Уже говорилось о том, как, ведомый Ульмо, Тургон из Нэвраста отыскал тайную равнину Тумладэн; та равнина (как стало известно позднее) лежала к востоку от верховьев Сириона, в кольце гор, высоких и крутых, и ни одна живая тварь не забредала в том направлении — только залетали орлы Торондора. Но был в том месте глубинный путь, пробитый в подгорной тьме водами, что стремились к струям Сириона; и Тургон нашёл тот путь и вышел на зеленую равнину меж гор, и заметил остров-бугор жёсткого камня — равнина в древние дни была озером. Тут осознал Тургон, что отыскал место, о котором мечтал, и решил выстроить в том месте красивый город в память о Тирионе на Туне; но он возвратился в Нэвраст и жил в том месте покойно, не смотря на то, что мысли его и были все время преклонены к выполнению грезы.
И вот, по окончании Дагор Аглареб, непокой, что Ульмо положил в сердце Тургона, возвратился к нему, и он собрал самых стойких и умелых из собственного народа и тайно повел их в скрытую равнину, и в том месте начали они строить город, что замыслил Тургон; они выставили стражу около равнины, и никто не имел возможности определить об их трудах, и чары Ульмо, струящиеся в Сирионе, защищали их. Тургон, но, жил большей частью в Нэврасте, пока, наконец, через пятьдесят два года тайных трудов, город не был выстроен. Говорят, что Тургон желал назвать его на языке эльфов Валинора Ондолиндэ, Утес Поющей Воды, потому что бугор украшали фонтаны; но в наречии синдаров имя его изменилось и превратилось в Гондолин, Тайный Утес. Тургон подготовился уйти из Нэвраста и покинуть чертоги в Виниамаре у моря; и Ульмо снова явился к нему, и сказал с ним. И сообщил так: Сейчас ты отправишься, наконец, в Гондолин, Тургон; я же утвержу собственную власть в равнине Сириона и во всех окрестных водах, так что никто не увидит твоего пути, как никто не найдёт тайного хода против воли твоей. Продолжительнее всех держав эльдалиэ будет противостоять Морготу Гондолин. Но не давай чрезмерной любви к делу рук твоих и к мечтам твоим овладеть тобой, и не забывай, что подлинная надежда нолдоров лежит на Западе и грядет из-за Моря.
И предостерег Ульмо Тургона, что и на нем лежит Жребий Мандоса, что Ульмо не в силах отвести. А потому, — сообщил он, — может произойти, что проклятие нолдоров найдёт тебя до срока, и измена родится в стенках твоих. Тогда им будет угрожать пламя. Но, в случае если опасность эта станет воистину близка — придет из Нэвраста некто и упредит тебя, и через него над пламенем и гибелью родится надежда Эльфов и Людей. Посему покинь в этом доме доспех и меч, чтобы в будущие дни он имел возможность отыскать их; по ним ты определишь его и не обманешься. И Ульмо растолковал Тургону; каковы должны быть оставляемые тут шлем, меч и кольчуга.
Позже Ульмо возвратился в море, а Тургон выслал вперед целый собственный народ, практически треть нолдоров, последовавших за Финголфином, и еще большее число синдаров; тайно уходили они отряд за отрядом, скрываясь под сенью Эред Вэтрина, и незамеченными приходили в Гондолин, и не было человека, кто знал, куда они делись. Последним встал Тургон, негромко прошел со своим двором через бугры, миновал горные врата — и они захлопнулись за ним.
И по окончании много лет никто не проходил в том месте — одни лишь Хурин и Хуор; и ни при каких обстоятельствах не выступало оттуда воинство Тургона — до Слёз и Года Скорби, более трехсот и пятидесяти лет спустя. Но за кругом гор народ Тургона рос и процветал, и росло в неутомимых трудах их мастерство, так что Гондолин на Амон Гвареф стал воистину красив и хорош равняться кроме того с Тирионом Заморским. Высоки и белы были стенки его, ровны лестницы, величественна, стройна и замечательна Башня Владыки. В том месте, играясь, сияли фонтаны, а во дворах Тургона находились изваяния Дерев древности, выполненные с эльфийским мастерством самим Тургоном; то Дерево, что он сделал из золота, звалось Глингал, второе же, с цветами из серебра — Бельфиль. Но красивее всех див Гондолина была Идриль, дочь Тургона, прозванная Среброножка, чьи волосы были, как злато Лаурелина перед приходом Мелькора. Так в блаженстве продолжительно жил Тургон; Нэвраст же опустел и оставался безлюдным до самого разорения Белерианда.
