Глава 9. развитие эго

Потому, что мы планируем рассмотреть буддийский путь от начала до конца, от ума начинающего до ума просветленного, я пологаю, что оптимальнее будет начать с чего?то весьма конкретного и реалистического, что мы и будем взращивать. Было бы довольно глупо изучать предметы для более продвинутых перед тем, как мы ознакомимся с исходными пунктами, с природой эго. У нас в Тибете имеется пословица: Перед тем, как голова будет подготовлена как направляться, безтолку хвататься за язык». Для всякой духовной практики нужно глубинное познание отправного пункта, материала, с которым мы трудимся.

В случае если же мы не знаем материала, с которым трудимся, отечественное изучение будет ненужным, и рассуждения о цели становятся легко фантазией. Подобные спекуляции смогут принять форму передовых описаний и идей духовных переживаний; но они лишь эксплуатируют не сильный нюансы природы человека, отечественные жажды заметить и услышать что-то красочное, что-то неординарное. В случае если же мы начнем это изучение с мечтаний об феноменальных, «просветляющих» и драматических переживаниях, тогда мы возведем целую стенке из предварительных мнений и таких ожиданий, так что потом, в то время, когда мы вправду будем заняты работой на пути, отечественный ум окажется большей частью занят тем, что будет, а не тем, что имеется. Играть на людских слабостях, мечтах и ожиданиях вместо того, дабы представить людям настоящий отправной пункт — то, что они имеется в действительности, — будет по отношению к ним разрушительно и несправедливо.

Исходя из этого нужно затевать с того, что мы такое, с того, из-за чего мы ищем. По большому счету все религиозные традиции имеют дело с этим материалом, не смотря на то, что именуют его по?различному: это и красный?виджняна, либо первородный грех, либо глубинная база это. Большая часть религий относится к этому материалу с некоторым осуждением; но я не считаю его таковой уже постыдной либо страшной вещью. Нам не нужно стыдиться того, что мы такое. Как живые существа, мы владеем прекрасной первоосновой. Эта первооснова, возможно, не есть особенно просветленной, мирной либо разумной; однако, мы владеем землёй, достаточно пригодной для возделывания; мы можем выращивать на ней все что угодно. Так что, имея дело с данным параметром, мы не осуждаем психологию отечественного «я», не пробуем устранить ее. Мы всего лишь признаем ее, видим таковой, какова она имеется. Практически, познание эго является основой буддизма. Следовательно, нам нужно разглядеть процесс развития «я».

В самой глубокой базе существует легко открытое пространство, глубинная земля, то, чем мы вправду являемся. самоё фундаментальное состояние отечественного ума, до создания эго, таково, что в нем налицо абсолютная открытость, главная свобода, уровень качества обширности; мы владеем таковой открытостью на данный момент и постоянно обладали ею. В случае если, к примеру, забрать отечественную повседневную судьбу и ее мыслительные стереотипы, то обнаруживается таковой факт: в то время, когда мы видим какой?то предмет, в первое же мгновение имеет место восприятие, в котором отсутствует какая бы то ни было логика, в котором нет совсем никакой концептуализации; мы вещь на открытой земле. Но тут же мы срочно впадаем в панику, начинаем метаться по сторонам, стараемся что?то прибавить к данной вещи, отыскать для нее наименование, место локализации и категорию. Из этого неспешно развиваются и другие вещи.

Это развитие не принимает форму некоего плотного образования; оно скорее представляет собой иллюзорное, ошибочное верование в существование «личности», либо «я». Заблуждающийся ум склонен вычислять себя прочным, развивающимся явлением; но это только коллекция событий и тенденций. В буддийской терминологии эта коллекция именуется пятью скандхами, т.е. «пятью нагромождениями». Так, нам, пожалуй, стоило было бы разглядеть полное развитие этих пяти скандх.

Начальный пункт — это существование открытого пространства, которое никому не в собственности. Неизменно существует начальный разум, который связан с пространством, с пустотой. Это — видья, что на санскрите свидетельствует «разум», определённость и точность, определенность по отношению к пространству, к месту, в котором помещены вещи, определенность в обмене вещей.

Оно подобно просторному залу, где имеется место чтобы потанцевать, где нет опасности опрокинуть вещи либо споткнуться о них, по причине того, что пространство всецело открыто. И мы являем собой это пространство, мы едины с ним, с видья, с разумом, с открытостью.

