О науке, цивилизации и культуре в их связи. Формационный и цивилизационный подходы к анализу науки. Цивилизация как уровень и тип культурного развития. процессы и Наука модернизации. Техногенная цивилизация.
Научное знание как системный фактор развития техногенной цивилизации. Специфика научного знания, его рационально-теоретический темперамент. Идеальность знания как метод его бытия в культуре; особенности научно-теоретического познания.
информация и Знание. О идеальности и свойствах объективности. Две концепции совершенного в отечественной литературе: Д.И. Дубровский и Э.В. Ильенков. есть ли научное знание онтологической действительностью? Язык как метод бытия мышления. Анализ элементарного познавательного акта: абстрагирование и предицирование. Познание как уподобление. Уровни языковой коммуникации. Опредмечивание и распредмечивание. возможность языка и Предметность теории опосредованного теоретического изучения объектов по их собственным законам.
Главные требования, предъявляемые к языку науки и научной деятельности.
Наука и научно-теоретическое знание относятся к сфере культуры. Культуру будем осознавать как деятельность людей по воспроизводству и созданию публичной судьбе (социального бытия) вместе с результатами и продуктами данной деятельности. Социальное бытие отличается от природного тем, что не существует в противном случае чем в формах людской деятельности. Мир культуры разумотворный и рукотворный, отчего его и именуют неестественным в отличие от естественного, либо как мир второй природы в отличие от первой. Не обращая внимания на собственную предметность, это мир символический, мир смыслов и значений, сокровищ человека. Дабы выразить смыслообразующую функцию культуры, выделяют сферу духовной культуры, духовной судьбы человека, под которой по сложившейся традиции разглядывают сферу мыслимого и переживаемого, как невещественные начала судьбы, как совершенное в отличие от материального. Внутреннюю структуру, каркас культуры образуют сокровище, представления, нормы и творчество. Это ценностная, смыслообразующая область жизнедеятельности человека, не предметно-практической, а духовно-практической и рационально-теоретической. культуру и Науку объединяет их познание в качестве творчества, как конструктивной деятельности по созиданию нового.
Знание – часть мира знаков, наряду с этим научное знание – это знание,
во-первых, теоретическое, сверхчувственный, умопостигаемый продукт мышления, рефлексии, во-вторых, стремящееся к объективности собственного содержания, другими словами знание о естественном, о мире природы, об обществе как процессе и естественноисторическом образовании исторического развития человечества, о человеке как предметном существе. Соответственно научное познание носит рационально-теоретический темперамент, есть рационально-теоретической деятельностью «в» культуры, направленной на активное теоретическое, а после этого и предметное (в индустрии, опыте, разработках) освоение бытия человеком. Сокровища высказывают потребности и интересы социальных групп и индивидов, значимость, важность для человека тех либо иных проявлений культуры, наука в культуре – это сокровище интеллектуального и образовательного потенциала человека, сокровище знания. Для классических культур – сокровище умений, навыков, обыденного знания, для современных инновационных – сокровище теоретического знания. Потому, что сейчас определяющей частью культуры принято вычислять науку и технику, в большинстве случаев отечественную эру именуют эрой научного развития.
