Ливень уже не моросил, а сильно лил. Но никто из них этого не подмечал. Никто не слышал и нетвердых тяжелых шагов по лестнице. Лишь на данный момент, в то время, когда все на минутку замолчали, стало ясно, что кто-то ощупью спускается вниз по каменным ступеням, и все, как по команде, обернулись.
По узкой лестнице, неспешно выступая из темноты, сходила вниз худощавая, шатающаяся фигура. В свете фонаря появились долгие ноги в тёмных штанах и бледные руки с долгими пальцами; после этого показалась белая манишка, и над ней долгий овал лица. Наконец, вся фигура вынырнула из тьмы и стояла сейчас всецело освещенная под табличкой с надписью: «Чертов спуск». В изнеможении она прислонилась к стенке из тесаных камней,
Это был барон.
Еще мгновение — и из груди Тима вырвалась бы переливчатая трель. Это было и в самом деле забавное зрелище. Это был линия из кукольного театра — кукла, фигура такая комичная, что вызывала чуть ли не сострадание.
Но Тим Талер — мальчик, что опять умел смеяться, — удержался от хохота.
Барон сел на ступень и посмотрел — с поджатыми губами и белым как мел лицом — на людей, стоящих внизу. Тим встал к нему на ступень.
— Вам нужно возвратиться в поликлинику, барон.
Треч посмотрел на него снизу вверх. Губы его были прочно сжаты.
— Вам запрещено тут сидеть, барон!
Сейчас наконец Треч раскрыл рот. Он задал вопрос хрипло:
— На что вы спорили, господин Талер?
— На грош, барон.
— На грош? — Барон подскочил. Позже опять прислонился к стенке. И внезапно взвизгнул каким-то бабьим голосом: — Да так как вы же имели возможность поспорить на все мое состояние, дураки!
Привычный Тиму водитель сбежал вниз по лестнице:
— Господин барон, вам запрещено так переживать!
— Разрешите мне поговорить еще 120 секунд с молодым человеком! Позже имеете возможность везти меня в поликлинику.
— Я не несу ответственность за последствия, господин барон!
Водитель поднялся на пара ступеней и остановился в нерешительности. У подножия лестницы находились Джонни, Крешимир и господин Рикерт — как будто бы немногословная стража Тима.
— Возможно мне на вас опереться, господин Талер?
— Ну само собой разумеется, барон. Сил у меня достаточно.
Он сообщил это с чуть заметной ухмылкой. Барон оперся о его плечо.
— Ваше наследство, господин Талер…
— Я от него отказываюсь, барон!
Барон запнулся, но всего на секунду, после этого продолжал:
— Это в полной мере разумно и существенно упрощает дело. Благодаря вашему пароходству, я думаю, вы станете жить достаточно прилично. По крайней мере, не станете знать потребности.
— Пароходство, барон, я дарю моим приятелям.
Глаза барона с большим удивлением расширились — это было видно кроме того через чёрные стекла его очков.
— Так, значит, вам, господин Талер, отечественный договор не принес никакой пользы? Вы остались таким же бедняком, каким были? С погоревшим кукольным театром…
Сейчас Тим дал себе усмехнуться:
— Вы правы, барон. Я кончил тем, с чего начал. Но то, чем я обладаю, купило для меня за последние годы сокровище, несравнимую ни с одной акцией в мире.
— О чем вы рассказываете?
Вместо ответа Тим . Барон почувствовал, как дрожит под его рукой от хохота плечо молодого человека. Он услышал в его хохоте какие-то новые нотки. Более низкие звуки, более глубокие тона сопровождали, казалось, как будто бы сопровождение, его яркий хохот. Треч обернулся и махнул рукой водителю. Тот быстро спустился вниз и подставил барону собственный плечо. Они начали медлительно подниматься наверх.
— Радостного выздоровления, барон! Поправляйтесь скорее! И благодарю за все, чему вы меня обучили!