Но в случае если мы постоянно представляем собой разум, откуда же приходит заблуждение? Куда исчезает пространство? Что случилось? Практически ничего не произошло: легко мы стали через чур активными в этом пространстве. Потому, что оно так обширно, оно возбуждает рвение танцевать; но отечественный танец стал чересчур активным; мы начали крутиться больше, чем это нужно, дабы выразить пространство. В этом пункте мы стали самосознающими; мы сознаем, что это «я» танцую в пространстве.

В данном пункте пространство не есть пространством как таковым. Оно делается плотным. Вместо того, дабы оставаться едиными с пространством, мы ощущаем плотное пространство в качестве отдельной ощутимой сущности. Это первое переживание двойственности пространства и «я», а не состояние полного единства с этим пространством, таково рождение формы, «другого».

После этого происходит собственного рода помрачение сознания — в том смысле, что мы забываем то, что делали. Появляется неожиданная остановка, пауза; мы как бы оборачиваемся и «обнаруживаем» плотное пространство, как словно бы мы не сами были творцами всей данной плотности. Происходит некий разрыв: уже создав уплотненное пространство, мы после этого оказываемся подавленными им, начинаем теряться в нем. Это и имеется помрачение; после этого неожиданно происходит пробуждение.

В то время, когда мы пробуждаемся, мы отказываемся видеть пространство как открытость, отказываемся видеть его проницаемости и качество плавности, мы совсем игнорируем его, и это именуется авидья. В этом смысле «а» свидетельствует отрицание, «видья» — разум; так авидья — это «неразумие». Потому, что данный наивысший разум преобразился в восприятие плотного пространства, потому, что данный разум, владея качеством остроты, точности, текучей лучезарности, сделался статичным, он и именуется авидьей, неведеньем. Мы не знаем, но это незнание преднамеренно. Мы не удовлетворены тем, дабы в пространстве, но желаем иметь партнера для этого танца; и вот мы выбираем пространство в качестве для того чтобы партнера. В случае если же вы выбираете пространство в качестве партнера в танце, тогда вам, очевидно, хочется, дабы оно танцевало вместе с вами. Дабы владеть им в качестве партнера, вы должны уплотнить его, игнорируя уровень качества открытости и текучести. Это и имеется авидья, неведенье, игнорирование разума. Такова кульминация первой скандхи, создание неведения — формы.

Практически эта скандха, скандха неведения?формы, владеет тремя качествами, либо стадиями, каковые мы имели возможность бы разглядеть, пользуясь второй метафорой. Предположим сперва, что существует открытая равнина, где нет ни гор, ни деревьев; это совсем открытая почва, несложная пустыня без каких или особенных качеств. Это и имеется метод отечественного существования, это то, что мы такое. Мы очень несложны и фундаментальны. И все же тут существует свет луны и сияние солнца, благодаря которым появляются свет и тени, цвет и свет, проявляется текстура данной пустыни. Тут будет налицо некое чувство энергии, ее игры между землёй и небом; и эта игра все время длится.

После этого эта игра необычным образом прерывается, и неожиданно появляется кто?то, подмечающий все происходящее, — как словно бы одна из песчинок вытянула начала и шею оглядываться. Мы и являемся данной песчинкой, которая приходит к выводу о собственном отдельном существовании. Это «рождение неведения» на первом этапе, род химической реакции. Появилась двойственность.

Вторая стадия «неведения?формы» именуется «неведение, рожденное в». Увидев собственную отдельность, мы ощущаем, что всегда были отдельными. Это неловкое, инстинктивное перемещение в сторону самосознания. Это кроме этого отечественное извинение за то, что мы остаемся отдельными; остаемся личной песчинкой. Это враждебный тип неведения, не смотря на то, что данное понятие не в полной мере совершенно верно, в случае если под агрессивностью осознавать бешенство. Вернее будет заявить, что это агрессивность в том смысле, что мы ощущаем неловкость, неуравновешенность — и потому стараемся обеспечить себе землю под ногами, создать для себя убежище. Такое отношение устанавливает отечественное существование как заблуждающегося и отдельного индивида; вот и все. Мы установили, что являемся отдельными от открытости и основного ландшафта пространства.

Третий тип неведения — «самонаблюдающее неведение», либо наблюдение за собой. Существует особенное чувство: мы видим себя как особенный объект; и это приводит к первому понятию «другого», Мы начинаем вступать во взаимоотношения с так называемым «внешним миром». Вот из-за чего эти три стадии неведения составляют скандху «неведение?форма»: мы начинаем создавать мир форм.

