Та отчужденость Церкви от света и замкнутость её в собственной внутренней жизни, какие конкретно имели место в первые два, кроме того три века, очевидно, должны были провалиться сквозь землю, в то время, когда с IV-го века она вышла из катакомб на форум и вступила в альянс с государством. Но, Церковь это сделала не вследствие того что она отказалась от своих правил и омирщилась; нет, она оставалась сама собою и наоборот приняла на себя огромную задачу — перевоспитать древний языческий мир в собственной христианской школе, из языческого мира пересоздать в христианский мир, создать, вместо языческой, христианскую культуру. Задача большая, требующая для собственного исполнения не столетия, а тысячелетия! И тут отнюдь не предстоял путь равномерного развития, постоянного прогресса, а ломанная, кривая линия, с удалениями, отступлениями от цели вместо приближения к ней. Как иудеи, вышедшие из Египта, вместо того, дабы достигнуть Почвы Обетованной в пара дней, блуждали до вступления в нее 40 лет. Во общей всемирный эволюции человечества на путь к Всевышнему (ср. Деян. 17:26-27), Средние века как словно бы бы приблизились к ответу великой христианской задачи; новые же снова на большом растоянии отброшены назад.
Еще с III-го века Церковь ослабила собственную аскетическую строгость, в то время, когда за узнаваемые три peccata ad mortem (уклонение в идолопоклонство, за прелюбодеяние и убийство) надеялось строгое покаяние в течение всей последующей жизни и лишь перед смертью приобщение и примирение Святым Дарам. Перемены в покаянной дисциплине, в смысле смягчения её, производили и целые и отдельные епископы Соборы. Первый пример принципиального смягчения дисциплины мы встречаем в Римской Церкви, в то время, когда отец Каллист (217-222 г.), по поводу одного случая, выяснил, дабы блудники по окончании того, как они пройдут долгий путь публичного покаяния, приобретали прощение и принимались в полное церковное общение. Около этого времени в Африке и, возможно, в других местах, вошло в обычай принимать к сведенью ходатайства исповедников за грешников и, по окончании некоего покаяния с их стороны, воссоединять их с Церковью. Данный обычай оказался в борьбе Церкви с ригористическим монтанизмом. Предстоящее смягчение в церковной дисциплине случилось в половине III-го века и было вызвано событиями Декиева преследования. Всем христианам, для слабости отпавшим от веры, была открыта возможность опять возвратиться в Церковь, при соблюдении покаянной дисциплины. Соборы и Епископы были заняты тогда выработкою покаянных правил, то более снисходительных, то жёстких. Но, неспециализированным правилом было для всех, при вторичного отпадения от веры, бывший член Церкви исключался из нее окончательно. Смячение дисциплины в отношении к блудникам и идолослужителям не везде было одинаково и довольно часто страдало несоответствиями (См. Ориген. De Orat. с. XXVIII). Несравненное большая часть следовало практике Римской Церкви.
Публичное покаяние и с IV-го века надеялось за известные три правонарушения: убийство, идолослужение и блуд. В начале IV-го века на испанском Эльвирском Соборе оно было расширено и на кое-какие другие очень предосудительные грехи — как-то разбой, лихоимство, фальшивое свидетельство, клятвонарушение и тому подобное (См. Соборы — на данный момент, канон 20, 61, 66, 74 и Арльский, канон 12; Григорий Чудотворец Epist. Canon. С. II, III, VIII; Неокесарийский Собор, канон 2. — Василий Великий Epist. 160). Эльвирский Собор обнаруживает рвение возвратиться к старой строгости и за многие бесправия наказывает более либо менее продолжительным исключением из христианского общества (См. каноны 1.2.6.12.17 и др). Однако, он является исключением . Соблюдалось правило: кто публично чрез собственные грехи подал соблазн для других, тому либо на того возлагается и публичное наказание. В собрание верующих, кающиеся являлись с остриженными волосами и посыпанной пеплом главой, в ветхом одеянии. Они кидались на колени перед верующими и просили их молитвы (Tertul. De pudicit. С. XIII; Евсевий. Ц. История V, 28). Пост был для них жёсток, а молитвенные упражнения нередки. усердие и Болезнь в покаянии вели к сокращению покаянного срока и смягчению покаянных мер. Духовные лица, на положении публичных грешников, исключались из собственного звания. Еще в III-ем веке, в разных государствах Востока, в особенности в Малой Азии — кающиеся были поделены на пара ступеней — слушающих, припадающих и стоящих с верными. Слушающие должны были пребывать за богослужением в катехуменате. Другие безбожники имели возможность оставаться за богослужением и по окончании литургии оглашенных, но лишь в положении коленопреклоненных либо припадающих (Собор Анкирский. канон 16). Стоящие с верными должны были оставлять богослужение уже пред самым причастием (Собор Анкирский. канон 25). В четвертом веке к ним присоединилась новая степень — плачущие (?????????????. Соборы Анкирский и Неокесарийский упоминают: audientes ?????????? substrati ???????????? consistentes, ????????; — о плачущих Basil. Magn. Epist. con. 3; Epist. 217; ad Amphil. с. 75, Migne XXXII, 804). На Западе эти классы были малоизвестны. За публично кающимися замечал епископ с подручными ему пресвитерами. С IV-го века в отдельных церквах Востока показался пресвитер покаяния (??????????? ??? ??? ?????????. Sozomen. Histor. eccles. VII, 16), кaк вполнe закономерное явление. Пред прохождением публичного покаяния требовалась правдивая и искренняя исповедь, а за грехи, подавшие предлог к публичному соблазну, публичное оплакивание, и лишь тогда епископом налагалось соответственное наказание.
