Выготский Л. С.
В92Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 2. Неприятности неспециализированной психологии / Под ред. В. В. Давыдова.— М.: Педагогика, 1982. — 504 с, ил. — (Акад. пед. наук СССР). 1р. 70 к.
Во второй том Собрания сочинений Л. С. Выготского включены работы, которые содержат главные психотерапевтические идеи автора. Ко мне входит узнаваемая монография «речь и Мышление», воображающая результат творчества Выготского. В том включены кроме этого лекции по психологии.
Этот том конкретно продолжает и развивает круг идей. изложенных в первом томе Собрания сочинений.
Для психологов, педагогов, философов.
„ 4303000000—016 ББК 88
В —:_____ —-— подписное 15
005(01)—82
© Издательство «Педагогика, 1982 г.
МЫШЛЕНИЕ
И Обращение
ПРЕДИСЛОВИЕ1
Настоящая работа представляет собой психотерапевтическое изучение одного из тяжёлых, запутаннейших и непростых вопросов экспериментальной психологии — вопроса о речи и мышлении. Систематическая экспериментальная разработка данной неприятности, сколько нам известно, по большому счету не предпринималась никем из исследователей. Ответ задачи, находившейся перед нами, хотя бы с первичным приближением, могло быть осуществлено не в противном случае, как рядом частных экспериментальных изучений отдельных сторон интересующего нас вопроса, к примеру изучением экспериментально образуемых понятий, изучением письменной речи и ее отношения к мышлению, изучением внутренней речи и т. д.
Кроме экспериментальных изучений мы неизбежно должны были обратиться к теоретическому и критическому изучению. С одной стороны, нам предстояло методом обобщения и теоретического анализа громадного накопившегося в психологии фактического материала, методом сопоставления, сличения данных фило- и онтогенеза наметить отправные пункты для ответа отечественной неприятности и развить исходные предпосылки для независимого добывания научных фактов в виде неспециализированного учения о речи и генетических корнях мышления. Иначе, необходимо было подвергнуть критическому анализу самые идейно замечательные из речи и современных теорий мышления чтобы оттолкнуться от них, уяснить пути собственных поисков, составить предварительные рабочие догадки и противопоставить сначала теоретический путь отечественного изучения тому пути, что стал причиной построению господствующих в современной науке, но несостоятельных и потому нуждающихся в преодолении и пересмотре теорий.
На протяжении изучения было нужно еще два раза прибегать к теоретическому анализу. речи и Исследование мышления с неизбежностью затрагивает множество смежных и пограничных областей научного знания. Сопоставление данных лингвистики и психологии речи, экспериментального психологической теории и изучения понятий обучения выяснилось наряду с этим неизбежным. Эти попутно видящиеся вопросы, нам казалось, всего эргономичнее разрешать в чисто теоретической постановке, без анализа самостоятельно накопленного фактического материала. Следуя это-
РЕЧЬ и МЫШЛЕНИЕ
му прдвилу, мы ввели в контекст изучения развития кауч-ных понятий созданную нами в другом месте и на втором материале рабочую догадку об развитии и обучении. И наконец, теоретическое обобщение, сведение воедино всех экспериментальных данных выяснилось последней точкой приложения теоретического анализа к нашему изучению.
Так, отечественное изучение выяснилось сложным и многообразным по строению и составу, но вместе с тем любая личная задача, находившаяся перед отдельными отрезками отечественной работы, была так подчинена неспециализированной цели, так связана с предшествующим и последующим отрезком, что работа в целом — мы смеем сохранять надежду на это — представляет собой в сущности единое, не смотря на то, что и расчлененное на части, изучение, которое полностью, во всех собственных частях направлено на решение главной и центральной задачи — генетического анализа взаимоотношений между мыслью и словом.
Сообразно с главной задачей определилась программа настоящей работы и нашего исследования. Мы начали с постановки неприятности и поисков способов изучения. После этого мы постарались в критическом изучении подвергнуть анализу две самые законченные и мышления и развития сильные теории речи— теорию Ж. Пиаже и В. Штерна, с тем дабы сначала противопоставить метод исследования и нашу постановку проблемы классической постановке вопроса и классическому способу и тем самым наметить, что, фактически, направляться нам искать на протяжении отечественной работы, к какому конечному пункту она обязана нас привести. Потом, отечественным двум экспериментальным изучениям основных форм и развития понятий речевого мышления мы должны были предпослать исследование, выясняющее речи и генетические корни мышления и тем самым намечающее отправные точки для отечественной независимой работы по изучению генезиса речевого мышления. Центральную часть всей книги образуют два экспериментальных изучения, из которых одно посвящено выяснению главного пути развития значений слов в детском возрасте, а второе — сравнительному изучению развития научных и спонтанных понятий ребенка. Наконец, в последней главе мы пробовали свести воедино эти всего изучения и представить в цельном виде и связном процесс речевого мышления, как он рисуется в свете этих данных.