Говоря о неведении, мы совсем не желаем заявить, что это глупость. В некоем смысле неведение весьма умно; но оно являет собой всецело двойственный разум. В противном случае говоря, мы реагируем только на собственные проекции, а не просто видим то, что имеется. Для нас ни при каких обстоятельствах не существует свободной обстановке невмешательства, по причине того, что мы все время игнорируем то, что мы такое. Это главное определение неведения.

Предстоящее развитие содержится в устройстве особенного защитного механизма для сохранения собственного неведения. Данный защитный механизм имеется чувство, вторая скандха. Потому, что мы уже игнорируем открытое пространство, нам хочется потом ощутить уровень качества плотного пространства, дабы всецело завершить вырабатываемое нами уровень качества страстного жажды. Очевидно, пространство не свидетельствует легко обнажённую вакуум, потому что оно содержит цвет и энергию. Существуют огромные величественные проявления энергии и цвета, красивые и красивые. Но мы полностью игнорируем эти проявления. Вместо них у нас имеется всего лишь уплотненная версия цвета; и цвет делается порабощенным цветом, а энергия — порабощенной энергией. Потому что мы сделали плотным весь обьем полностью, перевоплотили его в «второе». Исходя из этого мы начинаем тянуться к «второму», чувствовать качества «другого»; этим мы как бы успокаиваем себя, подтверждая собственный существование: «В случае если я могу ощущать то, что находится в том месте, значит я обязан существовать тут».

Всегда, в то время, когда имеет место какое?нибудь событие, мы устремляемся к нему, дабы ощутить, какая обстановка появилась: привлекательная, угрожающая либо нейтральная. Всегда, в то время, когда существует неожиданный разрыв, в то время, когда мы ощущаем, что не знаем взаимоотношений между «этим» и «тем», мы стремимся почувствовать землю под ногами. Тогда мы начинаем устанавливать данный очень действенный ощущающий механизм, образующий вторую скандху.

Следующее приспособление для предстоящего утверждения это — это третья скандха, импульс восприятия. Мы начинаем ощущать очарование собственного собственного творения — статических статических энергий и цветов. Мы желаем вступить во взаимоотношения с ними — исходя из этого начинаем неспешно изучить собственный творение.

Но для действенного изучения обязана существовать собственного рода коммутативная совокупность, особенная коррелирующая программа механизма эмоций. Чувство передает собственную данные на центральный коммутатор, и эта передача является актом восприятия. В соответствии с взятой информацией мы выносим суждение, мы реагируем. Должны ли мы реагировать в пользу нового фактора, против него, либо индифферентно, — это машинально выяснено бюрократией восприятия и чувства. В случае если мы ощущаем обстановку и находим ее угрожающей, тогда мы оттолкнем ее от себя; в случае если мы находим ее соблазнительной, тогда мы притянем ее к себе; в случае если же мы находим ее нейтральной, мы остаемся равнодушными. Таковы три типа импульсов: это неприязнь, глупость и желание. Так, восприятие связано с получением информации из внешнего мира, а импульс — с ответом на эти сведенья.

Следующий этап развития — четвертая скандха, понятие. Восприятие?импульс представляет собой некую автоматическую реакцию на интуитивное эмоцию. Но данный вид автоматической реакции в конечном итоге не есть достаточной защитой, которая имела возможность бы укрепить отечественное неведение и обеспечивать нам безопасность. Чтобы по?настоящему, в полной мере, как направляться защищать и обманывать самого себя, мы нуждаемся в интеллекте, в способности давать вещам наименования и распределять их по категориям. Так мы наклеиваем на вещи и события ярлыки «хороших», «нехороших», «прекрасных», «некрасивых» и т.д. Это делается в соответствии с тем импульсом, что мы сочтем для них подходящим.

Так структура это делается неспешно все более тяжелой, все более сильной. До этого пункта развитие «я» было только процессом противодействия и действия; но в будущем это мало?помалу начинается дальше несложного инстинкта подражания и делается более хитроумным. Мы начинаем заниматься интеллектуальными спекуляциями, находим подтверждение собственного существования, даем объяснения, ставим себя в определенные обстановки, поддающиеся логическому объяснению. Главная структура интеллекта в полной мере логична. Разумеется, это — тенденция трудиться для хороших условий, т.е. подтверждать собственный опыт, растолковывать слабости как силу, фабриковать логику безопасности, поддерживать неведение.