Понятие цивилизации первоначально появилось для чёрта определенного, в частности, преобразующего внешнюю среду типа культуры. К примеру, для различения с древними культурами варварства и дикости. В XVII–XIX столетиях под цивилизацией стали понимать мир индустрии, материально преобразованной, окультуренной природы. Сейчас имеется два подхода к цивилизации и различению культуры: как родных по содержанию понятий и как противоположных. Последнее характерно для ХХ века, в то время, когда человечество столкнулось с глобальными цивилизационными кризисами развития. При таком понимании говорят о цивилизации и противоположности культуры как бездуховности и духовности, духовных вещизме и ценностях, культурно-историческом подходе и технократизме и т.п. Мы будем придерживаться той точки зрения, в соответствии с которой цивилизация – это уровень и определённый тип культурного развития, а потому их не нужно противопоставлять. Отметим кроме этого, что в описании исторического процесса существуют формационный и цивилизационный подходы. Первый представлен, к примеру, у К. Маркса, второй – у А. Тойнби. В отечественной социальной философии ХХ века официально принятой парадигмой, в рамках которой приобретали объяснение и прогнозировались социальные процессы, и разрабатывались неприятности социальных наук, была формационная теория К. Маркса. Марксова концепция истории как последовательной смены публично-экономических формаций, в соответствии с точке зрения ее приверженцев, есть рациональным основанием материалистического понимания истории, потому, что раскрывает естественноисторическую закономерность происходящих в обществе трансформаций и позволяет научного предвидения будущего перехода к высшей форме организации публичной судьбе – коммунизму. Формации различаются между собой в первую очередь по составу производства и соответствующей ему социально-классовой структуре, а социальная динамика подчинена линейности исторического развития, детерминированного сменой способов производства. Такое познание истории есть апофеозом рационализации, подчиняя суть и логику мирового исторического процесса ценностям и умозрительным идеалам европейской культуры. В этом К. Маркс подобен Г. Гегелю: оба ищут общие умопостигаемые законы истории, высказывающие ее сущность и только проявляющиеся в разных модификациях, время от времени экзотических (к примеру, у Маркса – в азиатском методе производства). Примечательно, что у Маркса не вызывало сомнений лидерство населения украины как «хорошей» капиталистической страны. Данной же логике следовал и Гегель: он именовал европейские народы «историческими» (другими словами фаворитами), отказывая остальным в праве оказывать влияние на развитие человечества в будущем; а самый разумно устроенным страной того периода (первой половины XIX века) вычислял прусскую просвещенную монархию. Но в целом данный «сущностный» подход предполагает, что все народы с разной скоростью движутся по неспециализированному историческому пути развития, на котором имеется собственные фавориты и собственная цель – сокровище европейской культуры. В новейшую эру наука, прозорливо утверждает Маркс, делается яркой производительной силой. Ранее было продемонстрировано, что европейский хороший рационализм и соответствующий ему идеал научного познания вправду купили всемирно-историческое значение, – в следствии тех преимуществ, каковые основаны на научном разуме и тех новейших разработках, каковые им проектируются и внедряются. Сейчас достаточно разумеется, что технологические удачи не смогут рассматриваться в качестве универсального практического довода (доказательства) в пользу формационного подхода, не смотря на то, что еще три-четыре десятилетия тому назад он оставался главным в социологии индустриализма, к примеру, в Соединенных Штатах (У. Ростоу, Д. Белл,
З. Бзежинский). Любопытно, что наряду с этим для названных американских исследователей абсолютным фаворитом человечества есть американский народ, первым вступивший в постиндустриальную эру.
Влияние формационного подхода, что, как возможно видеть, имеет множество разных интерпретаций, на социальную идея XIX–XX столетий только громадно. Он очень удобен для приверженцев интеграционных процессов в политике и экономике, для выделения так называемых «государств-изгоев». В геополитике начала XXI века его полярные приложения воплощены в моделях будущего американского политолога Ф. Фукуямы и британского философа Хантингтона: первый утверждает «финиш истории» в форме либерально-демократической якобы деидеологизированной модели будущего по примеру современных США, второй – модель будущего биполярного мира постиндустриализма с его супертехнологиями («Север») и доиндустриального «Юга». Так, в условиях ухудшения мировых проблем экологического кризиса и современного мира основанный на идеях промышленного и постпромышленного развития формационный анализ структуры современного мира выясняется очень эргономичным методом обоснования от имени общечеловеческого разума разных предположений будущего, основанных на утверждении существующего статус-кво: сохранения господствующих позиций тех государств и стран, каковые успели (сумели) занять их к настоящему времени.