Что касается духовных, то, время от времени, к ним каноны были как словно бы снисходительнее, чем к светским, а время от времени строже. Так, за все те грехи, за каковые отлучали светских лиц от Церкви, духовных лиц лишали лишь церковного звания. В половине III-го века у Киприана (ер. 65) духовные лица подвергаются наказаниям за грехи одинаково с светскими. Собор же Эльвирский (канон 18) нарушавших брак епископов, пресдиаконов и витеров окончательно отлучал от церковного общения а также на смертном одре не давал прощения. Строг к клирикам и Собор Неокесарийский (Канон 1. ср. Петр Александрийский, канон 10). По апостольскому правилу (25) духовные лица, прошедшие публичное покаяние, уже не возвращаются в клир. Того же требует Африканский Собор (канон 27). Иначе, пара позднее, спорили о том, подлежат ли духовные лица публичному покаянию. Отец Сириций и Лев I желали подчинять клириков высших ступеней лишь приватному покаянию, не смотря на то, что по большому счету духовные лица за проступки запрещались временно в служении либо совсем низлагались (Siric. ad Himer. с. XIV; Leo M. Epist. 167).
В конце IV-го века патриарх Нектарий официально отменил должность пресвитера для публичного покаяния и предоставил каждому выбирать себе пресвитера для тайной исповеди. Чрез это требуемое для многих грехов публичное покаяние было покинуто. На Западе к делу покаяния и с IV-го столетия относились важнее, в том месте существовали и по окончании IV-го века пресвитеры и епископы, намерено ведавшие делом публичного покаяния, не смотря на то, что в том месте и не знали различных ступеней покаяния Восточной Церкви.
С VI-го столетия появляются при монастырях покаянные книги, как управление для пресвитеров при совершении таинства покаяния (На Востоке первые из таких книг приписываются Иоанну III Постнику (†575 г.)). Они содержали молитвы, отпущений и формулы исповеди.
В особенности покаянная дисциплина привилась и развилась на Западе. В том месте на нее наблюдали, как на “могущественнейшее средство” к управлению верующими (W. Мoller. Lehrbuch II, 109. 208). С VIII-го века в Западной Церкви вводятся епископские синодальные суды (bischofliche Sendgerichte), каковые происходят от древнецерков-ных визитаций; но, при Карле Великом, соответственно всему его духу религиозного королевства, они взяли темперамент политического и церковного учреждения в целях педагогического воспитания народа. Епископ, либо заменяющий его с громадными полномочиями архидиакон, каждый год, в сопровождении королевского Missus’a, обязан объезжать собственный округ. В каждой общине тогда были поставляемы 7 неподкупных лиц (testes synodales, Sendschoffen). По окончании визитаций клира епископом, следовала ревизия светских — мирян. Следствию подлежали неотёсанные проступки — воровство, убийство, разбой. Церковное наказание тут соединялось с гражданским. Наряду с этим довольно часто использовалось денежный штраф и требование покаяния. Крайней мерою наказания считалась экскоммуникация, либо отлучение. Пипин в 755 г. подтвердил, что отлученный не должен был входить ни в одну церковь, ни один христианин не должен его приветствовать, имеется и выпивать с ним. Как и в старое время, за все открытые, публичные грехи, надеялось пубпубличное прощение и личное покаяние. В франкской Церкви, рядом с публичной, в VIII-IX-ом в. вводится и личная исповедь. Парижский Собор от 850 г. в каноне 6 говорит: “В случае если кто-нибудь исповедуется тайно и добровольно, то и покаяние его совершается в тайне; в случае если наоборот того, он публично открыто обнаруживается, то и покаяние его не редкость публичное пред Церковью, по известным ступеням.” Тайная исповедь приобретает душепопечительный темперамент и направляется кроме того на мысли человека. Алкуин вычисляет обязанностью пресвитера изучить, глубоко познать, главные их последствия и грехи, дабы мочь советовать людям средства к улучшению. Значит, исповедь начинает распространяться (ас нею и покаянная дисциплина) на внешнюю и внутреннюю судьбу. Но из этого вовсе еще не вытекала необходимость исповедовать собственные грехи перед пресвитером. Верующие вычисляли собственной обязанностью прямо перед Всевышним исповедовать собственные грехи. Но, тогда же начали внушать идея, что прощение от Всевышнего подается чрез людскую дело добровольного раскаяния и смирения. Шалонский (Synode de Chalons, В 813 Г., канон 33) Собор говорит: “Исповедь перед Всевышним истребляет грехи; но то, что происходит пред пресвитером, научает нас, как уничтожаются грехи.”
