И снова на первый замысел выходит неприятность духовного развития. Путь суфиев нацелен на мистическое постижение Всевышнего. Для Хайяма цель – Счастье, фундамент которого – жизнь; то Счастье, на создание которого нет ни времени, ни сил, ни кроме того права, пока ты обманут выдумками религиозных ханжей. Не смотря на то, что поэт предпочитает другие термины: «радости», «счастье», – сущность одна. Жизнь Хайям ценит значительно выше, чем индийские мудрецы; мысль метемпсихоза этому не мешает. В случае если уж как раз Почва предназначена для многих и многих воплощений души, в случае если Почва – источник самых броских ее бед и радостей, в случае если Почва – основная школа души, то Хайяму далеко не безразлично, как обстоят дела в данной школе.
Прибегнем к несложной аналогии. Вообразите, что вы живете в ожидании отъезда. Тюки увязаны. Продукты упакованы. Знакомства с теми, кто отправится в другую сторону, случайны и мимолетны. Из угла дует, в другом углу паутина – эти приметы запустения вас мало тревожат… Но караван, к которому вы думали пристроиться, сейчас не пришел, и вы ночуете на тюках, дабы завтрашний сутки прожить в таком же несозидательном ожидании. И без того с каждым днем…
А сейчас уверьтесь, что караваны ни при каких обстоятельствах не придут, что вам – и всем соседям – нужно устраивать жизнь тут. Тогда придется совсем по-второму посмотреть на неуютность местного караван-сарая. И, возможно, вы первый заберёте ведерко и отправитесь искать глину, дабы замазать ту щель в углу.
Так же разен взор на жизнь у всех, уповающих на Всевышнего (а также суфиев), – и у Хайяма, призвавшего человека совершенствовать собственный дух для улучшения земного бытия и украшать земное бытие, дабы успешнее в нем совершенствовать собственный дух. И делать это, опираясь на не сильный человеческие силы. Недаром так довольно часто он декларирует: «Прочь „на следующий день“ и „день назад“, сейчас радостен будь!» В данной словесной формуле имеется отголосок суфийских представлений о сиюмгновенности жизни, отвергающих заботу о завтрашнем дне, но у Хайяма отвергается «на следующий день»-иное, «на следующий день»-якобы-при-Всевышнем, в неспециализированном-то итоге для «на следующий день» человеческого – тут, на Земле. И в случае если путь суфиев индивидуалистичен, то предлагаемый Хайямом путь публичен, социален, он открыт и в принципе доступен для всех.
Будем помнить, что Хайям жил 900 лет назад, задолго кроме того до великих утопистов Т. Мора и Т. Кампанеллы. По крайней мере, предлагаемый им путь выглядит значительно настоящее утописта и мечтаний философа Аль-Фараби (X в.) о «добродетельном городе», правитель которого мистическим методом приобретает истины и руководящие идеи от «активного ума» – ближайшей к человеку эманации божества.
Подведем промежуточные итоги.
Всевышний сотворил человека и Вселенную, но кинул нас на произвол судьбы (в буквальном смысле!). Для каких-то собственных начальных целей Он создал и запустил строго детерминированный механизм существования, что тысячелетиями удерживает человечество в плачевном состоянии. Похоже, беспросветное существование запланировано для нас до конца Вселенной. Но с уходом Творца эта ожесточённая работа небес потеряла суть, она совершается лишь по инерции. Потому, что Творец покинул нас, мы вправе не направляться Его предначертаниям. Нет худа без хороша: в отсутствие Мастера механизм расшатался, допускает промашки, и иногда человек может воспользоваться ими, дабы вопреки древним замыслам улучшить собственную жизнь. Но необходимо обучиться ловить такие случаи, обучиться в таких ситуации направлять собственную судьбу не в нехорошую, а в лучшую сторону в сравнении с изначально предписанным тебе. И, наконец, при любом везении не очень-то станет совестливый и умный человек радостнее, в случае если неспециализированный фон судьбы остается прошлым.
Нужна работа всех людей в одном направлении, дабы так вот по крохам увеличивать сумму общечеловеческого Счастья – и неспешно вырваться из-под власти Рока, свернуть с когда-то предписанного нам пути, расстаться с монотонным, беспросветным существованием. Кроме того массивный катящийся шар возможно свернуть с прошлого курса легкими толчками сбоку. И тогда сейчас униженное человечество вправду сможет «сверкнуть алмазной гранью» в «кольце»-Вселенной. А работа эта обязана начинаться с сознательного самовоспитания, практически с первого независимого, не подневольного, не предписанного более чем перемещения собственной рукой (№ 1175).
