60 секунд две и Тэр стоял, втягивая в себя данный соблазнительный запах. Пахло рыбой.
Громадный гризли не торопясь направился на протяжении берега озера. Скоро он добрался до устья маленького ручья. Не смотря на то, что устье было не шире двадцати футов, вода в нем была такой же чёрной, неподвижной и глубокой, как и в самом озере. Тэр встал ярдов на сто вверх по ручью и нашёл место, где пара деревьев, упавших поперек ручья, образовали собственного рода плотину. Вода у самой плотины была затянута зеленой ряской. Тэр знал, чем тут возможно поживиться, и стал медлительно пробираться по завалу.
Дойдя до середины, гризли остановился и с опаской разогнал ряску правой лапой. Появилось оконце, вода в котором была совсем прозрачна. Блестящие мелкие глазки Мусквы смотрели за ним с берега. Мусква знал, что Тэр на данный момент раздобудет еду, но как и что он дотянется из этого оконца, никак не имел возможности осознать. И, не обращая внимания на усталость, любопытство взяло верх. А Тэр растянулся на брюхе, свесив голову и опустив правую лапу через край плотины. Он окунул лапу в замер и воду. Ему было ясно видно до самого дна.
Пара мин. гризли рассматривал дно, сучья поваленных деревьев и собственную лапу под водой. Внезапно долгая, узкая тень проплыла под ним. Это была форель длиной дюймов в пятнадцать. Она прошла через чур глубоко. Тэр и не поразмыслил кидаться за ней. Он терпеливо ожидал. И весьма не так долго осталось ждать его терпение было вознаграждено. Пестрая, в броских красных пятнах красивая женщина форель выплыла из-под ряски. Огромная лапа Тэра — это случилось так нежданно, что Мусква кроме того взвизгнул с перепугу, — плеснула целый фонтан воды футов на двенадцать в атмосферу, и рыба шлепнулась на берег около медвежонка.
Мгновенно Мусква накинулся на нее, и его небольшие, острые зубки вонзились в бьющуюся, извивающуюся рыбу. Тэр приподнялся было, но, заметив, что Мусква уже завладел форелью, опять принял прошлое положение.
Опоздал Мусква прикончить собственную добычу, как опять столб воды взметнулся вверх, и пролетела вторая форель, выделывая пируэты в воздухе. В этом случае Тэр бросился за ней, по причине того, что и сам был голоден.
Они попировали на славу в данный послеполуденный час у текущего в тени деревьев ручья. Еще раз пять выкидывал Тэр рыбу, оказавшуюся из-под ряски, но Мусква, хоть убей, не имел возможности по окончании первой форели съесть ни кусочка.
Пара часов по окончании обеда они провалялись в прохладном, надежно укрытом месте рядом от запруды. Сон у Мусквы стал чутким. Он начинал осознавать, что жизнь его зависит сейчас в основном от него самого, и уши медвежонка уже привыкли быть неизменно настороже, прислушиваясь к каждому звуку. Через сон медвежонок ощущал, в то время, когда Тэр повертывался либо глубоко вздыхал. По окончании вчерашнего марафонского бега медвежонку было не по себе — мучил ужас, что он может утратить собственного кормильца и большого друга, и Мусква решил наблюдать в оба, как бы приемный родитель при случае незаметно не удрал от него. Но Тэр и не планировал отделываться от собственного мелкого товарища. Он и сам привязался к Мускве.
Не одно лишь желание отведать свежей рыбы и ужас перед неприятелями привели Тэра в данный низменный край, где вольно струились воды Бэбин. Еще семь дней назад почувствовал он все более растущую тревогу, и за последние два-три дня — дни побега и сражения — она стала нестерпимой. Необычное, ничем не заглушаемое томление переполняло его. И, пока Мусква мирно спал, прикорнув в кустах, уши Тэра напряженно и чутко ожидали, не послышатся ли привычные звуки, а шнобель то и дело принюхивался. Ему не хватало подруги.
Наступил паскувепесим — месяц линьки. В частности в этом месяце либо чуть раньше, в последних числах Июня, что именуют „месяцем опыления“, Тэр и отправлялся в большинстве случаев на поиски медведицы, которая приходила к нему из западных урочищ. Гризли практически во всем следовал раз и окончательно установившейся привычке и ежегодно проделывал одно да и то же путешествие, неизменно забираясь в эту равнину реки Бэбин. Он ни при каких обстоятельствах не упускал случая покушать по пути рыбки. И чем больше он ее ел, тем посильнее от него пахло рыбой. Чуть ли Тэр считал, что от этого благоухания он делается более привлекательным для собственной подруги. По крайней мере, рыбы он съел столько, что от него .