В этих условиях среди малых народов и развивающихся стран мира интерес приводят к цивилизационным подходам к анализу социальной действительности и ее исторической динамики. Их сущность пребывает в том, что для анализа исторического процесса вводится абстракция «локальной цивилизации». Основоположник этого способа изучения А. Тойнби насчитывал более 20 цивилизаций, каковые по результатам публичного развития делятся им на «достигнувшие полного расцвета», «застывшие» и «недоразвитые». Но эти подходы не меньше, а более умозрительны и модельны, чем формационный: Тойнби определял понятие «локальной цивилизации» как «умопостигаемую единицу исторического изучения», хорошую не только от формационного подхода, но и от конкретной истории отдельных стран. Исходя из этого – особенно по окончании не в полной мере удавшихся попыток применения цивилизационных подходов в работах
П. Сорокина, Г. Мишелла и последовательности вторых исследователей, – интерес к этому подходу на западе быстро снизился. Но цивилизационный подход имеет последовательность преимуществ. Во-первых, он более функционален, разрешает более четко учитывать и ввести в модель процесса целевые функции развития, а тем самым – ввести субъекта в изучение социума как объекта. Во-вторых, он смещает выговор в сторону разнообразия как условия и исходного пункта социальной интеграции, как при формационного подхода. Так, В.С. Степин предлагает выделять разные типы цивилизационного развития как стадии вероятного социального синтеза; те типы, каковые имели место до этого дня – классический, догоняющий (сопровождающийся процессами модернизации), техногенный (индустриальный) и информационный (постиндустриальный), – привели в конечном итоге не только к поразительным технологическим достижениям, но и к экологическому и к системному гуманитарному кризисам. Это ставит задачу определения иных ценностных ориентиров и гуманитарных критериев последующего глобального развития. В-третьих, данный подход допускает введение в теорию гуманитарных параметров. В плане развития подхода с применением гуманитарной базы В.Е. Кемеров предлагает сместить выговор на положение личности в обществе, обсуждая тем самым вопрос о цивилизациях как типах социальной динамики, соответствующих трем «личным революциям»: осознанием обособленного индивида в обществе при сохранении взаимоотношений личной зависимости; ликвидацией взаимоотношений личной зависимости в пользу вещной; утверждением конструктивных сотрудничеств индивида с обществом. Резюмируя, желаем выделить, что цивилизационный подход разрешает учитывать динамику сокровищ и сочетать научно-теоретическое и философское познание.
С учетом сообщённого думаем, что очень перспективным для анализа будущего цивилизации и науки имел возможность бы стать цивилизационно-экологический подход. Среди имеющихся наработок – высказанная в 1987 концепция устойчивого развития человечества.
Но возвратимся к феномену знания. Знание довольно часто ассоциируется с информацией. Кое-какие философы науки по большому счету избегают дискусии по вопросу «что такое знание», ограничиваясь отсылкой наподобие «знание – это информация». Этого, конечно же, не хватает, потому что одно неясное понятие мы определяем через второе, не меньше неясное. В особенности в то время, когда речь заходит о научном, теоретическом знании. Ссылки на интуитивную самоочевидность тут недостаточны. Информация – понятие, заимствованное кибернетикой из языка средств массовой информации (В первую очередь ХХ века обширно употреблялось в журналистике) и из обыденного языка. Основоположник кибернетики Н. Винер в первый раз придал этому понятию универсальное значение, поставив наровне с энергией и веществом (по неудачному выражению Винера – с «энергией и материей», что стало причиной идеологическое неприятие кибернетики у приверженцев диалектического материализма). Понятие информации было истолковано в качестве особенного вида связи, несилового сотрудничества между компонентами сложных совокупностей управления. У нас интенсивные исследования природы информационных процессов, предпринятые с 60-х годов ХХ века, стали причиной выводу, что информация – это одна из форм отражения, результат и процесс избирательного ограничения разнообразия во сотрудничестве управляющей и управляемой систем, что-то среднее между несложными формами отражения (копирования) в неорганической природе и сознанием, мышлением человека. Из существующих эта точка зрения самый, на отечественный взор, обоснована. С данной точки зрения, информация – это функциональная форма отражения в живых совокупностях и технических кибернетических устройствах. Исходя из этого, например, неубедительно определять более сложное (научное знание) через более простое (данные), они соотносятся скорее в контексте изучения знаковой коммуникации, передачи, обмена знаниями.
Более обоснованным (не смотря на то, что с формальной точки зрения, по-видимому, и менее строгим) есть анализ знания не в техническом, а в социокультурном нюансе. Знание возможно выяснить как системный фактор современной цивилизации. Это образующий компонент процесса познания, что, со своей стороны, имеется процесс развития сознания человека. Правильнее, развития человека как существа культуры, развитие миров и общества людской сознания. Будем разглядывать знание в качестве независимой области ментального, совершенного по своим особенностям бытия, неотделимого от социальных связей и языка, составляющего часть символического мира культуры, талантливого в деятельности человека как носителя и создателя знаний опредмечиваться в языке, мире и общественных отношениях вещей, включая индустрию, технику, технологии.
