Физика стоиков — это первая, форма пантеистического материализма. В нем выделяемы два свойства:
1) Бытие имеется лишь то, что способно функционировать и мучиться, а таково только тело: тело и бытие одно да и то же, Телесны добродетели, телесны пороки, благо, истина.
2) Данный тип материализма выступает в виде гилеморфизма и монистического гилозоизма.
Стоики, честно говоря, исходят из двух правил бытия, пассивного и активного, отождествляя первый с материей, а второй с формой (либо формирующим принципом), утверждая наряду с этим неотделимость одного от другого. Более того, форма — это божественный разум, логос, Всевышний. Пассивный принцип, — гласит один из древних источников, — это субстанция без качества, материя; принцип деятельный — это разум в материи, т.е. Всевышний. Всевышний, что вечен, — демиург, все созидающий из материи. Ученики Зенона были согласны в том, что Всевышний попадает всю действительность, что он — интеллект, душа, природа…
Ясно, что в таком контексте стоики имели возможность идентифицировать собственного Всевышнего-физиса-Логоса с творящим огнем, с гераклитовой молнией, что руководит всем, с пневмой, огненным дыханием, горячим воздухом. Пламя, начало, которое все попадает и все преображает; — тепло, без которого нет ничего, что рождается, не растет, — это условие любой формы судьбы.
Прозрачность для Всевышнего (телесного Всевышнего) всей реальности и всей материи вытекает из тезиса о всеобщности телесного. Отвергнув теорию атомов Эпикура, стоики допустили нескончаемую делимость тел, а, значит, возможность соединения, внутренним образом, частей тела. Ясно, что данный тезис соединяется с тезисом о проницаемости тел.
Монизм стоического типа выступает отчетливее в свете теории т.н. разумных семян. Мир и все в мире рождается из неповторимого материального субстрата, как следует образованного из имманентного Логоса, талантливого опредмечиваться в нескончаемое множество вещей. Потому Логос — что-то наподобие семени всех вещей, либо семени, в коем большое количество семян (logoi spermatokoi208 — по-гречески). Всевышний — созидающий, разумный пламя, временами порождающий космос, содержащий в себе семена разумные всех вещей, в соответствии с которым рождается все, — гласит один древний источник.
Идеи и Аристотеля и формы Платона тут объединены в единый Логос, манифестирующий себя в нескончаемых семенах, потенциальных силах, внутренне свойственных материи, от нее неотделимых. Целый универсум имеется, в таком понимании, единый организм, в коем дружно и по отдельности гармонизировано и симпатизировано, т.е. одно воспринимается только через второе, а совместно через все. Это и имеется теория универсальной симпатии.
3) Потому, что Всевышний имеется деятельный принцип, он неотделим от материи, потому, что нет материи без формы, то Всевышний — во всем и Всевышний — все. Всевышний сходится с космосом. Быть в Всевышнем, значит, быть заодно с миром, как раз вследствие того что мир и его части — Всевышний. Это первое эксплицитное, осознанное выражение пантеизма (что у досократиков было имплицитно и неосознанно), что произошло по окончании разделения Платоном бытия на два замысла и по окончании его критического преодоления.
Только сейчас мы можем осознать достаточно любопытную позицию стоиков довольно бестелесного. Сведение бытия к телу ведет, как следствие, к пониманию бестелесного (т.е. того, что лишено тела) как того, что лишено бытия. Бестелесное, легко в силу недостаточности телесного, неполноценно, потому что в нем мало бытия. Бестелесному не добывает кроме этого всего, что отличает бытие: оно не имеет возможности ни функционировать, ни мучиться. Исходя из этого бестелесны все универсалии, и место, время, нескончаемое. Такое познание бестелесного породило множество апорий, в чем, само собой разумеется, отдавали себе сами стоики и отчёт. Стихийно появляется вопрос: в случае если бестелесное не имеет бытия, потому, что оно не тело, значит, оно небытие, т.е. ничто. Дабы избежать таковой сложности, стоики были вынуждены отказать бытию в предельной общности, утверждая, что имеется принцип более неспециализированный, что-то, чему подчиняется все.
Разумеется, что такая теория фатально впадала в несоответствия, перед которыми останавливались в нерешительности сами стоики. Конечно, в этом контексте теряла аристотелевская таблица и смысл категорий, высших родов бытия. Для стоиков оставались две фундаментальные категории: субстанция, осознаваемая как материальный субстрат, и уровень качества, которое в собственной неотделимости от субстрата образует сущность единичных вещей. Стоики кроме этого говорили о модусах, но онтологический статус их не прояснен.
Против механицизма эпикурейцев стоики обнажили шпагу бескомпромиссного финализма. В действительности, в случае если все вещи без исключения сущность продукты божественного начала, каковы Логос, интеллект и разум, значит, все глубочайшим образом разумно, все совершается так, как задумано. Запрещено желать, дабы было в противном случае. Дружно совсем, как должно быть с позиций блага. Нет никакого онтологического препятствия Мастеру в его творениях со стороны материи, поскольку предзадано, что она прозрачна и пронизана божественным началом. Так, все, что существует, имеет собственный правильный суть и выполнено лучшим из вероятных способов. Целое само по себе совсем: отдельное само по себе может видеться несовершенным, но и оно имеет собственный совершенство в плане целого.
В тесной связи с этим понятием — понятие провидения, Pronoic? ‘ Провидение стоиков не имеет ничего общего с личностным, персональным Всевышним. Оно имеется ничто иное как универсальный финализм, в том смысле, что любое создание (кроме того самое мелкое)
сотворено ко благу и лучшим образом из всего, что могло быть. Это внутренне присущее миру и вещам Провидение, но не трансцендентное, которое сходится с внутримировым Зодчим, с Всемирный Душой.
В противном случае говоря, это Провидение в второй возможности раскрывается как фатум, будущее, неотвратимая Необходимость, Heimarmene Данный фатум они трактовали как серию необратимых обстоятельств, как естественный порядок ненарушаемых сплетений, что связует все вещи и существа между собой. Подобно Логосу, он все оправдывает: что произошло, что происходит, что случится. Все неизбежно и нужно, потому что зависит от Логоса, все предначертано Провидением, кроме того самое незначительное. Как видим, позиция во всем противоположная эпикурейской, где все — игра случая.
Но как же спасти свободу человека в этом фатализме? Настоящая свобода мудреца пребывает в согласовании собственных волений с тем, чего желает Будущее, в рационально осмысленном принятии ее. Вправду, в случае если Будущее — это Логос, то, ясно, что хотеть того же, чего желает Будущее, значит, хотеть разумного, совпадать с Логосом. Понятны сейчас слова Клеанфа:
Раскрыт глобальный обман в датировках. Для чего историки приписали нам лишнюю тысячу лет?