Гризли поднялся со собственного места и, растянувшись на плотине, пролежал в том месте часа два, пока не наступил закат. За это время он выплеснул из воды еще три форели. Мусква съел голову одной из них, а Тэр все другое. И опять они пустились в странствия.
Они вступили в совсем новый для Мусквы мир. Ни одного привычного звука не было тут слышно. Умолкла монотонная песня ручьев верхней равнины. Не слышно было голоса сурков, куропаток и всегда озабоченных гоферов. Вода в озере была глубокая, чёрная, неподвижная. Тёмные, не опытные солнца омуты таились под самыми корнями деревьев — так близко лес подступал к озеру. Тут не было скал, каковые так тяжело преодолеть, но везде виделись сырые, скользкие стволы деревьев, нередкие завалы бурелома и разбросанные в том месте и сям заросли кустарника. А также воздушное пространство был совсем второй. Ни перемещения — тишина. Они брели по прекрасному ковру из мягкого мха, в котором кроме того Тэр утопал по самые плечи. Шли в таинственный мрачный лес, полный загадочных теней, в котором стоял терпкий, едкий запах гниющих растений.
Тэр шагал уже не так скоро. Молчание, мрак и гнетущий запах, казалось, настораживали гризли. Он ступал очень тихо, то и дело останавливался, осматриваясь и прислушиваясь. Принюхивался к омутам, скрытым у корней деревьев. При каждом новом звуке медведь замирал на месте. Голова низко опускалась к почва, уши поднимались. Пара раз Мусква видел, как какие-то тени проплывали во мраке. Это пролетали громадные серые совы, каковые зимний период становятся белыми как снег. А один раз, в то время, когда уже начинало смеркаться, они набрели на существо весьма свирепого вида, которое при виде Тэра в страхе метнулось прочь. Это была рысь.
Еще не совсем стемнело, в то время, когда Тэр и Мусква очень тихо вышли из чащи и оказались сперва на берегу ручья, а позже у громадного пруда. Воняло теплом и запахом чего-то нового, незнакомого. Запах, казалось, исходил из пруда, посредине которого показывались какие-то круглые строения, похожие на огромные шалаши, обмазанные толстым слоем глины, и пахло не рыбой — это медвежонок уже знал.
Тут жили бобры, и всегда, как Тэр забредал в эту часть равнины, он неизменно наведывался в колонию бобров. Бывали случаи, когда тут перепадал на ланч либо на ужин какой-нибудь толстый бобренок. Но сейчас медведь не был голоден да к тому же спешил. И все же он задержался на пара мин., притаившись в тени, у берега.
Бобры уже приступили к ночным работам. Какие-то поблескивающие зигзаги скользили по водной глади. Мусква не имел возможности осознать, что это такое, но скоро рассмотрел чёрные плоские головы и увидел, что большая часть их двигалось от берега пруда по направлению к долгой, низкой перемычке, отгораживавшей воду с востока ярдов на триста.
Для Тэра эта запруда была новинкой, и, замечательно зная собственных искусных друзей — в случае если ему и случалось закусить кем-нибудь из них, то так как лишь иногда, — он осознал, что бобры расширяют границы собственных владений, строя новую плотину.
Тэр и Мусква замечали, как два толстых труженика с громким всплеском столкнули в воду четырехфутовое бревно. Один потянул его на место строительства, а второй возвратился к какой-то второй работе. Чуть позднее на том берегу с треском повалилось дерево — еще один работник удачно завершил собственный труд.
Тэр направился к плотине. И в ту же 60 секунд что-то оглушительно треснуло и звучно плеснулось в воде. Это ветхий бобр заметил Тэра и, подавая сигнал тревоги, так шлепнул плоской стороной собственного широкого хвоста по ровной поверхности воды, что удар раздался в тишине, как будто бы ружейный выстрел. И по сей день же пруд со всех сторон огласился плеском. Вся вода сходу закипела и забурлила — штук двадцать потревоженных рабочих в панике плыли под водой к своим обмазанным глиной твердыням. Мускву это неспециализированное возбуждение захватило так, что он чуть было не прозевал Тэра.
Медвежонок догнал гризли уже у самой плотины. Некое время Тэр критически осматривал новое сооружение. Позже попытался, выдержит ли оно его вес. Постройка была прочной, и по этому мосту медведь с медвежонком прошествовали на другой берег. Скоро Тэр ступил на четко известный тропу, протоптанную карибу, и она, обогнув озеро, привела их через полчаса к ручью, что брал собственный начало в озере и тек от него на север.