В вопросе об относительной автономности и объективном статусе знания как сферы ментальных явлений нам направляться разобраться. «Ментальный» в европейских языках свидетельствует «умственный, психологический». В последние десятилетия понятие «менталитет» стали использовать в более широком контексте – как феномен культуры, определенная установка, определяющая темперамент, стиль поведения. В этом смысле говорят, к примеру, о ментальности либо менталитете этноса, народа, социальной группы. Но исходно это понятие связано с способом и сознанием человека совершенного существования, в отличие от физического, вещественного, материального. Ментальность знаний свидетельствует, что их получение не имеет возможности иметь базой «пересадку» вещи в психику. Исходя из этого метафору диалектического материализма «совершенное – это материальное, пересаженное в людскую голову и преобразованное в ней» чуть ли можно считать корректной. Значительно более корректно второе крылатое выражение, находящиеся в собствености германскому философу-материалисту XIX века Л. Фейербаху: в людской сознании природа приходит к сознанию самой себя.Вопрос только в том, как? Перед тем как предложить логическую модель получения либо создания теоретического знания, его содержания, разглядим сообщение ментального со свойством идеальности. Это тем более принципиально важно, потому, что сейчас проблемами стали анализ знания как исследования и информации по виртуальной реальности в связи с распространением компьютерных разработок. В советской философской литературе идеальность трактовалась двумя методами.
Первый связан со школой Д.И. Дубровского. Тут совершенное трактуется как «чистая», отвлеченная от носителя информация. Свойство существовать в подобном «чистом» виде как содержания, отвлеченного от собственной формы, считается свойственной лишь человеку. В противном случае говоря, информация получает в человеке свойство отделяться от собственного нейромозгового кода; это и имеется теоретическое знание. Исходя из этого теоретические знания как ментальный, совершенный мир знаний существуют только в процессах мышления теоретиков как личных носителей этих процессов. Познание тут трактуется как отражение, его верховная форма: сперва отражение существует как простое копирование, после этого в функциональных формах информации (как в ЭВМ), наконец, в лично-совершенных формах ментальности, мышления людей. В этом направлении изучения природы научного знания длятся сейчас представителями функционального и эмерджентного материализма (в основном американо-австралийской школы).
Второй метод объяснения совершенного был предложен
Э.В. Ильенковым. Согласно его точке зрения, совершенное объективно представлено в его бытии как метод действия мыслящего тела. Совершенное появляется в людской деятельности распредмечивания как снятие качеств и свойств вещественного мира в совершенный замысел образов, а после этого и понятий, абстракций мышления. Исходя из этого идеальность, ментальное существует объективно как феномен культуры, оно бытийствует в предметности телесной деятельности – в языке, коммуникации, общении. Тут идеальность знания трактуется как уподобление мыслящего человека тому, что мы познаем. Знание получает объективный статус как метод бытия, как бытие особенного рода. Действительно, не в теологической трактовке природы и уподобления универсалий неотомистами и не в гегелевском понимании совершенного как субстанции идеалистического монизма, а как собственного рода нюанс, сторона бытия культуры, создаваемой человечеством социальной субстанции, той ее части, которая формируется в культуре, проявляясь в живой деятельности людей. В этом, мы полагаем, настоящий суть понимания Платоном познания как припоминания, о чем обращение шла в лекции об древнем типе рациональности. Учитывая обе рассмотренные концепции, в будущем анализе теоретического знания мы будем опираться на вторую. Возможно сообщить и без того: в обыденном познании значителен момент отражения, но в рационально-теоретическом ученый в собственном творческом воображении мышлением, мыслью выходит за пределы отражения, и возрастающее значение получает уподобление.
