Среди целей любого человека имеется отличающие его от вторых людей и имеется объединяющие его с другими. Человек не редкость занят и теми и другими, а в зависимости от многих и разных событий он подчиняет одни вторым. Наряду с этим обнаруживается, какие конкретно как раз цели, идеалы и интересы данного человека для него более велики — те ли, каковые объединяют, либо те, каковые разъединяют его и окружающих.
Необыкновенные катастрофические события (война, стихийные бедствия, политические революции) часто объединяют людей, казалось бы, не имеющих ничего общего между собой, и разделяют людей, вычислявших себя родными друг другу (такие ситуации даны, к примеру, в пьесах «Кориолан» Шекспира, «Потоп» Бергера, «Любовь Яровая» К. Тренева, «Одна ночь» Б. Горбатова). Но и несравнимо менее большие события кроме этого объединяют и разъединяют людей, трудящихся на одном производстве, обучающихся одной группы, участников одной семьи. Одни с радостью идут на сближение и легко находят общность целей; другие, напротив, склонны по всякому предлогу видеть расхождения в целях; они сближаются нехотя, и лишь с немногими. Первые наивны, вторые недоверчивы. Очень наивны такие люди и дети, как, к примеру, князь Мышкин у Достоевского. К самоё недоверчивым принадлежат такие, как, скажем, Плюшкин в спектакле МХАТ «Мертвые души».
Об Иване Суровом Ключевский писал: «Он был чувствительнее к плохим, чем к хорошим впечатлениям; он принадлежал к числу тех недобрых людей, каковые скорее и охотнее подмечают в других слабости и недостатки, чем дарования либо хорошие качества. В каждом встречном он в первую очередь — видел неприятеля. Всего тяжелее было купить его доверие» (67, стр.190). Поль де Крюи седьмую главу собственной книги «Борьба с сумасшествием» начинает словами Хемингуэя: «Для хорошего человека любая неприятность — это расплата за личный грех» (73, стр.111) {45).
Жизненный опыт противостоит доверчивости, корректируя ее, и в каждом конкретном случае необычно отражается на ней, а после этого приводит время от времени и к склонности противоположной. В следствии само доверие в различных случаях возможно различно и по степени (полноте) и по содержанию {46). Пример тому — простое доверие авторитетному эксперту в особых вопросах.
Общность заинтересованностей, собственных и партнера, подразумеваемая в каждом случае, бывает не только большей либо меньшей; исходными в ней смогут быть и интересы партнёра и собственные интересы.
Дети не только наивны, но и эгоистичны; они исходят из собственных заинтересованностей: в удовлетворении их потребностей, по их наивным представлениям, заинтересованы и все окружающие. Так осознал эгоизм собственной доверчивости юный Иосиф в романе Т. Манна «его братья и Иосиф» {47). Самоотверженные альтруисты (такие, к примеру, как Соня Мармеладова, князь Мышкин), напротив, исходят из заинтересованностей партнера; они видят в eгo заинтересованностях собственные. Разны и недоверчивые: одни подозревают всякого в обмане, другие склонны сами обманывать простаков, а простака видят в каждом {48).
При всем обоснованности доверчивости и возможном разнообразии степеней либо недоверчивости или то, или второе в значительной степени характеризует каждого человека как характерная ему склонность. Это выражается в том, что особенные и веские основания одним необходимы для доверия, вторым — для недоверия {49). Чуть ли не первого обращения к человеку достаточно, дабы заметить — наивен он, приветлив, доброжелателен либо нет.
До тех пор пока речь заходит о мелочах, быть приветливым нетрудно; но доброжелательность в мелочах располагает искать и обнаружить общность и в значительных заинтересованностях, если она, очевидно, по большому счету вероятна. Кроме этого и любая недоверчивость готовит землю для поисков расхождений в больших заинтересованностях.
единство интересов и Глубокое взаимопонимание, так же как неприязнь, неприязнь и быстро антагонистические отношения, смогут появиться, как мы знаем, между людьми вопреки их начальным представлениям приятель о приятеле. Но дружба начинается с представлений об общности заинтересованностей, а неприязнь — о их разности. Те и другие представления развиваются, доходят до различных степеней, время от времени колеблются и сменяются противоположными.