Мусква грезил об одном: дабы Тэр наконец сделал привал. За время маленького дневного сна ноги медвежонка опоздали отдохнуть и сейчас ныли, ласковые подушечки на его лапах распухли и ободрались, на них страшно было ступить. Целый сутки они шли не останавливаясь, и, будь на то воля Мусквы, он в течение целого месяца не сделал бы ни одной мили пешком. Идти, само собой разумеется, было не так уж не очень приятно, но медвежонку приходилось то и дело гнать рысью, дабы успеть за Тэром. Так бежит кроха, уцепившись за палец взрослого, что идет широким шагом. А Мускве и уцепиться-то было не за что.
Подошвы медвежонка жгло совершенно верно кипятком, ласковый носик был порезан кустарником и острой, как нож, болотной травой, поясницы болела. И все-таки он не отставал.
Но вот под ногами опять пошли галька и песок. Идти стало легче. Звезды, миллионы звезд высыпали на небе, ясные, сверкающие…
По всему было видно, что Тэр настроился идти и ночью. И неизвестно, чем бы кончилось это ночное путешествие для медвежонка, если бы силы небесные не сговорились дать ему передышку.
Еще приблизительно с час звезды были ясными, а Тэр, данный изверг бесчувственный, все шел себе да шел. У Мусквы уже лапы заплетались одна за другую. Но вот где-то в отдалении, на западе, раздался низкий рокот грома. Рокот усиливался, увеличивался, быстро надвигаясь на них прямо с теплого Тихого океана.
Тэр забеспокоился и, развернув голову в сторону грома, принюхался. светло синий огненные зигзаги вспарывали тёмный покров ночи, что то и дело опять затягивался, как громадный занавес. Звезды провалились сквозь землю. Протяжно завыл ветер. И вот хлынул ливень.
Тэр нашёл гора, которая образовала впадину с навесом над ней, и они с Мусквой успели забиться в том направлении еще до начала ливня. Продолжительное время ливень хлестал как из ведра. Казалось, воды Тихого океана выплескивались ко мне. Не прошло и получаса, как ручей вздулся, превратившись в бурный поток.
Молнии и удары грома приводили Мускву в кошмар. При немыслимых, ослепляющих вспышках молний Мусква имел возможность видеть Тэра, но внезапно опять наступала кромешная тьма. Казалось, вершины гор рушатся в равнину и почва вздрагивает… И Мусква все ближе подбирался к Тэру, пока не устроился наконец между передними его лапами и не прижался к лохматой груди гризли.
Тэра не тревожили эти шумные судороги природы. Единственно чего он опасался — это намокнуть. Он принимал ванну лишь тогда, в то время, когда солнце блистало и рядом была какая-нибудь комфортная нагретая гор, на которой возможно было растянуться.
Еще долго по окончании собственного первого неистового низвержения ливневой дождь никак не имел возможности уняться. Но сейчас это кроме того нравилось Мускве. Под укрывшей их гором, прижавшись к Тэру, медвежонок ощущал себя весьма уютно и скоро заснул.
Продолжительные часы длилось одинокое бдение Тэра. Иногда он клевал носом, но беспокойство, не утихавшее в нем, не давало ему уснуть. Практически сразу после полуночи ливень прекратил, но было еще весьма мрачно, ручей разлился и вышел из берегов… И Тэр остался под гором.
Мусква выспался на славу. В то время, когда Тэр зашевелился и разбудил его, уже наступил сутки. Медвежонок выбрался из-под гора следом за гризли, ощущая себя несравненно лучше, чем вчерашним вечером, не смотря на то, что лапы его еще ныли и тело ломило.
Тэр опять двинулся по течению ручья. По берегам его тянулись отмели и бесчисленные болотца, буйно заросшие мягкой травой со множеством съедобных кореньев. Тут росли и стройные лилии на долгих стеблях, до которых Тэр был громадной охотник.
Но, дабы такому огромному гризли насытиться подобными вегетарианскими деликатесами, пригодился бы весь день. А Тэр весьма спешил. Амурный угар Тэра продолжался всего пара дней в году. Но и сам Тэр и его образ судьбы в эти дни изменялись неузнаваемо. Забота о хлебе насущном и о нагуливании жира отступала у гризли на время радостного супружества куда-то на второй план. Иными словами, он в эти дни жил не только для того, дабы набить себе брюхо, а ел только для поддержания земной оболочки. Потому-то, пока дело дошло до обеда, Мусква чуть не погиб с голоду.