Треч не оборачивался. Водитель услышал, как он пробормотал:
— «Поправляйтесь… Поправляйтесь! Будьте целы и невредимы»! Как же! Будешь тут цел и невредим!
Тим смотрел вслед барону, пока того не поглотила тьма. Приятели встали по лестнице и находились сейчас рядом с Тимом. Они также наблюдали вслед уходящему Тречу. Джонни пробормотал.
— Богат, как линия, а вообще-то — эх и бедняга! Ни черта у него, в сущности, нет, у ветхого черта!
И все четверо также стали взбираться вверх по ступеням. Они услышали, как получил мотор автомобили. Позже шуршание шин, ставшее было совсем явственным, начало удаляться.
И вот они вышли на шоссе, тянувшееся на протяжении Эльбы. На той стороне его чернел контур такси Джонни.
— Поставьте до тех пор пока машину в мой гараж, Джонни, — сообщил господин Рикерт, — а мы мало пройдемся пешком.
— Вы живете все в том месте же, господин Рикерт? В белой вилле, тут, на шоссе? А барон мне говорил, что вы стали докером…
— Я и в самом деле стал докером, Тим. на следующий день я тебе все растолкую. Так как ты, я думаю, не против погостить у нас, правда?
— Ну само собой разумеется, господин Рикерт! Так как я обязан доказать вашей маме, что я могу смеяться, в случае если… — он отвернулся, — если она…
— Да что ты, Тим, она жива и здорова! И в полной мере бодра. Пошли!
Вход в виллу был ярко освещен. Белая дверь с полукруглым балконом над ней, защищаемая двумя белыми каменными львами, казалась ярким островом в море темноты, долгожданной родной почвой по окончании продолжительных скитаний по бурным, неизвестным морям.
Тим проглотил подступившие слезы, в то время, когда проходил мимо хороших львов. А в то время, когда дверь отворилась и к нему вышла, опираясь на палочку, старенькая госпожа Рикерт с белыми кудряшками, ему было нужно забрать себя в руки, дабы не ринуться с ревом ей на шею. Те невнятные звуки, каковые вырвались из его груди, в то время, когда он остановился, подойдя к ней совсем близко, были чем-то средним между плачем и смехом. А возможно, они должны были означать: «Ну, госпожа без звучно, что вы сейчас про меня сообщите?» Но осознать этого не имел возможности бы никто на свете. Да никто и не старался осознавать.
Сейчас команду приняла госпожа Рикерт.
— Ну как, все в порядке, Христианчик? — обратилась она к сыну.
И в то время, когда сын кивнул утвердительно, сообщила, набравшись воздуха с облегчением:
— Ну, парни, сейчас нам имеется что отпраздновать! Но на данный момент мальчику пора в постель. Он прямо с ног валится от усталости!
И Тиму — желал он того либо нет — было нужно отправиться дремать. Но тут оказалось, что это было самое верное, по причине того, что не прошло и нескольких секунд, как он заснул крепким сном.
На следующий сутки госпожа Рикерт позаботилась о том, дабы к моменту пробуждения Тима появляться с ним наедине. Это было нетрудно: Тим проснулся чуть ли не в 12 часов дня, в то время, когда все в далеком прошлом уже ушли на работу.
Они превосходно позавтракали вдвоем. Госпожа Рикерт больше всего на свете обожала завтракать и потому с наслаждением позавтракала во второй раз. А по окончании завтрака Тиму было нужно поведать ей со всеми небольшими подробностями все, что он пережил с момента отъезда из Гамбурга. И он это сделал с явным наслаждением.
Размахивая над головой газетой, он кричал по-итальянски:
— «Sensazione, sensazione! Барон Треч погиб! Четырнадцатилетний мальчик — самый богатый человек на земле!»
«Как он возмужал! — поразмыслила фрау Рикерт, глядя на Тима. — И как прекрасно обучился сказать на зарубежных языках!» И опять принялась пристально слушать его рассказ.