Совсем нейтральное в этом отношении поведение — случай, в сущности, чисто теоретический. Как говорят ирландцы: «Я знаю, что вы были беспристрастны в данной борьбе, но к какой стороне вы были беспристрастны?» (Дж.Бернал. — 13, стр.571). Самый близки к беспристрастности прекрасно «вышколенные» секретарши высоких учреждений. Такая секретарша может и не уступать визитёру, оберегая руководство, и быть с визитёром достаточно любезной, дабы создать чувство заинтересованности в его делах. Но в случае если партнер настойчив, то непременно он заставит в самом строгом нейтралитете найти его односторонность.
Борясь с партнером, любой исходит из предварительного представления или об общности, или о противонаправленности каких-то значительных заинтересованностей, собственных и партнера. В противодействиях партнера возможно видеть разность либо противонаправленность заинтересованностей, но возможно видеть и недоразумение: непонимание партнером его собственных заинтересованностей, его неосведомленность об условиях, в которых оба находятся, его недогадливость, его скромность и т.д.
В борьбе появляется, по выражению А. Ф. Кони, «сложная и как правило совсем произвольная по собственному источнику формула действий: «я пологаю, что он считает, что я думаю… а потому нужно поступить так, а не в противном случае» (69, т.1, стр.181). Произвольность данной формулы очень относительна. «Человек, у которого имеется глаза, дабы видеть, и уши, дабы слышать, может убедиться, что ни один смертный не имеет возможности сохранить тайну. В случае если молчат его губы, он выбалтывает тайну кончиками пальцев: он выдает себя каждой собственной иногда» (цит. по 151, стр.360). Это утверждение 3. Фрейда самый фактически применимо к субъективным представлениям о соотношении заинтересованностей, собственных и партнера. У каждого такие представления имеются. Но они больше подразумеваются, чем поймут- ся, и это особенно светло, в то время, когда партнер незнаком либо мало знаком.
До тех пор пока у человека нет оснований делать выводы о втором, он исходит из представлений о себе самом (как это уже отмечалось в прошлой главе). В случае если я получаю чего- то от партнера, то лишь вследствие того что подразумеваю существование у него интересов и определённых обязанностей, не смотря на то, что и не затрудняю себя размышлениями об этом. Кроме того в случае если я рассчитываю лишь на доброту, уступчивость партнера, то в этот самый момент я подразумеваю в числе существующих у него заинтересованностей благородное желание мне хороша. Так, в обращениях со всякого рода небольшими, пустяковыми делами все же находятся и более либо менее обнаруживаются предварительные представления о том, что именно человек вычисляет само собой разумеющимся, а потом, следовательно, — в чем как раз подразумевает он обязанности либо интересы партнера.
Преодолевая каждое данное противодействие партнера, борющийся уже учитывает, возможно ли ожидать, из-за чего и какого именно как раз противодействия с его стороны. В этом предугадывании прежде всего и сказываются представления о вышестоящих по субординации заинтересованностях партнера, а правильнее — о соотношении заинтересованностей, собственных и партнера.
Чем несложнее, ближе цель — тем менее отдаленные и менее ответственные интересы, собственные и партнера, подразумеваются. Так, скажем, в чисто служебных делах совсем хватает представлений о обязанностях и служебных интересах; в торговле хватает представлений о заинтересованности реализовывающего и берущего в совершении сделки. А в дипломатических переговорах, к примеру, смогут пригодиться представления о соотношении заинтересованностей самых отдаленных и самых значительных для каждой стороны. Исходя из этого в предусмотрительной политике они шепетильно изучаются и взвешиваются.
Представления об антагонистичности, противонаправленности значительных заинтересованностей, собственных и партнера, мы будем именовать враждебностью. Представление о близости заинтересованностей, об их совпадении мы будем именовать дружественностью. Так как расходиться либо сходиться интересы людей смогут в их представлениях в самых разнообразных степенях и без того как в различных случаях смогут подразумеваться более либо менее большие для той и второй стороны интересы, то и враждебность и дружественность смогут быть громадными либо меньшими, а любой случай того и другого необычен.