Специфика научного знания – не в усложнении и продолжении обыденного знания, а в происхождении как следует особенной новой формы знания, обусловленной рационально-освоением бытия и теоретическим познанием человеком. Отыщем в памяти подробный анализ данной специфики в первой лекции этого курса, а также в третьей лекции при дискуссии концепции «третьего мира» в эволюционной эпистемологии К. Поппера. Наряду с этим в современном научном мышлении неспециализированное требование к рационально оформленному знанию включает как логическую непротиворечивость, ясность, отчетливость, так и соответствие параметрам опыта, опыта.
М. Вебер истолковывал рациональность как точный расчет адекватных средств для данной цели, Л. Витгенштейн – как наилучшую адаптированность к событиям, С. Тулмин – как логическую обоснованность правил деятельности. Вероятны и иные трактовки, но в любых ситуациях научная рациональность связана с дискурсивным анализом обстановки, достижением действенного и оптимального результата деятельности, соблюдением в действии и мышлении совокупности фиксированных общезначимых правил, каковые, по предположению, не являются чисто субъективными, в каком-либо смысле имеют место и на стороне объекта. А потому и являются столь могучим орудием, органоном человека, давая последнему допуск к целостному охвату природы, собственной субъективности и общества.
Научное знание может рассматриваться в разных качествах: культурологическом (как продукт духовного производства, ядро духовной культуры); социологическом (как уровень и форма публичного сознания); коммуникативном (как особенный тип информационного его результатов и процесса); когнитивном (как систематизированное мышление о сверхчувственном), семиотическом (как связь синтаксических, семантических и прагматических сторон); науковедческом и др. Часть из них носят экстерналистский, часть – интерналистский темперамент.
Знание имеется итог (продукт) познания в целом, теоретическое знание – продукт мышления. Довольно науки увидим, что развитые формы знания, в особенности теоретическое знание, в отличие от обыденного, рецептурного и т.п., обнажают проблему возрастающей самореферентности, все большей замкнутости знания на самого себя. Теоретическое знание трактует онтологию как теорию бытия, учение о бытии, как картину мира, другими словами опять-таки как знание. Тогда соответствие (истинность) имеется соответствие знания второму знанию, принятой картине мира, а не самому миру, другими словами в значительной степени имеет базу в соотносительности знаний, что и отыскало отражение в неклассических теориях истины. Но мы до тех пор пока что не ответили на вопрос, что же это такое – знание? Сообщённое разрешает высказать предположение, что знание – это довольно замкнутая, независимая область ментального, совершенного по своим особенностям бытия. Его природа обсуждается с момента происхождения философии как первой исторической формы теоретического мышления. Полярными полюсами этой дискусии, как мы знаем, являются трактовки знания как субстанции в идеализме, реализме, дуалистической концепции бытия, и его трактовки как функции, либо того, что существует лишь в отношении к познаваемому миру вещей, другими словами неподлинным, эпифеноменальным образом (функциональный, эмерджентный материализм). Мы будем придерживаться точки зрения на знание как культурное свойство людской деятельности, часть символического мира культуры, но такое свойство, которое владеет онтологической действительностью, особенным объективным статусом существования.В противном случае говоря, знание рождается в сознании человека в следствии преобразующей предметной деятельности, есть ее оборотной стороной, распредмечиванием отношений и свойств физического, нементального мира в форму собственных объектов, владеющих новыми, нефизическими особенностями универсальности и обобщенности. Но наряду с этим знание не сводится к сознанию человека, оно интерсубъективно, объективируется в отношениях и языке людей, в предметных формах деятельности. Увидим кроме этого, что дотеоретическое знание неустранимо антропоморфно, а теоретическое – антропологично, предполагает условием собственного существования человека как носителя данной объективности знаний и их объективирующей инстанции. В данной трактовке бытие знания сближается с трактовкой совершенного (ментального) Э.