Как и в отношении всякого изучения, стремящегося внести что-то новое в разрешение изучаемой неприятности, и в отношении отечественной работы, конечно, появляется вопрос, что она содержит в себе нового и, следовательно, спорного, что испытывает недостаток и дальнейшей проверке и тщательном анализе. Мы можем кратко перечислить то новое, что вносит отечественная работа в
Л. С. ВЫГОТСКИЙ
неспециализированное учение о речи и мышлении. Если не останавливаться на пара новой постановке неприятности, которую мы допустили, и в известном смысле новом способе изучения, примененном нами, новое в отечественном изучении возможно сведено к следующим пунктам: 1) экспериментальное установление того факта, что значения слов развиваются в детском возрасте, и определение главных ступеней в их развитии; 2) раскрытие необычного пути развития научных понятий ребенка если сравнивать с развитием его спонтанных понятий и выяснение фундаментальных законов этого развития; 3) раскрытие психотерапевтической природы письменной речи как независимой ее отношения и функции речи к мышлению; 4) экспериментальное раскрытие психотерапевтической природы внутренней речи и ее отношения к мышлению. В этом перечислении новых данных, каковые находятся в отечественном изучении, мы имели в виду в первую очередь то, что может внести настоящее изучение в неспециализированное учение о речи и мышлении в смысле новых, экспериментально установленных психотерапевтических фактов, а после этого уже те теоретические обобщения и рабочие гипотезы, каковые неизбежно должны были появиться в ходе истолкования, осмысления и объяснения этих фактов.
Не право и не обязанность автора, очевидно, входить в истинности и оценку значения этих этих теорий и фактов. Это дело читателей и критики.
Настоящая книга является результатом практически десятилетней постоянной его сотрудников и работы автора над изучением речи и мышления. В то время, когда эта работа начиналась, нам еще не были ясны не толЪко ее конечные результаты, но и многие появившиеся в ходе изучения вопросы. Исходя из этого на протяжении работы нам много раз приходилось производить перерасмотрение ранее выдвинутые положения, очень многое отбрасывать и отсекать как неверное, второе перестраивать и углублять, третье, наконец, разрабатывать и писать совсем заново. Центральная линия отечественного изучения все время неуклонно развивалась в одном главном, забранном сначала направлении, и в данной книге мы постарались развернуть ехрПсНе очень многое из того, что в прошлых отечественных работах находилось 1трНс11е, но вместе с тем и очень многое из того, что нам прежде казалось верным, исключить из настоящей работы как прямое заблуждение.
Отдельные ее главы были использованы нами ранее в других работах и размещены на правах рукописи в одном из направлений заочного обучения (глава пятая). Другие главы были опубликованы в качестве докладов либо предисловий к работам тех авторов, критике которых они посвящены (главы вторая и четвертая). Остальные главы, как и вся книга в целом, публикуются в первый раз.
РЕЧЬ и МЫШЛЕНИЕ
Мы превосходно сознаем неизбежное несовершенство того перво-ю шага в новом направлении, что мы пробовали сделать в настоящей работе, но мы видим собственный оправдание в том, что мтот ход, по отечественному убеждению, продвигает нас вперед в речи и исследовании мышления если сравнивать с тем состоянием данной неприятности, которое сложилось в психологии к моменту начала отечественной работы, раскрывая речи и проблему мышления как узловую проблему всей психологии человека, конкретно при-иодящую исследователя к новой психотерапевтической теории сознания. Но, мы затрагиваем эту проблему только в немногих кжлючительных словах отечественной работы и обрываем изучение у самого ее порога.
Глава первая
МЕТОД и ПРОБЛЕМА Изучения
речи и Проблема мышления принадлежит к кругу тех психотерапевтических неприятностей, в которых на первый замысел выступает вопрос об отношении разных психологических функций, разных видов деятельности сознания. Центральным моментом всей данной неприятности есть, само собой разумеется, вопрос об отношении мысли к слову. Все остальные вопросы, связанные с данной проблемой, как бы вторичны и логически подчинены этому первому и главному вопросу, без разрешения которого неосуществима кроме того верная постановка каждого из предстоящих и более частных вопросов. В это же время как раз неприятность межфункциональных отношений и связей, как это ни необычно, есть для современной психологии практически совсем неразработанной и новой проблемой.
