В двенадцать часов по дневному временя целый город собрался у дома
старухи, которая приобрела меня на рынке. В то время, когда все явились, четверо жителей
отвязали меня от столба перед домом и повели в том направлении, где стоял их всевышний. Дойдя
до всевышнего, я с кошмаром понял, что больше пятидесяти собравшихся жителей
держат в руках кинжалы и сабли, ножи, мечи, секиры и топоры, да к тому же
отточенные острее острого. Сперва—и это первенствовал обряд—они меня
положили перед всевышним на бок. Тут я желал было им заявить, что я человек, а
не дистрофичная корова, но все это так и осталось втуне, по причине того, что в случае если мое сердце
кричало—людскими словами и весьма убедительно,— то мой рот мычал
коровьим мычаньем, ужасным для них, а основное, непонятным. Вот, значит,
положили они меня перед всевышним и трижды сплясали ритуальную пляску— это
длился первый обряд. Позже они трижды помолились всевышнему—и это был уже
второй обряд. Но в то время, когда было сообщено слово КОЛА—а оно должно быть сообщено на
молитве,—пригодилось, чтобы старуха дала им колу, по причине того, что кола
приносится в жертву вместе с убитой перед всевышним коровой, и вот у старухи
попросили колу, и она пристально пошарила в сумке, а позже заявила, что
забыла ее дома и, значит, ей нужно возвратиться к себе.
Старуха ушла за колой к себе, а в дело вступил их муниципальный шут и
заявил, что хоть я и дистрофичная корова, но он с наслаждением отведает мяса, и
если он на данный момент полумертвый от голода, то в недалеком будущем наестся до смерти.
А среди четверых, кто держал меня перед -всевышним, попался, к счастью, один
смешливый, и он как начнет, как начнет смеяться, и тогда все другие также
расхохотались, а держать-то меня на протяжении смеха позабыли, и вот я вспрыгнул
изо всех собственных сил и отпрыгнул ярдов приблизительно на девяносто. Я, значит,
отпрыгнул, а они испугались—у меня так как были на голове рога,—и, перед тем как
они успели опомниться, я умчался в лес на целую милю, а они побежали в город
за винтовками, по причине того, что без ружей я б им не дался. Я спешил по лесу не
разбирая дороги и внезапно ошибочно забежал в озеро—очень глубокое из-за
сильных дождей и покрытое водорослями, а исходя из этого незаметное. Но только
водоросли подо мной расступились и я заметил собственный отражение—корову с
рогами,—я стал человеком. Само собой разумеется, если бы мне знать заблаговременно, что нужно
отразиться в озерной воде, дабы стать человеком, я в далеком прошлом бы им стал и меня
не приобрела бы на рынке старуха, которая отправилась брать корову по
приказанию прорицателя и для жертвы всевышнему, чтобы ее дочь наконец-то прозрела.
Вот, значит, превратился я снова в человека и, в то время, когда заметил преследователей
с винтовками, задал вопрос их по-человечески, чего они ищут, а они мне ответили, что
ищут корову, которая убежала, и я им сообщил:
— Ваша корова скрылась вон в том месте, идите, куда я продемонстрировал, и отыщете.
Они побежали, куда я им продемонстрировал, по причине того, что приняли меня за духа, а я,
когда они провалились сквозь землю из виду, быстро отправился в другую сторону, либо на
поиски родного города.