Представления борющихся о соотношениях их заинтересованностей проявляются время от времени в полной мере светло, но проявления эти бывают противоречивы а также парадоксальны. Одним из событий, побуждающих человека преодолевать существующие у него представления о враждебности заинтересованностей, есть его потребность сейчас в данном партнере.
Чем больше эта потребность, тем больше он ориентируется на общность заинтересованностей и тем меньше показателей враждебности в его поведении, какова бы ни была ее степень до происхождения данной потребности. Она побуждает искать хоть какие-нибудь неспециализированные интересы среди ближайших и отвлекает от представлений о противонаправленности отдаленных заинтересованностей.
Но и резкая враждебность по поводу совсем конкретного предмета не редкость следствием повышенной уверенности в общности заинтересованностей. Ссоры между родными людьми появляются время от времени лишь вследствие того что от близкого человека представляется неправомерным противодействие кроме того и в мелочах {50).
Без преднамеренной маскировки, без всякого притворства дружественность и враждебность выступают то более, то менее ярко на различных стадиях борьбы и в различные моменты ее течения, в зависимости от претензий борющихся и от того, как фактически колеблется в данной борьбе потребность в партнере — зависимость от него.
Человек, опытный, что он обращается к тому, кто, по всей видимости, откажет, время от времени начинает собственный обращение с повышенной доброжелательности, доверчивости, как бы в расчете на полное единство заинтересованностей.
Так, возможно, действует в басне Крылова Волк, оказавшись на псарне.
Случается и обратное: человек, твердо уверенный в совпадении заинтересованностей, как раз исходя из этого начинает обращение чуть не враждебное, как бы с расчетом на отказ. Так, возможно, Повар отчитывает Кота. В таких первых обращениях налицо позиционные наступления: в первом — попытка наладить отношения с неприятелем (расположить его в собственную пользу либо хотя бы нейтрализовать), во втором — «поставить на место» приятеля, провокационно показать появляющуюся по его вине отчужденность, чтобы получить заверения в близости. Но кроме того в этих, парадоксальных на первый взгляд случаях настоящие представления каждого о соотношении заинтересованностей все-таки обнаружатся: в повышенной дружественности одного и в нарочито откровенной враждебности другого {51).
«Прогноз» на будущее во сотрудничествах с каждым данным партнером похож на некую инерцию, на выработанный навык ожидания от данного партнера той, а не второй реакции. Ожидание враждебной реакции требует осмотрительности и расчёта; предполагаемая дружественность, напротив, влечет за собой непосредственность и прямоту. Действительно, позиционная борьба картину осложняет, но принцип остается неизменным; осторожность, педантизм, рационализм, разработанность тактики в борьбе тяготеют к враждебности, а бездумность, беззаботность, откровенность, кроме того «беспорядочность» действий борющегося — к дружественности.
Дружественность раскрывает человека, враждебность закрывает его и психически и физически — телесно. Враждебность мобилизует с некоторым скрытым излишком — запасом на случай потребности в дополнительных упрочнениях; дружественность обнажает настоящую степень заинтересованности — освобождает и облегчает тело. Исходя из этого при меньшей мобилизованности дружественность проявляется в лёгкости движений и большей свободе, а враждебность при большей мобилизованности — в ответственности и скупости, точности, лаконичности перемещений.
Все эти показатели существующих у человека представлений о соотношении заинтересованностей самый светло видны, в то время, когда ему приходится бороться в один момент с несколькими партнерами: с одними дружественно, с другими — враждебно, и в случае если ему нет потребности скрывать собственные представления о тех и других. Сторонний наблюдатель легко и точно заметит и враждебность и дружественность как таковые. Они обнаруживаются на всех звеньях поведения в борьбе, время от времени — в самых узких оттенках.
Сотрудничества дружеские более либо менее весёлы, в противоположность сотрудничествам враждебным, каковые смогут быть только злорадны. Это неизбежно отражается на «весе тела», о чем обращение уже шла.
Балетмейстер М. Фокин отметил: «Выражение печали в танце требует мало перемещения. Оно думается легким. Выражение же эйфории, напротив, требует массы перемещения. Это тяжелее. Чем веселее на душе, тем больше нам хочется двигаться» (156, стр.396) {52).
3.4. Этнические общности