речи и Проблема мышления — столь же старая, как и сама наука психология, — как раз в этом пункте, в вопросе об отношении мысли к слову, наименее создана и самый черна. Атомистический и функциональный анализ, что господствовал в научной психологии на всем протяжении последнего десятилетия, стал причиной тому, что отдельные психологические функции рассматривались в изолированном виде, способ психотерапевтического познания разрабатывался и совершенствовался применительно к изучению этих отдельных, изолированных, обособленных процессов, тогда как неприятность связи функций между собой, неприятность их организации в целостной структуре сознания оставалась вне поля внимания исследователей.
Что сознание представляет собой единое целое и что отдельные функции связаны в деятельности между собой в неразрывное единство, — эта идея не воображает чего-либо нового для современной психологии. Но связи и единство сознания между отдельными функциями в психологии в большинстве случаев скорее постулировались, чем являлись предметом изучения. Больше того, постулируя функциональное единство сознания, психология наровне с этим неоспоримым допущением клала в базу собственных изучений молчаливо всеми признаваемый, не смотря на то, что очевидно не сфор-
мулированный, совсем фальшивый постулат, заключающийся в признании постоянства и неизменности межфункциональных связей сознания, и предполагала, что восприятие неизменно и одинаковым образом связано с вниманием, память неизменно и одинаковым образом связана с восприятием, идея — с памятью и т. д. Из этого, само собой разумеется, вытекало, что межфункциональные связи являются что-то такое, что возможно вынесено за скобки в качестве неспециализированного множителя и что может не приниматься в расчет при производстве исследовательских операций над оставшимися в скобок отдельными и изолированными функциями. Благодаря всему этому неприятность взаимоотношений является, как сообщено, наименее созданной частью во всей проблематике современной психологии.
Это не имело возможности не сказаться самым тяжёлым образом и на проблеме речи и мышления. В случае если просмотреть историю изучения неприятности, возможно легко убедиться, что от внимания исследователя все время ускользал центральный пункт об отношении мысли к слову и центр тяжести всей неприятности смещался и сдвигался в какой-либо второй пункт, переключался на какой-либо другой вопрос.
В случае если постараться кратко сформулировать результаты исторических работ над проблемой речи и мышления в научной психологии, возможно заявить, что ответ данной неприятности, которое предлагалось разными исследователями, колебалось неизменно и неизменно — от самых древних времен и до наших дней — между двумя крайними полюсами — между отождествлением, полным слиянием мысли и слова и между их столь же метафизическим, столь же безотносительным, столь же полным разрывом и разъединением. Высказывая одну из этих крайностей в чистом виде либо соединяя в собственных построениях обе эти крайности, занимая как бы промежуточный пункт между ними, но все время двигаясь по оси, расположенной между этими полярными точками, разные учения о мышлении и речи вращались в одном и том же замкнутом кругу, выход из которого не отыскан до сих пор. Начиная с древности, отождествление мышления и речи через психотерапевтическое языкознание, заявившее, что идея — это «обращение минус звук», и впредь до современных рефлексологов и американских психологов, разглядывающих идея как заторможенный рефлекс, не распознанный в собственной двигательной части, проходит единую линию развития одной и той же идеи, отождествляющей речь и мышление. Конечно, что все учения, примыкающие к данной линии, по самой сущности собственных воззрений на речи и природу мышления появились всегда перед невозможностью не только решить, но кроме того поставить вопрос об отношении мысли к слову. В случае если слово и мысль совпадают, в случае если это одно да и то же, никакое отношение между ними
Л. С. ВЫГОТСКИЙ
не имеет возможности появиться и не может служить предметом изучения, как нереально представить себе, что предметом изучения может явиться отношение вещи к самой себе. Кто сливает речь и мысль, тот закрывает сам себе дорогу к постановке вопроса об отношении между мыслью и словом совершает заблаговременно эту проблему неразрешимой. Неприятность не разрешается, но .
С первого взора может показаться, что учение, ближе стоящее к противоположному полюсу и развивающее идею о речи и независимости мышления, находится в более благоприятном положении довольно интересующих нас вопросов. Те, кто наблюдают на обращение как на внешнее выражение мысли, как на ее одеяние, те, каковые, подобно представителям вюрцбургской школы2, стремятся высвободить идея от всего чувственного, среди них и от слова, и представить связь между мыслью и словом как чисто внешнюю сообщение, вправду не только ставят, но и по-своему пробуют решить проблему отношения мысли к слову. Но подобное ответ, предлагающееся самыми разными психотерапевтическими направлениями, постоянно оказывается не в состоянии не только решить, но и поставить эту проблему, и если не обходит ее, подобно исследователям первой группы, то разрубает узел вместо того, дабы развязать его. Разлагая речевое мышление на образующие его элементы, чужеродные приятель по отношению к приятелю — на слово и мысль,— эти исследователи пробуют после этого, изучив чистые особенности мышления как такового, независимо от речи, и обращение как таковую, независимо от мышления, представить себе связь в это же время и вторым как чисто внешнюю механическую зависимость между двумя разными процессами.