В некоем смысле возможно было бы заявить, что тут все время действует начальный разум, но он употребляется двойственной структурой, неведением. На начальных стадиях развития это данный разум действует как интуитивная острота эмоции; позднее он проявляется в форме интеллекта. На деле таковой вещи, как это, по всей видимости, совсем нет; нет факта «я есмь». Это легко скопление множества хлама, «блестящее произведение искусства», продукт интеллекта, что говорит: «Дадим этому факту имя; назовем его как?нибудь; назовем его „Я“. Наименование придумано очень умно; это продукт интеллекта, особенная этикетка, которая объединяет в целое неорганизованное и разбросанное развитие это.

Последняя стадия развития «я» — это пятая скандха, сознание. На этом уровне имеет место соединение: интуитивный разум второй скандхи, энергия третьей скандхи и интеллектуализация четвертой связываются между собой для эмоций и производства мыслей. Так, на уровне пятой скандхи мы имеем шесть сфер, и неконтролируемые и алогичные шаблоны рассудочного мышления.

Такова полная картина структуры эго. Как раз в этом состоянии мы все пришли к изучению медитации и буддийской психологии.

В буддийской литературе имеется довольно часто применяемая метафора, которой пользуются для описания всего развития и процесса создания «я». В том месте говорится об мартышке, закрытой в безлюдном доме с пятью окнами; последние символизируют пять внешних эмоций. Мартышка очень любопытна, высовывает голову из каждого окна и без конца прыгает вверх и вниз. Итак, эта мартышка закрыта в безлюдном доме. Дом прочен; это не джунгли, где мартышка прыгала и качалась среди деревьев, где она имела возможность слышать шелест ветра среди листьев. Все эти вещи стали совсем плотными. Практически, как раз джунгли стали ее прочным домом, ее колонией. Вместо того, дабы прыгать по деревьям, любопытная мартышка была в стен плотного мира, как если бы какое?то текучее явление, скажем, драматичный и красивый водопад, неожиданно замерзло. Это замороженный дом, выстроенный из замерзших энергий и цветов, он всецело неподвижен; это как бы та точка, в которой начинается время, как прошлое, настоящее и будущее. Поток вещей делается плотным, ощутимым временем, плотной идеей времени.

Любопытная мартышка пробуждается от собственного глубокого сна, но не в полной мере. Проснувшись, она обнаруживает себя в прочного и тесного дома, где всего пять окон. Ей делается скучно — так как это все равно, что пребывать за металлическими прутьями зоопарка; и вот она пробует изучить эти прутья, карабкается по ним вверх и вниз. То, что она находится в заключении, не так уж и принципиально важно; но сама мысль заключения улучшается в тысячу раз игрой воображения. При неумеренном воображении чувство клаустрофобии делается все более живым, все более острым, по причине того, что мы начинаем изучить условия собственного заключения. В конечном итоге воображение и имеется частичная обстоятельство того, что мартышка была закрытой в колонию. Она удерживается в том месте своим воображением. Очевидно, сначала имело место неожиданное помрачение сознания, которое подтвердило ее веру в существование прочного мира. Но сейчас, считая плотность самоочевидной, она попала в ловушку благодаря вовлеченности в эту плотность. Само собой разумеется, любопытная мартышка не занимается изучениями все время. Время от времени она приходит в возбуждение, начинает ощущать, что ее окружение монотонно и неинтересно. Мартышка делается невротичной. В собственной жажде развлечений она пробует почувствовать и оценить текстуру стен, удостовериться в том, что кажущаяся их прочность есть настоящей прочностью. После этого, уверившись в плотности собственного пространства, мартышка пробует вступить с ним во взаимоотношения — захватывает его, отталкивает либо не подмечает. Если она пробует захватить пространство, дабы овладеть им как собственным переживанием, собственным открытием, собственным пониманием, это будет жаждой. В случае если пространство думается ей колонией, она всеми силами пробует пробиться наружу, сражается с ним неустанно; и это будет неприязнью. Неприязнь — это не просто образ мысли одного лить разрушения; это кроме того в основном чувство потребности в защите — в защите самого себя от клаустрофобии. Мартышка не должна обязательно ощущать приближение соперника либо неприятеля; она просто хочет вырваться из колонии.

