Истмат в отечественном обществоведении вправду «превратился в собственную противоположность», в первую очередь вследствие того что при его канонизации было выкинуто наиболее значимое свойство марксистского способа — умелое обращение с научной абстракцией. Отечественные «доктора наук» не прочувствовали сути этого инструмента и стали использовать категории истмата, каковые Маркс создал как раз как абстракции, в качестве обозначения конкретной действительности.
Это неудивительно, поскольку в массе собственной учители идеологических дисциплин не знали и не ощущали научного способа, да и по большому счету имели весьма туманное представление о науке как особенном методе познания. Страно, как беспрекословно последовали за ними в собственном мышлении миллионы советских учёных и инженеров, каковые из-за чего?то восприняли схоластику данной профессуры, а не потрудились приложить к познанию общества те способы рассуждений, которыми так удачно обладали в собственной профессии.
К примеру, категории истмата «базис» и «формация» имеется абстракции большого уровня. Настоящее общество неизменно сложно и не может быть сведено к какой?или чистой модели. Это разумеется любому человеку и инженеру с естественнонаучным образованием, но В. Келле и М. Ковальзон в собственном книжке напускают туману. Согласно их точке зрения, период строительства социализма в СССР был переходным периодом, а потому базиса в отечественном обществе не было: «В случае если вычислять, что „базисом переходного периода“ есть совокупность экономических укладов, то было нужно бы капиталистический и социалистический уклады отнести к одному базису, что нелепо». Отчего же нелепо, в случае если оба уклада реально сосуществуют? Такие перлы в книжке рассыпаны по всем разделам — как же это не насторожило читателей?
Взвесив аргументы моих огорченных друзей, я должен снова заключить , что это вырождение истмата сыграло громадную роль в провале отечественного социализма. Первые поколения советских людей «диалектику учили не по Гегелю» и имели еще ясные представления о жизни. Последующие поколения черпали истмат из книжек, а вовсе не из Плеханова и Энгельса. До тех пор пока государство было стабильным, это было не страшно, не смотря на то, что и закладывало стереотипы для будущей манипуляции сознанием.
большой ущерб нанесло уже превращение категорий истмата, бывших у Маркса научной абстракцией, в схоластически затверженные стереотипы. Это создало особенный язык понятий, в котором реальность отражалась, как в кривом зеркале. Таковой истмат собственной твёрдой схемой смены формаций неявно подвел к мысли, что коммунистический социализм был «неточностью истории», чем?то неправильным. И потому?то главная масса опытных экспертов по истмату сейчас совсем честно находится в одном стане с ренегатами яковлева и типа Горбачева либо с троцкистами — для того чтобы явления не бывало и не может быть в науке. Не имеет возможности ученый так легко поменять собственные взоры. Все эти «эксперты» знали, что они — не ученые, а работники идеологии. У них исходя из этого не было никакой измены и никаких душевных мук.
Превосходно подводят итоги своим делам сами Келле и Ковальзон в 1990 г., в громадной статье в издании «Вопросы философии». Они, само собой разумеется, отказываются от советского строя: «Строй, что преподносился официальной идеологией как воплощение совершенств социализма, в действительности был отчужденной от народа и подавляющей личность авторитарно?бюрократической совокупностью… Идейным основанием данной совокупности был догматизированный марксизм?ленинизм».
Эти два влиятельных деятеля «официальной идеологии» и чуть ли не самые активные производители «догматизированного марксизма» внезапно нашли (по указанию руководства — Горбачева), что «в действительности» (!) коммунистический строй был тем?то и тем?то. Это значит, что их «наука» не обладала значительными средствами для познания настоящих публичных процессов. И в этом они искренни, потому что если бы из естественной опытной гордости они представили себя исследователями, каковые, для виду подчиняясь «совокупности», одновременно с этим изучали отечественную реальность способами собственного истмата, то сейчас они вынули бы из коробки стола и опубликовали собственные выстраданные откровения. Но этого нет, статья полна самой примитивной ругани в адрес «авторитарно?бюрократической совокупности» и не содержит ни одной мало?мальски определенной мысли. Поражает как раз убожество и полное интеллектуальное бесплодие этих законодателей истмата.