Как пример возможно было бы указать на попытки одного из современных авторов изучить посредством для того чтобы приема разложение речевого мышления на составные элементы, взаимодействие и связь обоих процессов. В следствии этого изучения он приходит к выводу, что речедвигательные процессы играются громадную роль, содействующую лучшему протеканию мышления. Они оказывают помощь процессам понимания тем, что при тяжёлом словесном материале внутренняя обращение делает работу, содействующую объединению и лучшему запечатлению осознаваемого. Потом, эти же самые процессы побеждают в собственном протекании как узнаваемая форма активной деятельности, в случае если к ним присоединяется внутренняя обращение, которая оказывает помощь ощупывать, охватывать, отделять серьёзное от неважного при перемещении мысли. Наконец, внутренняя обращение играет роль содействующего фактора при переходе от мысли к громкой речи.
Мы привели данный пример лишь чтобы продемонстрировать, что, разложив речевое мышление в качестве известного единого
РЕЧЬ и МЫШЛЕНИЕ
психотерапевтического образования на составные элементы, исследователю не остается ничего другого, как установить между этими элементарными процессами чисто внешнее сотрудничество, словно бы речь заходит о двух разнородных, в ничем не связанных между собой формах деятельности. Это более благоприятное положение, в котором оказываются представители второго направления, содержится в том, что для них по крайней мере делается вероятной постановка вопроса об отношении между речью и мышлением. В этом их преимущество. Но их слабость содержится в том, что сама постановка данной неприятности неверна и исключает всякую возможность верного решения вопроса, потому что используемый ими способ разложения единого целого на отдельные элементы делает неосуществимым изучение внутренних взаимоотношений между мыслью и словом. Так, вопрос , упирается в способ изучения, и нам думается, что, в случае если с самого начала поставить перед собой проблему взаимоотношений мышления и речи, нужно кроме этого заблаговременно узнать, какие конкретно способы должны быть применимы при изучении данной неприятности, которые имели возможность бы обеспечить ее успешное разрешение.
Нам думается, что направляться различать неоднозначного рода анализ, используемый в психологии. Изучение всяких психологических образований нужно предполагает анализ. Но данный анализ может иметь две принципиально разные формы. Из них одна, думается нам, повинна во всех тех неудачах, каковые терпели исследователи при попытках разрешить эту многовековую проблему, а вторая есть единственно верным начальным пунктом чтобы сделать хотя бы самый первый ход по направлению к ее ответу.
Первый метод психотерапевтического анализа возможно назвать разложением сложных психологических целых на элементы. Его возможно сравнить с химическим анализом воды, разлагающим ее на кислород и водород. Значительным показателем для того чтобы анализа есть то, что в следствии его получаются продукты, чужеродные по отношению к разбираемому целому, — элементы, каковые не содержат в себе особенностей, свойственных целому как таковому,’ и владеют рядом новых особенностей, которых это целое ни при каких обстоятельствах не имело возможности найти. С исследователем, что, хотя решить проблему мышления и речи, разлагает ее на мышление и речь, происходит совсем то же, что случилось бы со всяким человеком, что в отыскивании научного объяснения каких-либо особенностей воды, к примеру, из-за чего вода тушит пламя либо из-за чего к воде применим закон Архимеда, прибег бы к разложению воды на водород и кислород как к средству объяснения этих особенностей. Он с удивлением определил бы, что водород сам горит, а кислород поддерживает горение, и ни при каких обстоятельствах не сумел бы из особенностей этих элементов растолковать свойства, свойственные
Л. С. ВЫГОТСКИЙ
целому. Так же совершенно верно психология, которая разлагает речевое мышление на отдельные элементы в отыскивании объяснения его самых значительных особенностей, свойственных ему как раз как целому, тщетно позже будет искать эти элементы единства, свойственные целому. В ходе анализа они испарились, улетучились, и ему не остается ничего другого, как искать внешнего механического сотрудничества между элементами, чтобы с его помощью реконструировать чисто умозрительным методом пропавшие в ходе анализа, но подлежащие объяснению свойства.