Тим говорил ей собственные приключения так, как будто бы это была комедия — радостный, забавный спектакль. Сейчас, в то время, когда он опять обладал своим хохотом, очень многое из того, что раньше смотрелось ужасным, выяснилось и в действительности комичным. Он говорил о немыслимых спорах с Джонни, о том, как разбилась вдребезги люстра в гостинице «Пальмаро», о картинах в Генуе и в Афинах, о заговорах и тайных переговорах в замке, о Селек Бае, об афере с маргарином, о кругосветном путешествии, о возвращении в Гамбург, о мачехе с Эрвином и о «тёмном часе трамваев».
После этого наступил черед говорить госпоже Рикерт. И она приступила к этому делу с лукавой обстоятельностью:
— Знаешь, Тим, в то время, когда ты не возвратился тогда из Генуи и у нас тут показался вначале Крешимир, а позже данный молодчага Джонни, я сходу додумалась, что все это неспроста. Но они не желали мне сказать, что произошло. У меня, видите ли, порок сердца. Да так как он у меня уже больше восьмидесяти лет, и мы с ним замечательно спелись, с этим пороком. Ну вот, я и решила самую малость пошпионить. В этот самый момент я отыскала письмо, которое ты отправил из Генуи с Джонни. И вот, осознаёшь, теперь-то уж я определила чуть-чуть побольше…
Старуха вычисляла сейчас Тима уже не мальчиком, а молодым человеком и вначале пробовала сказать с ним «литературно», но скоро снова сбилась на собственную простую гамбургскую скороговорку:
— Вот я и шпионю, вот я и подслушиваю, в то время, когда Христиан шепчется с Крешимиром и с этим медведем Джонни. Действительно, те не очень-то довольно часто к нам приходили — так как они трудились в доках. Второй-то работы им не давали. Ничего не выходило! Прямо чертовщина какая-то! Ну настоящая чертовщина! Ну, в общем, все, о чем они в том месте шушукались, мне также было известно. И я, само собой разумеется, знала, что моего сына сняли с работы, не смотря на то, что они приложив все возможные усилия от меня это скрывали…
— А он правда стал докером? — перебил ее Тим.
— Да, это правда. Трудился в порту рабочим. Ты так как не знаешь, как у нас тут, в Гамбурге, Тим. У нас, в случае если кого выгонят с работы, тут же начинаются сплетни. И такую напраслину на человека возведут, что его уж никто больше не возьмет на работу. Ясно?
Тим кивнул.
— Действительно, у меня так как имеется наследство. В основном в бумагах.
— В акциях? — задал вопрос Тим.
— Да, в акциях, кроха. Ты, выходит, мало разбираешься в этом? Ну, и мой сын помой-му не должен был становиться портовым рабочим, раз я, возможно сообщить, богатая наследница. Но таковой уж он человек. Без работы никак жить не имеет возможности. А без порта и вовсе исчезает. Вот он и отправился в докеры. Но переодевался, уже в то время, когда приходил в док. Из порта выходит элегантным господином и таким же к себе возвращается. Думает, я не увижу, что работа-то у него сейчас вторая. Все равно, дескать, я дома сижу. А телефон-то на что же?
Тим не имел возможности удержаться от хохота, и госпожа Рикерт сама засмеялась.
— Не такая уж я ветхая дура… Ну само собой разумеется, я ветхая дура, но не такая уж, как они думали. Так как это я первая сговорилась с Селек Баем, в то время, когда он ко мне позвонил. Вот тут-то господа заговорщики мне все и поведали. Ну я, само собой разумеется, сделала вид, что ни о чем и не догадывалась. Наблюдаю на них, вытаращив глаза, и пищу: «Да не мо-ожет быть!» Ну и знаешь, в таком духе. В общем, посвятили они меня в эту тайну. Я и записочку тебе написала. С луной писала. Это мы еще в школе, девчонками, так писали — целые дни упражнялись. Я в этом деле была самая первая. Один раз кроме того целый роман переписала на двух тетрадных страничках. Честное слово!