Покуда тайно возводился город Гондолин, Финрод Фелагунд трудился в недрах Наргофронда; сестра же его Галадриэль жила, как было сообщено прежде, в царстве Тингола, в Дориафе. Иногда Мелиан разговаривала с нею о Валиноре и блаженстве прошлых дней; но за чёрный час смерти Древ Галадриэль не заходила, а постоянно умолкала. И вот в один раз Мелиан сообщил: Какое-то горе постигло тебя и твоих родичей. Это я осознаю, но все другое от меня скрыто — потому что ни зреньем, ни мыслью не могу я заметить то, что случилось либо происходит на Западе: тенью накрыты почвы Амана, и тень легла на воды морские. Из-за чего ты скрываешь что-то от меня?
— Вследствие того что горе это миновало, — отвечала Галадриэль, — и я желаю радоваться тут, а не тревожить радость воспоминаниями. Так как, быть может, еще большое количество горя ожидает в первых рядах, хоть на данный момент и сияет надежда.
Тут Мелиан посмотрела ей в глаза и молвила так:
— Не верю я, что нолдоры пришли посланцами валаров, как говорилось сначала, хоть и явились они в час отечественной потребности. Потому что ни при каких обстоятельствах не поминают они валаров, а их главные владыки не принесли Тинголу вести ни от Манвэ, ни от Ульмо, ни кроме того от Ольвэ — королевского его — народа и брата, что ушел за море. За что, о Галадриэль, был большой народ нолдоров изгнан из Амана? Либо какое-то лихо лежит на сынах Феанора, что они столь надменны и люты? Не близка ли я к правде?
— Близка, — сообщила Галадриэль, — разве что мы не были изгнаны, а ушли по собственной воле и против воли валаров. А вела нас через гнев и великие опасности валаров одна цель: отомстить Морготу и отобрать похищенное им.
И Галадриэль рассказала Мелиан о Сильмарилях и убийстве короля Финвэ в Форменосе; но ни словом не обмолвилась она ни о Клятве, ни о Резне, ни о сожжении судов в Лосгаре. Мелиан, но, сообщила:
— О многом сейчас поведала ты мне — и все же я прозреваю большее. Ты опустила завесу на продолжительный путь из Тириона, но видится мне в том месте зло, о котором Тингол для безопасности собственной обязан знать.
— Быть может, — набралась воздуха Галадриэль. — Но не от меня.
И Мелиан более не сказала с ней об этом, но открыла Тинголу все, что определила о Сильмарилях.
— Великое это дело, — скзала она, — воистину, более великое, нежели мнится самим нолдорам. Потому что судьба и Свет Амана Арды заключены сейчас в этих творениях Феанора; и предрекаю я — никакими упрочнениями эльдаров не обресть их снова, и перед тем как их оторвут у Моргота, мир будет уничтожен в будущих битвах. Определи же: они сгубили Феанора, полагаю, еще много других, но первой из смертей, что принесли они и еще принесут, была смерть Финвэ, твоего приятеля. Моргот убил его пред тем, как бежать из Амана.
Продолжительно молчал Тингол, выполнен скорби и прозрений, но, наконец, промолвил:
— Сейчас ясен мне финал нолдоров с Запада, которому прежде я большое количество дивился. Не на помощь к нам пришли они — это только случай — потому что тех, кто остался в Средиземье, валары, до смертельной потребности, предоставили их судьбе. Мстить и возвращать потерянное пришли нолдоры. Но тем более верными союзниками против Моргота будут они, потому что возможно отныне не беспокоиться, что они заключат с ним альянс.
Но Мелиан возразила:
— Действительно, что пришли они за местью — но не только. Остерегайся сынов Феанора! Тень бешенства валаров лежит на них; они сотворили лихо в Амане и причинили зло собственной родне. Рознь меж принцами нолдоров только усыплена.
И ответил Тингол:
— Что мне до того? О Феаноре я только слышал — и в рассказах тех он действительно велик. О сынах его слыхал я мало приятного; но, наверное, они — злейшие неприятели отечественного неприятеля.
— Их мечи и рекомендации смогут быть обоюдоострыми, — молвила Мелиан, и больше они не говорили об этом.
Скоро, но, поползли шепотки среди синдаров о делах нолдоров до их прихода в Белерианд. Разумеется, откуда исходили они, и лихая правда была раздута и отравлена ложью; но синдары были еще наивны и легкомысленны, и (как возможно додуматься) Моргот как раз их избрал для собственных первых злобных нападок, потому что они еще не знали его. Цирдан же, услыхав эти мрачные рассказы, обеспокоился, потому что был умён и скоро осознал, что, правда они либо неправда, но распущены эти слухи по злобе; не смотря на то, что злобу эту он считал исходящей от принцев нолдоров — от зависти их домов друг к другу. Потому он отправил к Тинголу вестника с вестями обо все услышанном.