Я бродил по лесу месяца три и в один раз вечером, плутая в чащобе, отыскал
громадное cyxoe бревно — шесть футов длиной да три в диаметре—с дуплом,
которое шло на протяжении бревна, но не до самого финиша, а наполовину, и, значит, у
него не было второго выхода. Я сразу же влез в дупло, чтобы уснуть, потому
что не спал с того самого дня, как меня приобрела на рынке старуха, а, удрав
от убийства для жертвы всевышнему, бродил по чащобам в сезон дождей, каковые лили,
практически постоянно, с утра до вечера и всю ночь напролет. Я заснул в дупле
и дремал весьма прочно, и меня похитил Бесприютный дух—его родила Малоизвестная
мать, и он с рождения вечно скитался, а сейчас забрался в дупло, чтобы
обсохнуть. Но чуть он наткнулся в дупле на меня, как сразу же выскочил,
нашёл пень и заткнул им выход—а другого в том месте не было. Позже он взвалил
бревно на голову—а я еще дремал, ни о чем не ведая,—и унес, перед тем как я
пробудился, на огромное расстояние, либо весьма на большом растоянии, по причине того, что духи умело
шастают по лесам, хоть на маленькие, хоть на долгие расстояния.
Вот я проснулся в дупле и осознал, что меня несет Малоизвестный дух, либо
неизвестное мне существо, а куда несет, я не знал и поразмыслил, что он может
бросить меня в костер, быть может бросить в глубокую реку. Поразмыслил я так и
принялся причитать—не в полный голос, а мало потише,—но я не знал, что
в том же дупле, куда я влез, чтобы обсохнуть от ливня, еще того раньше
поселилась змея. Когда я начал тихонечко причитать, змея проснулась и
желала выползти, по причине того, что испугалась моих причитаний, но выползти-то ей
выяснилось некуда, и она обвилась около меня кольцами. Она испугалась моих
причитаний, а я ужаснулся от ее обвиваний и от кошмара начал причитать во целый
голос—на удовольствие и радость Бесприютному духу, для которого мои
причитания были музыкой, да не просто музыкой, а пьянящей и величавой, так
что юн принялся плясать и шататься, как словно бы выпил, но не просто выпил, а
отведал самого превосходного напитка, предназначенного для Его Величества
Короля, главноуправляюще-го над Лесом Духов. Бесприютный дух сделал вывод, что
бревно, которое он нес по лесу на голове, само от себя разливается музыкой,
и вот он слушал, плясал и шатался — из стораны в сторону и от чащи к чаще.
Но пока он слушал, плясал и шатался, к нему подоспело могучее подкрепление
— свыше миллиона
Бездомных духов, и они стали слушать бревно, как радио. Они слушали мои
причитания, как радио, и для них причитания слышались музыкой, самой
пьянящей и величавой на свете исходя из этого они не могли удержаться и плясали,
словно бы Сумасшедшие духи. Сперва они плясали около бревна, позже уплясывалй на
милю в лес, а позже снова приплясывали к бревну. И без того длилось три дня
и три ночи—духи плясали не-пито-не-едено, по причине того, что у них нет времени было
остановиться,— и весть. о музыке в сухом бревне облетела тысячи городов и
селений.
Тогда многие почтенные духи начали приглашать Бездомного духа на различные
празднества, чтобы слушать музыку. Когда он прибывал, куда был позван,
в том месте в первую очередь учинялся пир — с напитками и до самого полного
наслаждения,— а позже он очень сильно стучал по бревну, и это был символ для
начала музыки, а змея принималась метаться в дупле и, не отыскав выхода,
обвивалась около меня, а я ужасался от ее обвиваний и начинал причитать в
самый полный голос, а им мои причитания слышались музыкой, и они пускались
плясать до упаду, либо до самого позднего вечера, по причине того, что им все равно
что-ночь, что сутки, и без того у всех подряд духов.
Но причитать с утра до позднего вечера, без отдыха и срока, человек не
может, и, в то время, когда я смолкал, чтобы мало передохнуть, либо мой голос делался
сиплым, они подносили бревчо-к костру, и я снова начинал
причитать—поневоле, либо от жара и кошмара,— а змея принималась метаться как
угорелая, и стены дупла гремели по-барабанному, словно бы сопровождение моим
причитаниям, и духи опять пускались в пляс.
Как сделать КОКА-КОЛУ — Нереальный Лайфхак от GopherVid