В. Ильенковым. Но со следующим онтологическим дополнением: знание как ментальная действительность – это часть бытия, часть природы, при определенных условиях владеющая независимым свойством трансцендирования, порождения новых бытийных состояний. Мы разделяем логику рассуждений К. Поппера и Дж. Экклза в работе «ее мозг и Самость» (1977). Эта логика такова. Отказ от действительности ментального не решает проблему главного в знаниях – его содержания. Приписывая статус действительности лишь физическому миру и заменяя ментальность знаково-языковой коммуникацией (а сознание человека – внешним поведением), физикализм упрощает картину бытия и недооценивает потенции природы к порождению новых качеств. Вселенная открыта, мышление и знание – часть природы, владеющая независимой трансценденцией порождения новых ее (качеств) и природы состояний. Из этого, как мы знаем, Поппер развил эволюционный подход в эпистемологии и пришел к трактовке научного знания в качестве «третьей действительности». Данный объективный мир знаний, эволюционируя, способен воздействовать и на мир социума и природы, трансформируя его при помощи знаниевых разработок, и на самого человека (на отечественный мозг, на отечественные традиции, на отечественные предрасположения функционировать и на сами отечественные действия). Поппер обоснованно различает донаучные знания (знания – мнения) и научно-теоретические. Как уже упоминалось ранее, в отношении мира научных знаний он приходит к выводу, что данный мир–посредник как следует изменяет темперамент эволюции человека: в отличие от животных, человек участвует в естественном отборе не собой, не собственной телесностью, а при помощи отбора знаний. Он пишет: «Ученые пробуют устранить собственные ошибочные теории, они подвергают их опробованию, дабы разрешить этим теориям погибнуть вместо себя. Тот же, кто , будь то животное либо человек, погибает совместно со собственными ошибочными убеждениями»1. Мы будем учитывать эту точку зрения на его роль и знание в культуре. Нетрудно видеть, но, что обращение у Поппера идет о теоретическом знании с его видовыми отличиями, мы же пока не вышли за пределы общеродовых и дотеоретических особенностей знания.
Родовое свойство знания легче выразить через отрицание – в отличие от физической, это непространственная и невременная действительность. Ее объекты самостоятельно существуют лишь в ментальном мире. Это понятия, абстракции. Они не занимают места в пространстве. Откуда это известно? Из опыта оперирования этими объектами как предметами мысли. Не имеет смысла, к примеру, утверждение, что понятие Вселенной больше понятия атома, либо что понятие треугольника находится ближе к понятию квадрата, чем к понятию многоугольника. Тут имеют место логическо-математические, а не физические отношения.
Несложная схема (модель) формирования элементарного (чувственно-наглядного, дотеоретического) знания возможно трактована через акты перехода свойства вещи либо отношения между вещами в объект ментального мира (предиката вещи в объект ментального мира). Имена сущность абстракции отношений и совокупности свойств, явленных в деятельности (элементарном познавательном акте). Так возможно истолковано начальное формирование дотеоретического мира знаний. Образно переход от ментального объекта к предикату физической вещи возможно обозначить как акт предицирования.
Так, элементарные акты абстрагирования и предицирования в предметной деятельности показывают, как рождение знания преодолевает и разрешает проблему переноса, либо корреспонденции (мы еще возвратимся к этому вопросу при сопоставлении хорошей и неклассических концепций истины). Знание – это не только отражение вещей (не смотря на то, что может частично интерпретироваться как отражение отношений и свойств), но в первую очередь результат и процесс уподобления человека при помощи ментальности их (вещей) отношениям и свойствам в понятии. Объектами знания становятся предикаты вещей, а не сами вещи. Уже на дотеоретическом уровне обобщения чувственных восприятий не вещи, а их свойства и отношения становятся объектами мысли, знаний и языка. Мы можем высказать предположение, что отношения и свойства физического мира владеют чертями, родственными ментальному миру знаний. Исходя из этого их возможно именовать предикативными, а элементарный познавательный акт трактовать как переход предиката вещи в объект ментального мира и обратно. Этим частично решается неприятность переноса физического в ментальное и обратно, частично, по причине того, что во всех других измерениях, не считая выделенных отношений и свойств, вещь физического мира остается кантовской «вещью в себе». Этим исключается бытия и гегелевское тождество мышления, скорее предложенная модель знания соответствует хайдеггеровскому «зазору» бытия, приоткрывающемуся вопрошанию человека и находящему воплощение в знании. И еще довод: современные физики показывают на так именуемые «черные дыры» во Вселенной как на «вещи-в-себе»! Но как мы приходим к догадке истинности, объективности, относительной независимости от нас каких-либо научных знаний либо теорий?