Произошло так, что сейчас сыновья Финарфина снова гостили у Тингола, поскольку желали повидаться с сестрой собственной Галадриэлью. И Тингол, опечаленный, в бешенстве сообщил Финроду:
— Зло причинил ты мне, родич, скрыв от меня столь ответственные события. Потому что сейчас я определил о всех лиходейских деяниях нолдоров.
Финрод же отвечал:
— Какое зло причинил я тебе, владыка? И какие конкретно лиходейства нолдоров, идеальные в твоих владениях, печалят тебя? Ни твоей родне, ни твоему народу они не чинили зла — и не замышляли его.
— Я дивлюсь тебе, сын Эарвен, — промолвил Тингол. — Ты явился ко двору родича с руками, обагренными кровью родичей твоей матери — и не ищешь оправдания, не просишь прощенья!
Громадны были страдание и боль Финрода, но он молчал, потому что не имел возможности защититься в противном случае, не считая как обвинив вторых принцев нолдоров; этого же он не желал делать перед Тинголом. Но в душе Ангрода вспыхнуло снова воспоминание о злых словах Карантира, и он вскричал:
— Владыка, я не знаю, что за неправда и откуда услыхал ты, но на отечественных руках нет крови! Невиновными пришли мы, и только в глупости возможно упрекнуть нас — что внимали речам безжалостного Феанора и утратили от них разум, как от вина. Мы не творили зла по пути, но сами большое количество страдали и простили эти страдания. За это названы мы предателями и твоими наушниками нолдоров; неправедно, как ты знаешь, потому что мы из верности молчали перед тобой и тем заслужили твой бешенство. Но сейчас этих вин не носить нам, и ты определишь правду!
В этот самый момент Ангрод без жалости поведал о сыновьях Феанора, поведав о крови в Альквалондэ, Пророчестве Мандоса и сожжении судов в Лосгаре. И вскрикнул:
— Из-за чего должны мы, выжившие на Вздыбленном Льду, носить имя предателей и убийц?
— Но и на вас лежит тень Мандоса, — сообщила Мелиан. А Тингол продолжительно молчал, перед тем как заговорить снова.
— Уходите! — приказал он наконец. — Сердце мое пылает. Позднее вы возвратитесь, в случае если захотите, потому что я не затворю дверей перед вами, о родичи, попавшие в лиходейскую ловушку, которой не могли избежать. С Финголфином и его народом я кроме этого останусь в дружбе, потому что стократ оплатили они содеянное ими зло. И в неприязни отечественной к Стихии, что породила все это зло, отечественная рознь должна быть забыта. Но внемлите моим словам! Отныне ни при каких обстоятельствах не должен звучать в моих ушах язык тех, кто убивал моих родичей в Альквалондэ. И во всей моей державе не раздастся он очевидно, пока продолжается мое владычество. Да услышат все синдары мое повеление — не сказать на языке нолдоров и не отвечать ему. Те же, кто им воспользуется, будут принимать во внимание предателями и братоубийцами нераскаянными.
С тяжелым сердцем сыновья Финарфина покинули Менегрот, видя, как сбываются слова Мандоса, что никому из нолдоров, отправившимся за Феанором, не вырваться из тени, что накрыла его дом. И произошло так, как приказал Тингол, потому что синдары услышали его слова и во всем Белерианде отказались от языка нолдоров, и чурались тех, кто вслух сказал на нем; а Изгои приняли язык синдаров для собственных повседневных потребностей, и Высокое Наречие Запада звучало только среди владык нолдоров. Но везде, где жил тот народ, наречие это осталось языком знаний.
Наргофронд был, наконец, достроен (а Тургон жил еще в чертогах Виниамара), и сыны Финарфина собрались в том направлении на пир; и Галадриэль прибыла из Дориафа и какое-то время жила в Наргофронде. А король Финрод Фелагунд не имел жены, и Галадриэль задала вопрос его, продолжительно ли еще будет так. И прозрение снизошло на Финрода, и ответил он так:
— Дам и я обет, и должен быть свободен, дабы выполнить его и уйти во тьму. А от моих владений не останется ничего, что имел возможность бы наследовать сын.
Говорят, но, что тогда еще столь холодный расчет не правил им; потому что возлюбленной его была Амариэ из ваниаров, а она не последовала за ним в изгнание.
Альбион — Финал нолдоров (Fantasy Power Metal Opera, Full Album)
