В этом месте вы, быть может, заключили, что нам направляться отбросить все хитрости духовного материализма; иными словами, нужно отбросить старания улучшать и защищать себя. Быть может, на мгновение пробравшись в тот факт, что отечественная борьба тщетна, мы захотим покориться, всецело покинув свои силы самозащиты. Но сколь многие из нас вправду сумеют сделать это? Все не так легко и легко, как мы имели возможность бы поразмыслить. До какой степени мы способны по?настоящему отказаться от упрочнений и раскрыться? В каком пункте мы снова начнем защищаться?
В данной лекции мы разгляди покорность, в особенности в понятиях взаимоотношений между работой над работой и невротическими состояниями ума с личным гуру, преподавателем. Покорность гуру вероятно значит, что ваш ум раскрывается для жизненных обстановок, равно как и для вашего учителя. Но, в случае если вдохновение и наш способ существования трудятся в сторону раскрытия ума, тогда мы практически обязательно отыщем кроме этого и личного гуру. Исходя из этого в нескольких следующих беседах мы подробнее остановимся на взаимоотношениях с личным преподавателем.
Одно из затруднений в покорности гуру составляют отечественные представления о нем, отечественные ожидания того, что должно случиться в его присутствии. Мы чрезмерно заняты идеями о том, что нам хотелось бы испытать в общении с преподавателем. «Я желал бы заметить то?то да и то?то; оптимальнее было бы заметить это вот так; мне хотелось бы пережить как раз такую обстановку, по причине того, что она в точности сходится с стремлениями и моими ожиданиями».
Так мы пробуем расположить явления по полкам, привести обстановку в соответствие со собственными ожиданиями; мы совсем не могут отказаться от какой?или части собственного предвосхищения событий. В случае если мы ищем гуру либо учителя, мы ожидаем, что это будет праведный, мирный, спокойный, простой, но все же умный человек. В то время, когда мы обнаруживаем, что он не отвечает отечественным ожиданиям, мы начинаем испытывать разочарование, начинаем сомневаться.
Чтобы установить настоящие отношения ученика и учителя, нам нужно отбросить все заблаговременно созданные представления по поводу того, какими как раз должны быть эти взаимоотношения, какими должны появляться покорности и условия раскрытия. «Покорность» свидетельствует полное самораскрытие, старание выйти за пределы ожиданий и мечтаний.
Покорность свидетельствует кроме этого признание сырых, несложных, неуклюжих, отталкивающих качеств собственного «я» — и не только признание, но и выдачу их. Обыкновенно мы находим это весьма тяжёлым. Не смотря на то, что мы можем ненавидеть себя за эти качества, мы одновременно с этим находим в неприязни к себе особенного рода занятие. Несмотря на тот факт1, что нам, быть может, не нравится то, чем мы являемся, и не обращая внимания на то, что мы находим подобное самоосуждение ненужным, мы все же не в состоянии всецело от него избавиться. В случае если мы начнем отбрасывать собственную критику самих себя, тогда мы можем ощутить, что теряем собственный привычное занятие, как словно бы бы кто?то отнять у нас работы. В случае если нам нужно будет отказаться от всего этого, мы утратим точку опоры, не будет ничего, за что возможно держаться. В глубинной собственной базе самокритичность и самооценка являются невротические тенденции, каковые проистекают из отечественной недостаточной уверенности в себе; тут «уверенность» понимается в том смысле, что мы видим себя таковыми, каковы имеется, знаем, что мы такое, знаем, что можем позволить себе раскрыться. Мы можем позволить себе выдать это неотёсанное и несовершенное невротическое уровень качества личности и выйти из собственных мечтаний, из круга предвзятых идей.
Мы должны отказаться от своих надежд и ожиданий, как и от страхов, и двигаться прямо по направлению к разочарованию, трудиться с разочарованием, войти в него, сделать его своим образом судьбы; а это — весьма тяжёлая вещь. Разочарование — хороший показатель глубинного разума. Его нельзя сравнить ни с чем: столь оно совершенно верно, разумеется, конкретно и остро. В случае если нам удается раскрыться, тогда мы неожиданно начинаем видеть, что отечественные ожидания несущественны в сравнении с действительностью обстановок, с которыми мы сталкиваемся. А это машинально приносит чувство разочарования.
Разочарование — лучшая из колесниц, которой направляться пользоваться на пути дхармы. Оно не подтверждает существования отечественного эго и его сновидений. Но, в случае если мы загружены в духовный материализм, в случае если мы разглядываем духовность как некую часть добродетелей и нашего накопления учёности, тогда, очевидно, целый процесс самоотдачи выясняется всецело искривленным. В случае если мы разглядываем духовность как метод покоя и создания удобства, тогда всегда, испытывая что-то неприятное, переживая разочарование, мы стараемся дать этому факту рассудочное объяснение: «Само собой разумеется, это, должно быть, акт мудрости со стороны гуру; по причине того, что я знаю, я совсем уверен, что гуру не делает ничего вредного. Гуруджи — идеальное существо, и все, что он делает, делается для меня, по причине того, что он — на моей стороне. Так что я смогу себе позволить раскрыться, могу без опасений покориться ему. Я знаю, что гуру ведет меня по верному пути». В подобном отношении имеется что?то не совсем верное. В лучшем случае оно простодушно и наивно. Мы порабощены вызывающим благоговейный ужас, воодушевляющим, величественным и красочным нюансом «гуруджи», мы не смеем вообразить себе никакого иного отношения. Мы выработали в себе убеждение, что все переживаемое нами воображает часть отечественного духовного развития. «Я сделал это; я пережил это; я сам себя сделал; я знаю практически все, по причине того, что прочел книги, и они подтверждают мои верования, мою правоту, мои идеи. Все сходится».