Они сами, наверное, ощущают это и, как водится, сваливают вину на внешние события: «Скованность мысли, догматизм, внутренняя цензура снижали творческий потенциал гениальных ученых и были одновременно питательной средой для посредственности и выдвижения серости». Под гениальными учеными они очевидно подразумевают себе аналогичных. Но дело не в личностях, в частности в неплодотворной твёрдой методологической структуре советского истмата, построение которой только завершили Келле, Ковальзон и компания. Потому что вне данной структуры прекрасные обществоведческие труды создавали кроме того в концлагере философ А. Ф. этнолог и Лосев Л. Н. Гумилев, а в ссылке культуролог М. М. Бахтин. Скованность мысли Ковальзону Брежнев предписать не имел возможности, он имел возможность только дать дорогу наверх таким, как Ковальзон.
Какие конкретно же новые установки дают Келле и Ковальзон в 1990 г., в то время, когда наступила долгожданная свобода от догматизма? Это весьма показательно. Они, как и раньше, помогают «совокупности», сейчас уже антисоветской. А совокупность эта, подготавливаясь к присвоению и приватизации по большому счету народного достояния в самых различных его формах, испытывает недостаток в отключении у граждан здравого смысла. Потому что здравый суть, при отсутствии плодотворной теории и при массовом переходе интеллигенции на сторону антисоветской номенклатуры, есть единственной интеллектуальной базой чтобы массы трудящихся имели возможность выработать собственную позицию в скоро изменяющейся политической обстановке.
Само собой разумеется, здравый суть консервативен и не разрешает выйти на уровень наилучших ответов. Но здравый суть — последняя опора людей, потому что он предостерегает от принятия нехороших ответов. В частности согласия на поддержку ответов, нехороших с позиций заинтересованностей трудящихся, требовалось добиться антисоветской «совокупности».
Тонко чуя потребности власть имущих (раньше это именовалось «социальный заказ»), в собственной установочной статье отечественные главные смотрители истмата прямо и наивно атакуют здравый смысл как форму мышления. Они пишут: «Поверхностные, основанные на здравом смысле высказывания владеют большой притягательной силой, потому что создают видимость соответствия яркой действительности, настоящим заинтересованностям сегодняшней практики. Научные же истины неизменно парадоксальны, в случае если к ним доходить с меркой повседневного опыта. Особенно страшны так именуемые „рациональные аргументы“, исходящие из для того чтобы опыта, скажем, попытки обосновать хозяйственное применение Байкала, поворот на юг северных рек, строительство огромных ирригационных совокупностей и т.п.».
Итак, отключив сперва у людей здравый суть в массированной, тоталитарной кампании против строительства больших совокупностей орошения, бывшие «марксисты», опираясь на созданные идеологической машиной иррациональные стереотипы, начинают в принципе отвергать рациональные аргументы, исходящие из повседневного опыта. Вдумайтесь лишь в эти слова! И это — из уст авторитетов исторического материализма. Плевать нам, само собой разумеется, на интеллектуальную низость таких выкрутасов. Основное в том, что эти и им подобные люди обучают студентов и осуществлять контроль главные научные издания.
Отказавшись от исторического материализма и этикетки марксизма, они внедряют в сознание людей ту же самую структуру мышления и те же интеллектуальные инструменты, что и раньше. На деле получается значительно хуже, чем раньше. Доктора наук, превратившиеся в «либералов», при отказе от истмата вовсе не выплеснули с нечистой водой ребенка. Они выплеснули лишь ребенка, а нечистой водой промывают мозги студентам. И грязь ее, при отсутствии аналитической материализма и силы истмата, порождает ужасную мыслительную конструкцию. Возможно назвать ее механистический идеализм. Ее нам еще нужно будет изучать.
Критические рассуждения об истмате я веду, следовательно, лишь в связи с уязвимостью сознания как раз тех поколений, что были воспитаны как советские люди. Восстанавливая структурированное сознание у «сырковых весов», мы должны поднять, обтереть от нечистой воды и вырастить ребенка, выкинутого ренегатами?обществоведами. Но не утолять жажду нечистой водой.