Поясним еще с одной стороны. Отношение предикатов выявляется теоретическим мышлением как предметное отношение включением мысли в предметный мир. Предметность определяется опосредованиями (блок и рычаг дает познание силы уже не по аналогии с физическими упрочнениями человека, а как механической силы; происходит объективизация предметных взаимоотношений практики, первые муниципальные цивилизации древности). В данной ориентации на изучение объектов по их собственным законам – первая основная изюминка науки.На эту особенность обращают внимание выдающиеся теоретики-естествоиспытатели, такие как А. Эйнштейн либо А. Пуанкаре. Последний совершил особое изучение природы законов науки и их исторической эволюции как раз как взаимоотношений; закон науки, как мы не забываем, и имеется значительное, нужное, универсальное и неспециализированное отношение. Вторая основная изюминка – возможность на данной базе предвидеть вероятные будущие трансформации объектов, предвидения и одинаковая структура объяснения в науке.Этим вводится дополнительный критерий разграничения научного и обыденного, стихийно-эмпирического познания. Так, постановка внутринаучных неприятностей и их ответ в рамках фундаментальных физических изучений стала причиной открытию законов электромагнитного поля и предсказанию электромагнитных волн, к открытию законов деления ядер атома, квантовых законов излучения атомов при переходе электронов с одного энергетического уровня на другой, – и это стало базой радиоэлектронной аппаратуры, АЭС, лазерных установок. Обыденное также предвидит, но в наличных исторически сложившихся методах действия; обыденный язык, в отличие от языка науки, 1) «вплетен» в повседневность наличной практики, 2) нечеток и многозначен. У науки – средства деятельности и специфический язык (научная аппаратура – измерительные инструменты, приборные установки). обоснованность и Системность научного знания выводится из изучения объектов, обыденно и в производстве еще не освоенных (нужен опыт, выводимость из уже подлинных знаний, перенос и т.д. – то, что разрешает выразить внутреннюю связь исследуемого объекта в системно-организованном теоретическом знании). В языке научного описания значительную роль играется методика, другими словами избранный путь успехи объективности, истинности. Самоценность истины в науке направляться выделить очень: как раз с целью достижения истины разрабатываются соответствующие совершенства организации знания – требования логической непротиворечивости, умелой подтверждаемости и другие (они будут рассмотрены в лекции о научной теории и ее внутреннем строении). Выделим в специфике науки сокровище новизны, из признания которой проистекают запрет на плагиат, допуск критического пересмотра оснований, и рождается этос ученого – перед лицом истины все исследователи равны, прошлые заслуги не принимаются во внимание, в случае если речь заходит о доказательствах. Тут проявляется специфика субъекта научного творчества, которая не исчерпывается особой опытной подготовкой. Ученый может ошибаться, но не подтасовывать результаты; повторить уже сделанное открытие, но не заниматься плагиатом. «Селекция» самые выдающихся результатов, их признание обеспечиваются в научной коммуникации при помощи ссылок и цитирования. Это достаточно строгий и объективный критерий. Как пример возможно назвать приводимое в литературе дело Галлиса, биохимика начала 70-х годов, трудившегося над проблемой внутримозговых морфинов. Он выдвинул догадку, в соответствии с которой растительные и внутримозговые морфины одинаково воздействуют на нервную ткань. Для доказательства сфальсифицировал результаты опыта. В то время, когда ему внесли предложение публично совершить опыты в Мюнхене на особом симпозиуме во второй половине 70-ых годов XX века, последовал провал, разоблачение, бойкот, и как следствие – уход из науки по окончании извинения за подтасовку данных. С сожалением вынуждены констатировать, что у ученых социально-экономической сферы знаний, гуманитариев требования существенно смягчены. Частично это возможно, само собой разумеется, оправдать спецификой объекта изучения, но только частично.
Наровне со свойством обобщенности мы обнаруживаем в этом анализе другую родовую чёрта теоретического знания – его универсальность. Понятия, их синтаксические и семантические связи разрешают высказывать (обрисовывать, трактовать) действительность любого рода, придавая ей объективный статус содержания знаний.
Сейчас будем исходить из того, что самая тяжёлая неприятность анализа знаний – неприятность начала – в первом приближении нами решена, и мы условились относительно того, какова неспециализированная природа знаний.
ФИНИШ ТЕХНОГЕННОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ. #Саморазвитие
