Палаццо Кандидо, как светло уже по итальянскому заглавию, — это белый дворец: снаружи — белый мрамор, в — белая штукатурка. В то время, когда барон с Тимом встали по белой мраморной лестнице на первый этаж, их со всех сторон окружили директора. Все они показались Тиму какими-то необычно привычными — возможно, это они тогда встречали его на пристани. Директора хранили почтительное молчание, пока барон говорил с Тимом.
— Данный дворец, — сообщил Треч тихо, — является музеем , и за то, что его предоставили в отечественное распоряжение, нам нужно будет заплатить большое количество денег. В залах его висят картины мастеров итальянской и голландской школы. Нам придется их осмотреть. Для того чтобы рода обязанности на нас налагает отечественное положение. Так как вы, господин Талер, возможно, ничего не смыслите в живописи и по большому счету в мастерстве, советую вам осматривать картины без звучно, с важным лицом. У тех картин, около которых я буду покашливать, вы станете находиться пара продолжительнее, чем у других. Изображайте немногословную заинтересованность.
Тим кивнул без звучно, с важным лицом.
Но в то время, когда они в окружении свиты директоров начали обходить галерею , Тим не стал следовать предписаниям барона. От картин, перед которыми Треч покашливал, он значительно чаще сразу же отходил. Но у тех картин, около которых Треч не кашлял, Тим задерживался продолжительнее.
В музее было больше всего портретов, написанных маслом. Лица людей на портретах голландских мастеров казались совсем прозрачными и удивляли выражением сосредоточенности; узкие губы их всегда были прочно сжаты. Лица на портретах итальянских живописцев отличались прекрасной смуглостью кожи, а из-за радостных полукругов около уголков губ все время казалось, что они вот-вот озарятся ухмылкой. Как видно, голландские портреты были более известны — значительно чаще барон покашливал перед ними; но Тиму нравились совсем другие лица — менее замкнутые, открытые, с ямочками около уголков рта. Время от времени барону приходилось чуть ли не подталкивать его, дабы он отошел от для того чтобы портрета, но директора на «ици» и «оци» обнаружили, что у мальчика совсем хороший вкус. В то время, когда Треч увидел это, он, не раздумывая, решил прервать осмотр галереи и сообщил:
— Пора, но, перейти к главной части отечественного мероприятия, господа!
Сейчас все направились в зал, где находились торжественно накрытые столы, составленные в форме буквы «П». Место во главе стола было украшено ветками лавра. Тут должен был сидеть Тим.
Но перед тем как все заняли собственные места, показался фотограф, щупленький, подвижный человечек с чересчур долгими тёмными волосами; волосы все время падали ему на глаза, и он всегда откидывал их со лба величественным перемещением головы. Фотограф попросил всех присутствующих подняться в полукруг так, дабы Тим был в центре. Не считая директоров, тут появлялось еще большое количество каких-то вторых людей, но им Тим не должен был пожимать руку.
Щупленький фотограф прикрутил собственный аппарат к штативу, поглядел в видоискатель и начал дирижировать собравшимися, приложив все возможные усилия размахивая руками и выкрикивая:
— Ridere, sorridere! Sorridere, prego!
Тим, находившийся в первых рядах Грандицци, обернулся через плечо и задал вопрос директора:
— Что он говорит?
— Он говорит, дабы ты… простите, дабы вы… Вернее, он говорит, дабы мы улыбнулись… Улыбнитесь!
— Благодарю! — ответил Тим.
Он быстро побледнел. Сейчас фотограф обратился прямо к нему и повторил:
— Sorridere, signore! Улибайтэсь, пожалюста!
И все уставились на мальчика. А он стоял, прочно сжав губы. Фотограф с отчаянием повторял:
— Улибайтэсь! О, пожалюста, пожалюста!
Барон, находившийся сзади Грандицци, ни единым словом не пришел Тиму на помощь.
И Тим сообщил:
— Мое наследство — тяжелая ноша, господин фотограф. И я еще не знаю, что мне делать — смеяться либо плакать. Разрешите мне до тех пор пока подождать и со хохотом, и со слезами.
По полукругу пробежал шепот. Одни переводили слова Тима на итальянский, другие высказывали восхищение и удивление. Лишь Треч радостно радовался.
Наконец снимок был сделан — действительно, без радующегося наследника.
Затем все сели за стол. По одну сторону от Тима сидел Грандицци, по другую — барон. Носовой платок директора Грандицци испускал запах гвоздики. Казалось, что пахнет сладким перцем.