В сущности говоря, для того чтобы рода анализ, что приводит нас к продуктам, потерявшим свойства, свойственные целому, не есть с позиций той неприятности, к ответу которой он прилагается, анализом в собственном смысле этого слова. Скорее, мы вправе его разглядывать как способ познания, обратный по отношению к анализу и в известном смысле противоположный ему. Так как химическая формула воды, относящаяся одинаково ко всем ее особенностям, в равной мере относится по большому счету ко всем ее видам, в однообразной степени к Великому океану равно как и к дождевой капле. Исходя из этого разложение воды на элементы не может быть методом, что приведет нас к объяснению ее конкретных особенностей. Это, скорее, имеется путь возведения к неспециализированному, чем анализ, т. е. расчленение в собственном смысле этого слова. Так же совершенно верно анализ этого рода, прилагаемый к психотерапевтическим целостным образованиям, также не есть анализом, талантливым узнать нам все конкретное многообразие, всю специфику тех взаимоотношений между словом и мыслью, с которыми мы видимся в повседневных наблюдениях, смотря за развитием речевого мышления в детском возрасте, за функционированием речевого мышления в его самых разных формах.
Данный анализ также по существу дела в психологии преобразовывается в собственную противоположность и вместо того, дабы привести нас к объяснению конкретных и своеобразных особенностей изучаемого целого, возводит это целое к директиве более общей, к директиве таковой, которая способна нам растолковать лишь что-то, относящееся ко мышлению и всей речи во всей их абстрактной всеобщности, вне возможности постигнуть конкретные закономерности, интересующие нас. Более того, непланомерно используемый психологией анализ этого рода ведет к глубоким заблуждениям, игнорируя целостности и момент единства изучаемого процесса и заменяя внутренние отношения единства внешними механическими отношениями двух разнородных и чуждых друг другу процессов. Нигде результаты этого анализа не сказались с таковой очевидностью, как как раз в области учения о речи и мышлении. Само слово, воображающее собой значения и живое единство звука и содержащее в себе, как живая клеточка, в самом несложном виде фундаментальные особенности, прису-
РЕЧЬ и МЫШЛЕНИЕ
щие речевому мышлению в целом, оказалось в следствии такого анализа раздробленным на две части, между которыми затем исследователи пробовали установить внешнюю механическую ассоциативную сообщение.
значение и Звук в слове никак не связаны между собой. Оба эти элемента, объединенные в знак, говорит один из наиболее значимых представителей современной лингвистики, живут совсем обособленно. Не страно исходя из этого, что из для того чтобы воззрения имели возможность случиться лишь самые печальные результаты для изучения фонетической и семантической сторон языка. Звук, оторванный от мысли, утратил бы все своеобразные особенности, которые лишь и сделали его звуком людской речи и выделили из всего остального царства звуков, существующих в природе. Исходя из этого в обессмысленном звуке стали изучать лишь его физические и психологические особенности, т. е. то, что есть для этого звука не своеобразным, а неспециализированным со всеми остальными звуками, существующими в природе, и, следовательно, такое изучение не имело возможности растолковать нам, из-за чего звук, владеющий такими-то и такими-то физическими и психологическими особенностями, является звуком людской речи и что его делает таковым. Так же совершенно верно значение, оторванное от звуковой стороны слова, превратилось бы в чистое представление, в чистый акт мысли, который начал изучаться раздельно в качестве понятия, развивающегося и живущего независимо от собственного материального носителя. Бесплодность хорошей фонетики и семантики в значительной степени обусловлена как раз этим разрывом между значением и звуком, этим разложением слова на отдельные элементы. Так же совершенно верно и в психологии развитие детской речи изучалось с позиций разложения ее на развитие звуковой, фонетической стороны речи и ее смысловой стороны. До подробностей шепетильно изученная история детской фонетики, с одной стороны, была совсем не в состоянии объединить, хотя бы в самом элементарном виде, проблему относящихся ко мне явлений. Иначе, изучение значения детского слова привело исследователей к независимой и независимой истории детской мысли, между которой не было никакой связи с фонетической историей детского языка.
Нам думается, что решительным и поворотным моментом во всем учении о речи и мышлении, потом, есть переход от этого анализа к анализу другого рода. Данный последний мы имел возможностьли бы обозначить как анализ, расчленяющий сложное единое целое на единицы. Под единицей мы подразумеваем таковой продукт анализа, что в отличие от элементов владеет всеми фундаментальными особенностями, свойственными целому, и что есть потом неразложимыми живыми частями этого единства. Не химическая формула воды, но изучение молекул и молекулярного
Как содействовать формированию МЫШЛЕНИЯ у детей