Первое независимое перемещение. Какое? В первую очередь, необходимо прекратить быть пособником палача-небосвода, свободным либо невольным орудием подавления вторых людей. Не кичись достатком, не будь жаден, одаряй бедняков. Не злоупотребляй властью. И без того потом. Примеры наставлений для того чтобы рода приводить нет потребности; обратимся к призывам не совсем простым, в частности: не принимать на себя горе. Не горевать, не отчаиваться.
Людской психологии характерно общее число Счастья вычислять стабильным; оно как бы переходит из рук в руки, наподобие денег. В случае если одному прибудет счастья, у другого отнимется. И в Ветхом Завете, и в христианском учении, и в мусульманстве жертвующие собой праведники и святые по большей части заняты как раз тем, что собирают на себя всяческие заболевания, несчастья и горести, освобождая от них вторых людей, предоставляя тем возможность стать радостнее.
Но Хайям показывает нам, что представление о механическом перераспределении счастья-несчастья в принципе ошибочно, потому, что порожденное твоими горестями отчаяние поражает и окружающих (не обремененных твоими бедами) и уж точно не делает их радостнее – см. № 973.
Кроме того простое уныние подкрепляется несчастьями и самозарождающимися бедами (в случае если идешь, голову повесив, то в самом деле налетишь на косяк). Следовательно, вероятно размножение бедствий на манер эпидемии, и распространители данной заразы – люди, предающиеся отчаянию. Возможно предположить таковой движение мысли: в случае если зло (через отчаяние) саморазмножимо, но добро среди людей все же существует – значит, и у хороша имеется сходный механизм саморазмножения, остается его найти и начать сознательно использовать. Таковой взор, с позиций богословов, в принципе крамолен: он противостоит и идее святого самопожертвования, и взору на бедствия как на опробование или наказание, ниспосланное более чем. Более того: делиться своим добром – непременно, благое дело; но творить для себя и других добро «из ничего» – значит кощунственно уподобляться творящему Всевышнему!
Человек рожден, дабы мучиться, утверждают все религии. А вот Хайям столь категорически выступал против гибельных чувств, как если бы вычислял их не естественной реакцией на несчастья и беды, а следствием невежества и духовной распущенности. Нужно так организовывать собственные эмоции, дабы лишь с ухмылкой, а не со слезами проходить через каждые несчастья (№ 1162).
Подвергаться нападкам судьбы – одно, но «выпивать печаль» наряду с этим – совсем второе: первое неизбежно, второе постыдно. Религия призывает смиряться перед горестями, Хайям – смеяться над ними. И этим, по крайней мере, парализовать механизм размножения зла. Помимо этого, лишь человек, не впадающий в отчаяние, способен «пробудиться», стать «мудрецом».
По Хайяму, и способ нейтрализации зла, и средство для «пробуждения дремлющих», и метод исправить собственную личную судьбу, да и то, как улучшить жизнь всего человечества, – одно да и то же! Такая универсальность его способа точно убеждала Хайяма, что он прав, что вправду вероятно людям, отвергнув упования на Всевышнего, самим обороть в полной мере настоящий механизм не добрый судьбы.
Суфийский способ «последующего» постижения и «пробуждения Всевышнего» основан на строжайшем самоограничении, на отстранении от всяческих соблазнов, на том, дабы лишить душу броских чувственных впечатлений (как бы вернуть в Небытие), посадить ее на голодную диету, оградить забором запретов и тем самым вынудить тянуться лишь ввысь. Об этом замечательно сообщено в суфийском четверостишии, иногда приписываемом Хайяму (№ 1200).
Хайямовский же путь в том, дабы не увлекаться фальшивыми сокровищами Бытия, не считать их большими, потому, что они-то и отвлекают от подлинной сокровища судьбы, они-то и провоцируют вспышки жадности, злобы, зависти и т. п. у одних, а как следствие – отчаяния у других. Среди этих фальшивых сокровищ – себялюбие, тщеславие, богатства и жажда власти, похоть, условия для лени, неги, бездумия, равнодушия; они не существуют в Бытии изначально, а созданы самими людьми – «дремлющими», принявшими яркость Бытия и этот им недолгий человеческий век, за единственную данность. Отвергая эти фальшивые сокровища, нужно не ограждаться по-суфийски забором от судьбы, а воспитывать собственную душу так, дабы без конца летящая из-под колес судьбы грязь к ней не прилипала, дабы не тянуло с пути подбирать каждую броскую стекляшку. Нужно снять с тара собственной души чёрные струны, дабы никакой порыв житейского ветра не порождал унылых отзвуков.