— Да не мо-ожет быть! — расхохотался Тим.
— Ах вот как, ты нужно мной смеешься, шалопай!
Раздался звонок, и госпожа Рикерт попросила Тима пойти взглянуть, кто пришел. Это был рыжий бой из отеля: обливаясь позже, он стоял перед дверью с чемоданами в руках.
— Мне приказали передать вам ваши вещи, господин Талер, — сообщил он, расплываясь в ухмылке.
— Днем ранее вы именовали меня мистером Брауном! Откуда же вы сейчас определили, кто я таковой?
Бой опять обширно улыбнулся:
— А вы что, газет не просматриваете?
— Ах вот оно что!
Тим мало смутился. Позже он полез в карман, но рыжий решительно тряхнул головой:
— Имеете возможность с чистой совестью покинуть это себе, господин Талер. Я могу получить кучу денег в газете, в случае если поведаю, как я вчерашним вечером отвлекал шпика. Возможно мне это сделать?
Тим засмеялся:
— Давай, раз тебе уж так не терпится.
— Большущее благодарю! Внести чемоданы?
— Благодарю, это уж я сам сделаю. Лишь не говори в газете приключенческих романов.
— А на что? В этом нет никакой потребности. История и без того весьма захватывающая! — Он опять протянул Тиму руку. — Итак, еще раз хочу удачи, Тим!
— Благодарю. Хочу удачи в газете!
Между двумя хорошими каменными львами смеющиеся мальчишки прочно пожали друг другу руки. Позже рыжий опять быстро встал в машину, доставившую его из отеля, а Тим понес чемоданы в дом.
Еще в тот же самый сутки Тим отправился вместе с Джонни, Крешимиром и господином Рикертом к нотариусу — ветхому приятелю госпожи Рикерт, — и тот оформил документ, в соответствии с которому пароходство «Гамбург — Гельголанд — Пассажирское», сокращенно именуемое «ГГП», передавалось на равных правах во владение Джонни, Крешимиру и господину Рикерту. Действительно, данный документ вступал и силу не сходу, поскольку нужно было выполнить еще целую кучу всяких формальностей, а это потребовало времени: так как Тим сейчас уже не был наследником миллионера. Но на все это должно было уйти не больше 14 дней. Так, по крайней мере, сообщил нотариус.
Сперва приятели Тима весьма противились этому подарку. Но в то время, когда Тим объявил, что при таких условиях он должен будет подарить пароходство кому-нибудь второму, они дали согласие. А также не без эйфории. Господин Рикерт был еще достаточно бодр и крепок, дабы принять дела в конторе ветхого Денкера на Шестом мосту, а Джонни и Крешимиру было, само собой разумеется, куда приятнее трудиться стюардом и рулевым на собственных пароходах, чем на чужих.
В то время, когда все четверо вышли из конторы нотариуса — она пребывала поблизости от Главного вокзала, — Джонни задал вопрос:
— А ты чем думаешь сейчас заняться, Тим?
Тим продемонстрировал рукой направо:
— Вон в том ветхом доме помещается кукольный театр. Он мой. Я перевоплощу его в бродячий театр марионеток.
— Для этого тебе нужен автобус, — сообщил Крешимир.
— И переносная сцена, Джонни.
— И это, — заключил господин Рикерт, — подарим тебе мы, кроха. Никаких возражений, в противном случае придется тебе взять назад собственный пароходство!
— Хорошо, согласен! — засмеялся Тим и без шуток прибавил: — Как здорово, что у меня вас целых трое!
— И Селек Бай! — увидел господин Рикерт.
— И Селек Бай! — радостно дал согласие Тим. — А вообще-то нужно бы отправить ему весточку!
И, безотлагательно дела в продолжительный коробку, они составили весточку…
В далекой Месопотамии ветхий Селек Бай весело улыбнулся, прочтя:
Страны и Города, часть 1 — Лига Хохота, седьмая игра 4-го сезона | Полный выпуск 21.09.2018