Мы можем проявлять сдержанность еще и вследствие того что по?настоящему вовсе не проявляем покорности, ощущая себя этакими утонченными, многоумными и почтенными людьми. «Очевидно, мы не можем отдаться данной нечистой обыкновенной уличной сцене действительности». У нас появляется чувство, что любая ступень на пути, по которому мы идем, должна быть прямо лепестком лотоса, и мы производим особенную логику, которая соответствующим образом растолковывает все, что с нами происходит. В случае если мы падаем, мы заблаговременно снабжаем себе мягкое падение, предотвращаем неожиданный толчок. Но покорность не включает в себя подготовки мягкого падения; она свидетельствует легко падение на жёсткую простую землю где?то на каменистой дикой окраине. В случае если мы открыты, тогда мы падаем на то, что имеется.
В соответствии с традиции, покорность символизируется такими видами практики, как простирание: это воздействие падения на землю с жестом покорности. Одновременно с этим мы раскрываемся психологически и всецело отдаемся, отождествляя себя со всем самым низким, признаваясь в собственных несовершенных и неотёсанных качествах. Ничто не мы опасались бы потерять, потому, что мы отождествили себя с самыми низкими элементами. Делая это, мы подготавливаемся к тому, дабы стать сосудом, пригодным для восприятия учения.
В буддийской традиции существует основополагающая формула: «Я нахожу убежище в Будде; я нахожу убежище в дхарме; я нахожу убежище в сангхе». Нахождение убежища в Будде — это пример признания отрицательной стороны как части отечественного естества, открытость по отношению к ней. Нахождение убежища в дхарме разъясняется особенным смыслом слова «дхарма» — тут оно свидетельствует «закон существования», жизнь как она имеется. Я хочу открыть глаза на события судьбы каковы они имеется. Я не хочу вычислять их духовными либо мистическими, но я хочу видеть жизненные обстановки такими, какими они в конечном итоге являются. Нахождение убежища в сангхе разъясняется смыслом слова «сангха» — это «сообщество людей на духовном пути», «сотоварищи». Я хочу поделить собственный переживание судьбы с товарищами по странствию, по исканиям, с теми, кто шагает совместно со мной. Но я не желаю опираться на них, дабы получить помощь; я хочу только идти вместе с ними. Существует весьма страшная склонность на ходу по пути — опираться на вторых. Но в то время, когда в группе людей все опираются друг на друга, тогда в случае если произойдёт кому?то упасть, — упадут все остальные. Исходя из этого мы не желаем опираться на кого?то другого. Мы совместно бок о бок, плечом к плечу, трудимся совместно. Данный подход к покорности, эта мысль нахождения убежища очень глубока.
Неверный метод искать убежища заключает в себе рвение укрыться — это поклонение горам, божествам луны и солнца, всевозможным вторым божествам; мы поклоняемся им легко вследствие того что они более громадны, чем мы. Для того чтобы рода искание убежища подобно реакции малыша, что говорит: «Если ты побьешь меня, я сообщу маме». Кроха считает, что его мать — это великая личность, архетип всемогущества. Если он подвергается опасности, он машинально обращается за помощью к матери, непобедимой, всеведущей, всемогущей личности. Ребенок верит, что мать может охранить его, верит в тот факт, что она есть единственным человеком, талантливым спасти его. Искать убежища в материнском либо отцовском принципе — это воистину рассказать о собственном поражении, потому что таковой искатель убежища не имеет никакой глубинной силы, не владеет настоящим подлинным воодушевлением. Он неизменно занят оценкой чужой силы, большей либо меньшей. В случае если мы мелки, тогда кто?то больший способен сокрушить нас. Мы ищем убежища, по причине того, что не можем позволить себе быть не сильный, оставаться без защиты. Наряду с этим мы стремимся к самооправданию: «Я такое небольшое существо, но я признаю ваше величие. Я желаю поклоняться вам, учавствовать в вашем великом бытии. Прошу вашей защиты!»
Покорность не есть вопросом о том, как мы низки и глупы, не есть вопросом жажды быть возвышенными и глубокими. Она не имеет ничего общего с оценками и уровнем. Вместо этого мы отдаемся вследствие того что желаем общаться с миром «каков он имеется». Нам не нужно классифицировать себя, вычислять себя ученым либо невеждой. Мы знаем, где стоим; исходя из этого делаем жест покорности, раскрытия, что свидетельствует сообщение, соприкосновение, контакт с предметом отечественной покорности. Мы не испытываем смущения довольно богатой коллекции собственных качеств, сырых и неотёсанных, прекрасных и чистых. Мы воображаем их все предмету покорности. Акт покорности не содержит в себе поклонения какой?то внешней силе; он скорее свидетельствует и вдохновение и работу, так что человек делается открытым сосудом, в который возможно налить знание.
Так, покорность и открытость являются нужной подготовкой для работы с духовным втором. Мы признаем собственный фундаментальное достаток вместо того, дабы проливать слезы над мнимой нищетой отечественного бытия. Мы знаем, что хороши взять знание, хороши вступить в родство с богатейшими возможностями учения.
Мишель Уэльбек:
