«Но как же без формы? Как же можно пустить себя по волнам переживания? На волю ветра? Ведь вот, возьмите — живописец или скульптор: значит, и он должен все время менять? Сегодня дать одну позу своей статуе или фигуре, завтра другую? Иначе вы скажете, что он не творит, что вчерашняя вода уже утекла, что он гонится за невозможным? »
Обыкновенно именно в таком роде и приходится слышать возражения. Не нужно путать две совершенно разных стихии: искусство изобразительное и искусство исполнительское. Кроме всех прочих, коренная разница уже в самом материале. Скульптор имеет дело с мертвым, неподвижным мрамором, гранитом или деревом, живописец -с красками, актер же — с текучим, живым организмом.
Скульптору надо оживлять мертвое. А что надо оживлять актеру? Он и так уже живой, только умерщвлять не нужно, превращать его в куклу, марионетку.
Да, по правде сказать, совсем его умертвить и невозможно. Как нельзя в буквальном смысле слова оживить мертвый мрамор, так же нельзя умертвить и живого актера. Мрамору только можно придать такую форму, чтобы она производила впечатление живого и текучего. Что же касается актера, как бы его ни умерщвляли дрессировкой, как бы ни запугивали, как бы ни задергивали, жить-то он все-таки будет. Только как он будет жить? А приблизительно вот как: «меня заставили делать разные вещи, которые мне чужды, которые не только меня не радуют, а просто я их даже не понимаю — какие-то жесты, позы, какие-то мимические ужимки, мизансцены, переходы, какие-то интонации… Ну, хорошо, я служу, мне приказывают, я должен их делать. Что у меня получается — не знаю, это хозяйское дело, им виднее… во всяком случае, я стараюсь»…
От многократного и частого повторения вся эта муштра так впитывается, что актер может проделывать ее вполне автоматически и механически. Может ходить по сцене, делать то, что ему там полагается, говорить определенным образом слова, но думать в это время может о чем угодно. Он как хороший тапер: руки его барабанят танцы, а сам он в это время обыкновенно думает и даже говорит о совершенно посторонних вещах. Его жизнь как будто бы разветвляется надвое: одна — его личная, собственная; другая — его игра — его служба, его ремесло.
Вернее же сказать так: жизнь одна — его собственная, а другая — вовсе не жизнь, а просто цепь вполне механических и автоматических движений.
Так вот, превратить актера в механического автомата-тапера можно, но он ведь все-таки живой человек, живое в нем не убьешь, и оно, хочешь или не хочешь, — видно. Видно хотя бы уже потому, что мы, люди, привыкли интересоваться в своей жизни не столько теми словами, какие говорит человек, но и тем, что он в это время думает, что у него скрыто за словами. И так мы в этом напракти-
кованы в повседневной нашей жизни, что скрыться от нас почти невозможно. И мы видим…
Мы пришли в театр и видим, что не очень-то настоящие люди ходят там по сцене… говорят довольно складно слова, но… сами они, лично, как будто бы не здесь, не на сцене, не живут теми интересами, какими, судя по словам, должны бы жить…
Они, просто и грубо сказать, — врут, обманывают нас…
Первые минуты это вас раздражает… затем вы невольно вслушиваетесь в слова и, если автор хорош, слова сами вас захватывают, и вы несколько отвлекаетесь от тягостного впечатления театрального актерского вранья и кривлянья.
А затем… постепенно привыкаете к нему и, увлеченные автором, готовы даже рукоплескать этому плохому актеру.
А этот плохой актер, эта механизированная кукла, ведь даже и не скрывает того, что он врет. Он даже хвастается этим. Проведет какую-нибудь «бурную» сцену и смотрит победоносно на публику — вот, мол, как я могу «отколоть»! Здорово?
Как же быть-то, однако? Убить актера мы не можем, остановить течение реки жизни не можем, заставить жить по нашей указке тоже не можем…
Что же можем?
А вот посмотрим, что заставляет нас, людей, хотеть, действовать, страдать и наслаждаться…
Моя жизнь идет спокойно, изо дня в день, из года в год и, так же как река, течет по ровному месту. Вдруг телеграмма: «Выезжай! Саша умирает».
Поперек реки хлопается огромный камень — река бросается в сторону — приезжаю, застаю мою любимую сестру при последнем вздохе, беру ее детей, еду с ними к себе, — река уже неспокойна, она наталкивается на крутые берега, ее кидает из стороны в сторону, она бурлит, крутится и течет теперь совсем не туда, куда текла месяц назад: из холостяка я превратился в семейного человека… потом болезни детей, их воспитание, их ошибки, неблагодарность… Дно и направление моей реки узнать нельзя…
Не то же ли самое делает автор? Он бросает (в реку жизни моего персонажа) один за другим огромные камни новых фактов и новых обстоятельств, наша доселе тихая речка вдруг забурлит, заскачет как бешеная через гранитные глыбы, заревет водопадом, замутит со дна песок и глину, закрошит друг о друга камни и превратится в страшный красно-бурый хищный Терек.
Вы хотите, чтобы этот Терек клокотал каждый раз, на каждом спектакле? Можно. Только не думайте о самой воде и о самом шуме…
Надо думать об устройстве дна и наклоне русла. И вода, если ее пустить по сильно наклонной плоскости, встретив на своем пути препятствия из каменных заграждений, сама забурлит, закрутится, завоет и застонет.
В театре живого актера (а не деревянной марионетки) тоже есть форма, но эта форма дна, форма, составленная из причин, вызывающих бурление, кипение и клекот чувств.
Эти причины — факты жизни действующего лица.
Живет на свете юноша. Отец его — король, мать — королева. Жизнь улыбается ему, юноша учится, становится взрослым. Вдруг отец, человек цветущего здоровья, в расцвете сил, скоропостижно умирает, Почему, как — неизвестно. Мать-королева чуть не умерла от горя. Однако проходит около двух месяцев, и она выходит замуж за другого… с улыбкой, с легким сердцем. Ее избранник — ничтожный, трусливый подлец и интриган. Мрачные предчувствия закрадываются в душу принца, громоздят дальше глыбу за глыбой, гору за горой: зловещее появление привидения-отца, встреча с ним, открытая тайна злодеяния, требование загробного гостя восстановить нарушенную в мире гармонию, восстановить «связь времён»… Попробуйте встать на место этого несчастного принца, только сделайте это искренно, со всей верой в то, что все это действительно произошло и происходит сейчас с вами, что вы принц, что вы живете в эпоху средневековья и проч. и проч. От каждого нового события, от каждого нового факта помимо всякого вашего желания вас будет кидать то в холод, то в жар, то вы будете дрожать от страха и ужаса, то впадать в ярость, то, не задумываясь,
проткнете шпагой спрятанного за ковром Полония, предполагая, что это ненавистный убийца отца, то, в минуту слабости, будете думать о самоубийстве… А слова… если вы сумеете целиком и без остатка бросить себя в обстоятельства жизни Гамлета, если каждое происшествие будет для вас реально и подлинно существующим, вы будете только удивляться: до чего слова, написанные автором, подходят к вашему положению, до чего верно выражают они те чувства, какие обуревают вас. Вы схватитесь за них, как за лучшие слова, какие только можно сказать в вашем положении.
[BadComedian] — ВИКИНГ (Самый дорогой фильм в истории России)
