Песни Булата Окуджавы показались в конце 50-х годов XX ввека. В случае если сказать о корнях его творчества, то они, без сомнений, лежат в традициях муниципального романса, в песнях Александра Вертинского, в культуре русской интеллигенции. Но песенная лирика Булата Окуджавы — явление совсем самобытное, созвучное душевному состоянию его современников.
Поэзия Окуджавы неразрывно связана с музыкой. в течении всей собственной творческой деятельности Окуджава неоднократно обращается к теме войны. Еще мальчишкой он ушел на фронт, и, возможно, как раз исходя из этого в песнях о войне он довольно часто говорит о собственных ровесниках, так рано познавших кошмары войны, боль, ужас. Страно то, что кое-какие песни Окуджавы, посвященные войне, воспринимаются сейчас как песни армейского времени, каковые пели воины в землянках, в окопах на протяжении затишья между боями. К примеру, «Песня о столичных ополченцах…
Весьма солидную часть собственного творчества Булат Окуджава посвятил собственному любимому городу Москве. Примечательно, что цикл стихов о Москве складывался как бы в противовес такому большому поэтическому и музыкальному явлению времен «развитого социализма», как нарядно-бравурное воспевание Москвы советской. Это были по большей части помпезные, тяжеловесные песни, стихи сталинской эры. Стихи же Окуджавы о собственном городе глубоко индивидуальные, негромкие, домашние.
Как безрадостно, что люди неспешно забывают такие эмоции, как любовь, дружба. Булат Окуджава в собственном творчестве много раз обретается к этим темам. Мы продолжительно не писали, не пели о любви, не пели о даме. Окуджава один из первых по окончании продолжительных лет пуританского ханжества снова прославил любовь, прославил даму как святыню, пал перед ней на колени. Поэт в собственных стихах часто обращается и к нашей истории. В ней его в первую очередь завлекают люди, а не исторические факты. Большинство его стихов посвящена первой половине девятнадцатого века. Возможно предполагать, что Окуджава ощущает связь между своим временем (оттепель 50—60-х годов) и радикальным временем правления Александра I. Его завлекают люди девятнадцатого столетия, их высокие нравственные поиски, болезненные искания публичной мысли. Думается, что Окуджава пишет о себе, о собственных приятелях, ставя их на место исторических храбрецов.
Будь здоров, школяр — Повесть (1961)
Моздокская степь. Идет война с фашистской Германией. Я — боец, минометчик. Я москвич, мне восемнадцать лет, второй сутки на передовой, месяц в армии, и я несу начальнику полка «весьма важный пакет». Тот просматривает донесение и требует передать моему начальнику, дабы таких донесений больше не отправлял. Я грежу о том, как приду обратно, доложу, напьюсь тёплого чая, посплю — сейчас я имею право. В отечественной батарее Сашка Золотарев, Коля Гринченко, Шонгин, Гургенидзе, комвзвода — младший лейтенант Карпов. Коля Гринченко, что бы он ни сказал, неизменно «очаровательно радуется». Шонгин — «ветхий воин». Он служил во всех армиях на протяжении всех войн, но ни разу не выстрелил, ни разу не был ранен. Гургенидзе — мелкий грузин, на носу у него постоянно висит капелька.
День назад приходила Нина, «прекрасная связистка», она замужем. «А ты совсем еще малявка, да?» — задала вопрос она. Придет Нина сейчас либо нет? Вот она идет, рядом с ней незнакомая связистка. Внезапно вдалеке разрыв. Кто-то кричит: «Ложись!» Я вижу, как Нина медлительно поднимается с нечистого снега, а та, вторая, лежит без движений.
Я утратил ложку. Имеется нечем. Ем кашу щепочкой. Мы идем в наступление. «Что у тебя с ладонями?» — задаёт вопросы ефрейтор. Ладони мои в крови. «Это от минных коробок», — говорит Шонгин. Сашка Золотарев делает на палочке зарубки в память о погибших. На палочке уже не осталось места.
Я прихожу в штаб полка. «А у тебя глаза хорошие», — говорит Нина. От этих слов у меня за спиной вырастают крылья. Мы меняем позиции. Едем на машине. Идет снег пополам с дождем. Ночь. Мы останавливаемся и стучимся в какую-то хату. Хозяйка впускает нас. Сашка Золотарев определит, что рядом стоят автомобили с крупой, а водители дремлют. «Хорошо бы нам по котелку отсыпать», — говорит Сашка и уходит к автомобилям. На другой сутки комбат ругает Сашку за воровство.
Мы — Карпов, ефрейтор, Сашка Золотарев и я — отправляемся на базу армии за минометами. По дороге нам видится женщина в погонах старшины. Ее кличут Маша. Она требует подвезти ее в тыл. Мы останавливаемся на ночлег в деревне. Хозяйка отечественного дома весьма похожа на мою маму. Мы возвращаемся в штаб дивизии. Я встречаю Нину. «К себе домой приехал?» — задаёт вопросы она. «Тебя искал», — отвечаю я. «Ах ты мой дорогой… Вот друг настоящий. Не забыл, значит?» — говорит она. Мы обедаем с Ниной в штабной столовой. Говорим о том, что было до войны, что вот среди войны у нас свидание, что я буду ожидать ее писем. Мы выходим из столовой. Я касаюсь ее плеча. Она нежно отводит мою руку. «Не нужно, — говорит она, — так лучше».
Мы приобретаем американский БТР. Мы едем на нем и везем бочку вина — на всю батарею. Мы решаем попытаться вина. Навстречу нам бежит фигура. Это солдат. Он говорит, что «ребят пулями побило», семерых. В живых осталось двое. Мы помогаем им хоронить убитых. Идет бой. Неожиданно меня ударяет в бок, но я жив, лишь во рту почва. Это не меня убили, убили Шонгина. Сашка приносит связку германских алюминиевых ложек, но я почему-то не могу ими имеется.
«Рама» балуется», — говорит Коля. Я ощущаю боль в ноге, левое бедро в крови. Меня ранило! Как же так — не боя, ничего. Меня увозят в медико-санитарный батальон. Сестра требует у меня документы. Я добываю их из кармана. За ними выпадает ложка. На ней выцарапано «Шонгин». И в то время, когда я успел ее подобрать? Вот и память о Шонгине. В барак вносят новых раненых. Один из них не добрый, из минометной. Он говорит, что все отечественные убиты: и Коля, и Сашка, и комбат. Он остался один. «Лжёшь ты все», — кричу я. «Лжёт он», — говорит кто-то. «Ты не слушай, — говорит сестра. — Он так как не в себе». — «Отечественные вперед идут», — говорю я. Мне хочется плакать и не от горя. Плачь. У тебя неопасная рана, школяр. Ты еще поживешь.
Булат Ольга и Окуджава Арцимович. ДОМАШНИЕ ИСТОРИИ!