Наконец, мартышка может не обращать внимания на собственный заключение либо кроме того отыскать в этом окружении что-то соблазнительное. Она притворяется глухонемой, а потому делается равнодушной и вялой по отношению ко всему, что происходит около. Это будет глупостью.

Возвратимся мало назад. Мы имели возможность бы заявить, что мартышка появилась в этом доме, в то время, когда пробудилась от собственного помрачения. Она не знает, как попала в колонию, а потому предполагает, что постоянно находилась в ней, забыв, что она сама уплотнила пространство, перевоплотила его в стенки. После этого она ощущает текстуру этих стен; это вторая скандха, желание. Затем она вступает во взаимоотношения с домом, проявляющиеся в виде жажды, глупости и ненависти, Это третья скандха, восприятие?импульс. После этого, выработав три метода взаимоотношений с домом, мартышка начинает давать этим взаимоотношениям заглавия и распределять их по категориям: «Это окно. Это приятный угол помещения. Эта стенки пугает меня; она нехорошая.» Она производит целый комплект понятий, при помощи которых классифицирует предметы у себя дома, оценивает их, относит к разным категориям. Все это совершается в соответствии с ее эмоциями, жаждами, неприязнью либо безразличием. Это четвертая скандха — понятие.

Развитие мартышки до четвертой скандхи включительно было бы в полной мере логичным и предсказуемым. Но в то время, когда она вступает в пятую скандху, в скандху сознания, стереотип развития начинает ломаться. Тип мышления делается неправильным и непредсказуемым; мартышка начинает галлюцинировать, предаваться мечтаниям.

В то время, когда мы говорим о «галлюцинациях» либо «мечтаниях», это указывает, что мы приписываем событиям и вещам сокровище, которой они не обязательно владеют. Мы имеем определенные мнения относительно того, какими являются вещи и какими они должны быть. Это и имеется проекции; мы проецируем собственную версию вещей на то, что существует. Именно поэтому мы всецело погружаемся в мир собственного творчества, мир относительных мнений и ценностей. Галлюцинация в этом смысле имеется неправильное объяснение вещей и событий, усматривание в замечательном мире для того чтобы смысла, каким он не владеет.

Вот это начинает волноваться мартышка на уровне пятой скандхи. Бесполезно постаравшись вырваться из дома, она чувствует себя отвергнутой, беззащитной, приходит в идеальное сумасшествие. Потому, что она до крайности утомлена борьбой, она ощущает громадное искушение расслабиться, дать добро собственному уму бродить по сторонам и галлюцинировать. Это ведет к созданию шести лока, либо шести сфер. В буддийской традиции существует большое количество споров по поводу жителей ада, небожителей, человеческих существ, сферы животных и других психотерапевтических состояний бытия. Это все — всевозможные проекции, миры сновидений, каковые мы создаем для самих себя.

По окончании тщетных попыток и борьбы спастись, пережив боль и клаустрофобию, мартышка начинает хотеть чего?то хорошего, чего?то красивого и соблазнительного. Так, ее галлюцинации начинаются со сферы всевышних «дева лока», либо «неба»; это место, наполненное красивыми, прекрасными вещами. Мартышка начинает грезить о том, как она выходит из дома, шагает по шикарным полям, ест спелые плоды, сидит на деревьях, качается на ветвях, живет свободной и приятной судьбой.

После этого она начинает галлюцинировать кроме этого о «сфере асура», либо обители завистливых божеств. Пережив сновидение неба, мартышка желает обезопасисть и удержать собственный великое счастье и блаженство. Она мучается от сумасшедшего страха, тревожится о том, что другие смогут постараться отобрать у нее ее сокровища; и вот она начинает испытывать чувство зависти. Она горда собой, она наслаждается своим созданием, «обителью всевышних»; это приводит ее к сфере асура.

После этого она кроме этого подмечает, что ее переживания собственными качествами связаны с почвой. Вместо того, дабы колебаться между завистью и гордостью, она начинает ощущать себя комфортно и нормально в «людской мире», «земном мире». Это мир, где она живет несложной, размеренной судьбой, делает простые вещи в мирском стиле. Это сфера людей.