Но, покаянная дисциплина и покаяние со всеми её мерами действия и наказания имели, так сообщить, негативный, отрицательный темперамент. Нужно поставить вопрос, какими хорошими мерами религиозно-нравственного действия располагала Церковь в деле воспитания верующих.
I. Тут, в первую очередь, должно упомянуть об известном и прекрасно организованном катехуменате, разросшемся в некоторых церквах в целые огласительные училища. В том месте как раз изучались базы христианской нравственности и веры — заповеди, Молитва Господня, Знак Веры, а позже тайны христианской веры. Но, оглашение как узнаваемый университет процветало, в основном, в IV-ом и V-ом веке, в то время, когда взрослые, время от времени целыми весами, часто не по искреннему убеждению, а в видах карьеры, устремлялись в Церковь.
Еще сначала судьбы Церкви, а тем более с IV-го века и в предстоящее время, в христианскую Церковь вступали еще младенцами, по окончании совершения над ними таинства крещения. Как же воспитывала в христианстве Церковь младенцев? По Апостольским Распоряжениям (II, 57; VIII, 11-12), дети систематично посещают богослужение, принимают участие в таинствах, в особенности в таинстве причащения, наряду с этим, родителям строго внушаются их обязанности в отношении детей. Но всего этого мало, дабы дать детям то христианское образование, какое отвечало бы правилам христианства, как религии света и ра&направляться;зума. В этом деле пришло на помощь Церкви монашество, каковое из собственного лона износило начатки христианской школы и воспитательные средства. Таких школ было больше, чем обыкновенно думают. Они были по всему Востоку — ив Египте, и в Палестине, и в Сирии, и в Малой Азии. Кое-какие вступали в монастыри со собственными детьми. Василий Великий вычислял обязанностью монахов принимать в монастырские школы сирот (См. великие монашеские правила. Вопр. отв. 15). Возможно, из таких детей получались “????? ????? ??? ???????????.” Бывали случаи, когда сами родители передавали собственных детей в монастыри. Что и в западных монастырях в данное время существовали начальные школы, это не имеет возможности подлежать сомнению (Ср. Moeller I, 807).
Необходимо иметь в виду, что дело хорошего религиозно-воздействия и нравственного воспитания на верующих в Церкви в IV-ом в. уже не было достаточным. Церковь весьма рано обращается в учреждение и правовой институт для христианского культа. Исходя из этого обязанность Церкви либо её представителей заботиться об личном образовании, воспитании (?????????), пещись о душах отдельных верующих — отошла на второй план. Казалось, все силы представителей Церкви уходили все больше на управление огромным аппаратом. Оставалось воспитание чрез богослужение, к посещению которого Церковь обязывала и напряженно стремилась к тому, дабы влиять на внутреннее состояние и жизнь, сердце народа, чрез культ, которому был придан загадочный, мистический темперамент и что отличался торжественностью. Последняя цель, невидимому, удавалась: участие народа в догматических спорах показывало, как он интересовался церковными делами. Но, чуть ли возможно сомневаться, что таких средств для нравственно-религиозного воспитания в духе Евангелия было не хватает. Само собой разумеется, никто не имеет возможности отрицать глубокой назидательности христианского богослужения в торжественные либо печально-праздничные времена, как Страстная седмица; но в другие времена года, оставалась только проповедь, да и она довольно часто отсутствовала. Не только при посещении богослужения, но кроме того и перед принятием Таинства Причащения царило равнодушие, безразличие, невнимание к богослужению и разговор об обыденных делах, хохот, злословия и тому подобное. Все это было предметом строгих бичеваний со стороны Иоанна Златоуста (Гомилия III, 4 на Ефес. 1:23; XXXVI, 6 на 1 Послание к Кор. 17:33).
Христианская судьба: дети и отцы (духовность, нравственность, воспитание) — Осипов А.И.