Перед тем как приступить к еде, директора сказали множество праздничных речей — кто по-итальянски, кто на нехорошем германском. И всегда, в то время, когда слушатели смеялись, кивали либо хлопали в ладоши, они посматривали на мальчика, сидевшего во главе стола.
Один раз барон шепнул Тиму:
— Вы устроили себе нелегкую жизнь, господин Талер, через чур быстро заключив пари.
Тим шепотом ответил:
— Я знал, что меня ожидает, барон.
На самом же деле еще ни при каких обстоятельствах в жизни на душе у него не было так скверно, как на данный момент, в то время, когда все разглядывали его, как будто бы какую-нибудь диковинную зверюшку. Но жёсткое ответ не уступать барону ни в чем усиливало его силы и не позволяло падать духом.
Лишь на одно маленькое мгновение Тим задумался — он отыскал в памяти о рулевом Джонни. В этот самый момент внезапно он опять превратился в мелкого мальчика и испугался, что на данный момент разревется. Но, к счастью, именно в эту 60 секунд барон встал, дабы произнести речь, и Тим опять забрал себя в руки.
В первую очередь барон воздал должное деловым качествам и способностям собственного погибшего брата, после этого перешел к тем высоким задачам, каковые стоят перед всяким, кто руководит огромным достатком, и, наконец, в маленьких, энергичных выражениях захотел мудрости и юному наследнику сил, дабы разумно и с благой целью применять столь грандиозное наследство. Позже он сообщил пара слов по-итальянски. Разумеется, это была шутка, и он сам засмеялся ей, как будто бы мелкий мальчик.
Дамы и господа за столом были так очарованы его хохотом, что также засмеялись и принялись усиленно хлопать в ладоши.
В этом случае хохот барона не задел Тима. Он неизменно сейчас носил на руке часы, каковые подарил ему господин Рикерт в Гамбурге, и в эту 60 секунд именно наблюдал на них. Часы показывали восемнадцать тридцать — половину седьмого. В восемь он обязан встретиться с Джонни. А если судить по тарелкам, приборам и бокалам, банкет затянется еще на долгое время. Разумеется, Тиму нужно будет подняться из-за стола раньше всех. Но как это сделать? Так как он тут основное действующее лицо…
Банкет и в действительности продолжался весьма долго. В то время, когда по окончании супа, последовавшего за закусками, подали на стол основное блюдо — почки в белом вине, — было уже двадцать мин. восьмого.
Мысли Тима были заняты лишь одним — грядущей встречей с Джонни, и он кроме того сам не увидел, какие конкретно трудности ему было нужно преодолеть, дабы смотреться за столом хорошо воспитанным молодым человеком. Он ел так, как ели визитёры ресторана на пароходе «Дельфин», и барон не успевал удивляться столь же красивым, сколь естественным манерам мальчика. Заметив, с какой грацией Тим накалывает на вилку кусочек почки, он пробормотал:
— Нет, я очевидно недооценивал этого паренька!
В то время, когда стрелки на часах продемонстрировали без двадцати восемь, Тим нагнулся к уху барона и шепнул:
— Мне необходимо выйти.
Барон быстро ответил:
— Туалет направо по коридору.
— Благодарю, — сообщил Тим.
Он встал и прошел мимо всех парадных столов к двери, сопровождаемый бессчётными взорами. Он весьма старался идти так, как ходит любой самый обычный мальчик четырнадцати лет.
В коридоре ему внезапно пришло в голову немного открыть дверь в зал и звучно крикнуть им какое-нибудь словечко — вот бы они подскочили! Но тут стоял слуга в золотой ливрее, и Тим со спокойным преимуществом проследовал в туалет.
В ту 60 секунд, в то время, когда он опять вышел в коридор, слуга в золотой ливрее именно отвернулся, и Тим на цыпочках — так как шаги по мрамору отдаются эхом — прошмыгнул через площадку на лестницу и быстро сбежал вниз.
Перед порталом палаццо стоял швейцар в ливрее с золотыми галунами. Но он, как видно, не знал мальчика в лицо и взглянуть на него с хмурым безразличием. Тим так осмелел, что кроме того задал вопрос его, где находится монумент Христофора Колумба. Но швейцар его не осознал. Он неуверенно продемонстрировал рукой в сторону трамвайной остановки. И Тим стремительным шагом отправился в указанном направлении.
Шоу