Но в будущем мартышка подмечает, что ситуация около нее пара неинтересна; что?то происходит не совсем гладко. Это случается вследствие того что по мере того, как развитие идет от обители всевышних к обители завистливых божеств, а позже к сфере человека, ее галлюцинации делаются все более плотными, и само развитие делается достаточно тяжелым и глупым. В этом пункте она рождается в сфере животных. Ей больше хочется ползать, мычать либо лаять, чем наслаждаться эмоцией гордости либо зависти. Это простота животного.

Еще дальше процесс интенсифицируется; мартышка начинает испытывать чувство отчаянного голода, по причине того, что вправду не хочет опускаться в более низкие слои бытия. Ей хочется возвратиться к приятным обителям всевышних; и кот она начинает ощущать голод и жажду, немыслимое чувство ностальгии по тому, чем она, помнится, в то время, когда?то владела. Это сфера прета, обитель голодных духов.

После этого появляется неожиданная потеря веры; мартышка начинает сомневаться в собственном существовании и в окружающем мире, начинает реагировать со всей гневом. Ее жизнь воображает страшный кошмар. Она осознаёт, что таковой кошмар не может быть настоящим; она ненавидит себя за то, что создала это кошмар. Таково сновидение адской сферы, последней из шести сфер.

в течении всего развития в шести сферах мартышка кроме этого переживает поток рассудочных мыслей, идей, фантазий и разных целостных мысленных стереотипов. До самого уровня пятой скандхи процесс ее психотерапевтической эволюции был очень регулярным и предсказуемым, любая последующая ступень развития следовала по систематическому примеру, как новый слой черепицы на крыше. Но сейчас состояние ума мартышки делается очень неспокойным и хаотичным, как словно бы разрушается мозаика ее психики, и мыслительные стереотипы становятся неправильными и хаотичными. Думается, таково как раз состояние отечественного ума, в то время, когда мы приходим к изучению буддизма и практик медитации. Это именно то место, откуда мы должны затевать собственную практику.

Я пологаю, что крайне важно разглядеть базу отечественного пути — это и отечественное смятение, перед тем, как мы начнём говорить об свободе и освобождении. Если бы я сказал лишь о переживании освобождения, это было бы весьма страшно. Вот из-за чего мы начинаем с рассмотрения развития эго. Это необычный психотерапевтический портрет отечественных душевных состояний. Опасаюсь, что беседа не была особенно приятной; но нам необходимо наблюдать фактам в лицо. Думается, это и имеется процесс работы на пути.

Вопрос: Не имеете возможность ли вы сообщить еще что?нибудь о том, что вы имеете в виду, говоря о помрачении?

Ответ: Тут ничего особенно глубокого, легко все дело в том, что на уровне первой скандхи мы усердно трудимся, стараемся уплотнить пространство. Мы трудились с этими упрочнениями и с таковой скоростью, что отечественный разум неожиданно утратил силу. Возможно было бы назвать это состояние особенной противоположностью сатори (просветление — прим. ред.), противоположностью переживания просветления, переживанием неведения. Вы внезапно погружаетесь в какой?то транс, по причине того, что трудились так напряженно. Это что-то такое, чего вы вправду добились, особенный шедевр — вся эта плотность. И всецело добившись ее, вы неожиданно выясняетесь как бы подавлены ею. Тут — необычная медитация, вид анти?самадхи.

Вопрос: Думаете ли вы, что людям нужно понять смерть, дабы в конечном итоге быть живыми?

Ответ: Не пологаю, что вам как?то по?особому нужно понять смерть. Чуть ли необходимо как?то познавать ее. Вы легко должны видеть то, что вы имеется. Обычно мы склонны искать противоположную сторону, красоту духовности, — и проигнорировать самих себя каковы мы имеется. Это величайшая опасность. В случае если мы заняты самоанализом, отечественная духовная практика будет старанием отыскать какой?то верховный анализ, наивысший самоообман. Ум эго поразительно гениален; он способен исказить все что угодно, В случае если мы хватаемся за идеи духовности, самоанализа либо трансцендентности «я», эго срочно завладевает этими идеями и превращает их в самообман.

Вопрос: В то время, когда мартышка начинает галлюцинировать, будет ли ее переживание чем?то таким, что она знала раньше? Откуда по большому счету появляются галлюцинации?

Ответ: Это необычный инстинкт, вторичный инстинкт, инстинкт подражания, что имеется у всех нас. В случае если существует боль, тогда мы по контрасту создаем иллюзию наслаждения. Это рвение к самозащите, к удержанию собственной территории.