Но – в противовес фальшивым – нужно научить себя наслаждаться подлинными сокровищами Бытия, приобщение к каким просветляет душу и ни в ком не позовёт зависти, потому что они дешёвы всем: красота природы, весеннее цветение, пенье птиц, любовь, музыка, восхищение научного познания, радость умного спора с приятелями. Разве не таковой воображала жизнь душа, в то время, когда задумывала собственный новое телесное воплощение? Как раз в таковой обстановке ей легче будет отыскать в памяти собственный план и осуществить его, не отвлекаясь на «блестки» и не парализуя себя бредовыми страхами.
Что касается страхов, то в первую очередь Хайям пытается излечить человека от самой гибельной эмоции: от страха смерти. Тут он использует богатый арсенал воспитательных приемов, от запугиваний по принципу «клин клином вышибают» (№ 802) до презрительной насмешки над трусливым хозяином собственной жалкой шкуры (№ 804).
Тот печальный факт, что жизнь преходяща, Хайям в утешение нам умудряется кроме того представить благом (№ 602). Он развенчивает фальшивые сокровища этого мира, убаюкивающие «дремлющих» (№ 187), бичует вскормленные ими пороки (№ 594)…
И без того потом. Но это – критика, обличение. Но имеется ли у Хайяма хорошая программа (в отсутствии которой упрекали его кое-какие исследователи)? Имеется. Более половины стихов посвящено именно ее изложению. Она направлена не обществу, не стране, а каждому раздельно забранному человеку, но имеет публичную направленность совершенно верно так же, как учителя и работа воспитателя. Фактически, Хайям и был учителем и воспитателем, сами интонации его четверостиший говорят о присутствии учеников: повторы и тут, и разъяснения чёрных мест, и подшучивания, и контрольные вопросы, и ответы недоумевающим (к примеру, № 513).
Но это не учебник. Не философский трактат. Перед нами поэзия самой высокой пробы. И в случае если оформленные в стихах мысли возможно оценивать с позиций историка философии либо религии, то манеру преподнесения их возможно делать выводы лишь по законам поэзии. Этические уроки Хайяма далеко не всегда высказаны прозрачно-ясно, иные его поучения требуют определенного навыка в их понимании (см., к примеру, № 1174 либо 48).
По преданиям, Хайям не записывал собственных тысячи: строк и четверостиший сотни дошли до нас лишь благодаря записям его друзей и учеников. Тяжело отыскать подобный пример в истории за последнюю тысячу лет, тяжело по большому счету поверить в подобную старательность поклонников его поэтического дара, лишь из любви к стихам десятилетиями подбиравших каждое оброненное им четверостишие. Иное дело, в случае если сокровище рубаи была не только в их поэтических преимуществах, если они являлись (как и стихи суфиев) сжатыми формулировками, пояснениями и комментариями разных качеств его учения. Так позднее «писари тайн» при Джалаледдине Руми подхватывали любой сказанный им бейт, по причине того, что они записывали не просто стихи, но Истину, отчеканенную в стихах.
По той же, возможно, причине из стихов Хайяма, каковые я отношу к ранним, до нас дошли четверостишия практически лишь религиозного содержания – и провалились сквозь землю много радостных юношеских экспромтов. Тяжело вообразить, словно бы их по большому счету не было, в особенности в случае если посмотреть на единственное сохранившееся из таковых – № 336. Но, быть может, к ним же направляться отнести и № 71–73.
Напрашивается вывод: школа Хайяма, где он пропагандировал учение, призванное взорвать изнутри мусульманство, вправду существовала, пускай и маскировалась под «преподавание науки греков», как о том пишет Кифти; увидим, от «науки греков» в четверостишиях нет ничего. Таким же тайным следовало быть и языку его лекций, и языку его стихов, говорящих на тайные темы.
Неумывакин о накоплении биоэнергии | Помоги себе сам (1991)