Но вот наконец — сутки еще был в самом разгаре — Тэр подошел к обмелевшему затону, не свернуть к которому было бы легко правонарушением.
В ширину затон не достигал и двенадцати футов, но форели в нем было довольно много. Это были те рыбы, каковые в половодье встали вверх по ручью, но опоздали достигнуть озера. Вода дремала, а они остались в этом затоне; в ожидании нового подъема воды, в то время, когда возможно будет уйти в глубокие реки Бэбин и Скину, они жили в данной ловушке. С одного края вода была тут глубиной в два фута, с другого же — всего в пара дюймов.
Гризли вошел в более глубокую часть, и Мускве, оставшемуся на берегу, было видно сверху, как сверкающие в воде форели бросились к отмели. Тэр не торопясь двинулся на них, и, когда он был в воде на глубине в восемь дюймов, рыбы в панике друг за другом постарались проскочить мимо медведя снова в глубину. Раз за разом огромная правая лапа Тэра взметала огромные столбы воды. Первый же из этих всплесков сбил Мускву с ног. Но вместе с водой на берег была выплеснута двухфунтовая форель. Медвежонок тут же оттащил рыбу от берега и набросился на нее.
От могучих ударов лапы Тэра в водоеме началось настоящее столпотворение. Рыбы метались от одного берега к второму. А гризли тем временем выкинул на берег практически целую дюжину рыб.
Мусква так увлекся едой, а Тэр — ловлей, что оба прозевали появление гостя. Они встретились с ним практически в один момент: Тэр — из воды, а Мусква — стоя над рыбой. И оба остолбенели от удивления.
Гость был также гризли. Он принялся поедать рыбу, выловленную Тэром, с таким хладнокровием, как будто бы наловил ее сам. Для того чтобы неслыханного оскорбления и столь наглого вызова никто не помнил в данной медвежьей стране. Кроме того Мусква да и то осознал это и выжидающе взглянуть на Тэра. Предстоял еще один бой, и, предвкушая его, медвежонок облизнулся.
Тэр не торопясь вылез из воды. На берегу он опять помедлил. Оба гризли не сводили глаз приятель с приятеля. Инопланетянин наблюдал на Тэра, постоянно грызя рыбину. Ни тот, ни второй не рычали. Мусква не увидел ни одного показателя неприязни. А после этого, к вящему удивлению медвежонка, Тэр приступил к еде шагах в трех от незваного гостя!
Возможно, лучшее создание и человек природы, но по части уважения к старости подчас уступает медведю гризли. Тэру, к примеру, и в голову бы не пришло грабить ветхого медведя, драться с ним, прогонять старика от мяса, даже если оно необходимо самому Тэру. А далеко не о каждом представителе рода человеческого возможно сообщить то же самое.
Гость был ветхим да к тому же еще больным медведем. Ростом он практически не уступал Тэру, но так одряхлел, что грудь его стала в два раза уже, а голова и шея до забавного худы.
У индейцев племени кри имеется особенная кличка для для того чтобы медведя. Они кличут его Кьюйес Вопаск — медведь, что вот-вот погибнет от старости. Индейцы ни за что не тронут для того чтобы медведя, не смотря на то, что белый человек убивает его. Сородичи относятся к такому медведю снисходительно и подпускают его к собственной добыче, если он окажется по соседству.
Ветхий медведь, находившийся перед Тэром и Мусквой, был измучен голодом. Когти у него выпали, шерсть поредела, на шкуре проступали плешины, беззубые, красные десны еле-еле разжевывали пищу. Если он дотянет до осени, то заляжет в пещеру на последнюю собственную спячку. В том месте и погибнет. А возможно, его час пробьет и того раньше. И тогда Кьюйес Вопаск, почуяв его приближение, забьется в какую-нибудь глухую пещеру либо глубокую расщелину в горах и в том месте отойдет с миром.
Вот поэтому-то ни Брюс, ни Ленгдон ни разу не слышали, дабы кто-нибудь из людей отыскал в Скалистых горах кости либо труп гризли, что погиб естественной смертью!
…Громадный, затравленный зверь, которого мучила рана и которого преследовал человек, казалось, осознал, что это последний пир Кьюйес Вопаска, через чур ветхого, дабы самому ловить рыбу, через чур ветхого, дабы охотиться, и через чур ветхого кроме того чтобы откопать ласковые корни дикой лилии. И Тэр не мешал ему. Они мирно уничтожали рыбу. А позже Тэр опять тронулся в путь, и мелкий Мусква последовал за ним.
в неизвестной стране