Вопрос: Мы располагаем лишь внешним уровнем сознания; так суждено ли нам продолжать неисправимую борьбу на этом уровне, в случае если мы не в состоянии возвратиться в то пространство, которое вы обрисовываете?

Ответ: Само собой разумеется, мы будем бороться все время; борьбе нет финиша. Мы имели возможность бы сказать до бесконечности о сменяющих друг друга видах борьбы, каковые нам нужно будет выдержать. Нет другого ответа помимо этого, что вы только что сами дали, сообщив о стараниях снова отыскать начальное пространство. В противном случае мы останемся привязанными к такому психотерапевтическому подходу, где «это» противопоставляется «тому», что оказывается препятствием. Мы постоянно сражаемся с каким?то соперником. Нет ни одного мгновения, в то время, когда мы прекратили бы борьбу. Неприятность именно содержится в двойственности, в существовании войны, в то время, когда налицо «я» и мой соперник.

Совсем второй метод работы — это практика медитации. Нужно поменять целый подход в целом, целый образ судьбы, гак сообщить, всю собственную стратегию. А это возможно весьма больным. Нам неожиданно приходит в голову идея. «В случае если я не стану бороться, как же мне быть с неприятелями? Для меня не сражаться — это замечательно, но как они? Так как они все еще будут существовать…» Это занимательный пункт.

Вопрос: Видеть стенке, признать факт, что вы тут, не идти дальше — такое положение думается весьма страшным.

Ответ: Именно в этом все и дело — оно не страшно. Оно возможно больным в тот момент, в то время, когда мы понимаем, что стенки прочна, что мы заключены в; но это весьма увлекательное положение.

Вопрос: А разве вы не говорили только что о существовании инстинктивного жажды возвратиться у второму состоянию, к открытому пространству?

Ответ: Само собой разумеется, мартышка не дает себе спокойствия, не оставляет все таким как оно имеется. Она либо всегда сражается, либо поглощена галлюцинациями. Она ни при каких обстоятельствах не останавливается, не дает себе возможности по?настоящему прочувствовать что?или как направляться. Вот из-за чего , паузу — первый ход к практике медитации.

Вопрос: Допустим, у нас имеется какая?то преграда, какая?то помеха, и вы остро ее поймёте. Обязана ли эта помеха сходу провалиться сквозь землю благодаря практике несложного осознания?

Ответ: Все дело в том, что нам нельзя стараться совершенно верно высчитать, как ускользнуть от данной задачи; а на данный момент нам нужно думать обо всех этих вызывающих клаустрофобию помещениях, в которых мы находимся. Это первый ход к учению. Мы должны по?настоящему осознать себя, по?настоящему себя ощутить. Это даст нам воодушевление для предстоящего изучения. Вот исходя из этого нам лучше пока не сказать об освобождении.

Вопрос: Следовательно, вы утверждаете, что все эти вызывающие клаустрофобию помещения сущность творения отечественного интеллекта?

Ответ: Интенсивность начального разума все время приводит нас: в воздействие. Исходя из этого нельзя считать все эти действия мартышки чем?то таким, от чего нам необходимо избавиться; их нужно разглядывать как некий продукт начального разума. Чем больше мы будем стараться вести борьбу, тем посильнее будем убеждаться, что стенки вправду прочны. Чем больше энергии мы будем вкладывать в борьбу, тем больше этим будем усиливать стенки, по причине того, что стенки, дабы остаться прочными, нуждаются в отечественном внимании. Всегда, в то время, когда мы обращаем на них больше внимания, мы начинаем ощущать, что попытки спасения остаются неисправимыми.

Вопрос: Что же видит мартышка, выглядывая из пяти окон дома?

Ответ: Ну, она видит восток, север, юг и запад.

Вопрос: Чем они ей представляются?

Ответ: Каким?то прямоугольным миром.

Вопрос: А как по поводу того, что находится за пределами дома?

Ответ: Легко прямоугольный мир: так как она наблюдает через окна.

Вопрос: А видит ли она что?нибудь далеко?

Ответ: Возможно; но это кроме этого прямоугольная картина, все равно что картина на стене, не так ли?

Вопрос: А что происходит с мартышкой, если она примет мало ЛСД либо пейотля?

Ответ: Она уже приняла его.

Принцесса Мёртвых / Princess of the Dead / Глава 9 / Прекрасно иметь в команде ходячий антидот / ??

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector