Труд археолога сложен и страшен. Раскопки иногда приходится вести с риском для жизни. В условиях, непригодных для обитания человека: в пустынях, джунглях, среди диких животных…
Но самое основное, самое обидное — это то, что результаты поисков фактически непредсказуемы. В значительной степени они зависят от неуправляемой, неподвластной человеку удачи. Так как археологи ищут вслепую. Практически вслепую. Известен только примерный предполагаемый район. Да да и то ориентиры довольно часто бывают ошибочны. Но другого метода вести раскопки нет. Не созданы еще устройства, по которым возможно было бы определить: копать нужно как раз тут! И люди вынуждены идти на риск.
Исходя из этого повествования о раскопках полны героики, насыщены настоящим беспокойством непредсказуемости и читаются, как захватывающие истории Агаты Кристи.
Вот обычное описание для того чтобы рода:
3 ноября 1922 года. 49-летний египтолог Говард Картер по окончании шести лет бесплодных поисков решает предпринять последнюю попытку найти легендарную гробницу Тутанхамона, 12-го фараона 18-й династии.
Три с лишним десятилетия Картер ожидал этого дня… Сзади были много лет работы участником, а позже и начальником последовательности археологических экспедиций, в должности главного инспектора работы древностей Верхнего Египта. Пятнадцать последних лет он занимался лишь раскопками. И все это время мысли его были заняты лишь одним — находящейся где-то совсем рядом, по какому-то немыслимому стечению событий не найденной до сих пор гробницей…
За шесть сезонов его люди и Картер расчистили громадной участок Равнины, метр за метром продвигаясь по той территории, которая, казалось, уже неоднократно была предметом поисков. Они нашли множество личных вещей фараонов и их жен, тайники с погребальной утварью и предметами, кроме того открыли одну неиспользованную гробницу — не было лишь того, что являлось предметом поиска.
Сезон проходил за сезоном, не принося результатов, — писал потом Картер в собственной книге Гробница Тутанхамона. — Мы вели раскопки месяцами, трудились с предельным напряжением и не обнаружили ничего. Лишь археологу знакомо это чувство неисправимой подавленности. Мы уже начали смиряться со своим поражением и подготовились покинуть Равнину, дабы попытать счастья в другом месте. И вот наступил сутки, в то время, когда нераскопанным остался только один участок некрополя, заваленный многовековым слоем строительного щебня и облепленный хижинами подсобных рабочих. Данный сутки пришелся на 3 ноября 1922года…*.
Поиски изобретателей по собственному характеру весьма похожи на раскогаси археологов. Та же непредсказуемость, то же отсутствие ориентиров и порою не меньший риск. Да и то же захватывающее томление погони, наполненное духом героики, как паруса ко-лумбовских каравелл — ветром дальних странствий.
Вот как обрисовывает гениальный коммунистический авиаконструктор А. С.Яковлев процесс поиска ответа задачи по борьбе с вибрацией, с которой он столкнулся при конструировании вертолета. Устройства, установленные на машине, показывали, что при некоторых режимах работы оказалась недопустимая тряска, талантливая уничтожить машину в воздухе.
Пять месяцев мы пробовали избавиться от данной тряски. Пять месяцев напряженных расчётов и исследований. Десятки экспериментальных полетов. И все напрасно…
Большое количество высказывалось различных предложений и гипотез о том, что нужно делать и как лечить вертолет. Одни предлагали вертолет удлинить, другие — укоротить, третьи — сделать фюзеляж новой конструкции. А четвертые думали, что все равно ничего не окажется, и приводили наряду с этим аргумент: Американцы с УН-16 от тряски не смогут избавиться, Хаффнер на Бристоль-173 ничего не имеет возможности сделать, а вы самые умные? Не теряйте напрасно времени….
Мучаясь и ломая голову над тем, что же есть источником, возбудителем вибрации, я Т1ришел к выводу, что необходимо попытаться расправиться с тряской по отдельным элементам. Я говорю мучаясь, потому что это были вправду муки. Ни днем, ни ночью, ни в театре, ни на прогулке, ни за обедом не забываешь о проклятой вибрации. Второй раз отвлечешься мало, но внезапно идея о вибрации пронзает все твое существо, а также в пот ударит от эмоции бессилия, ощущения какого-либо неодолимого препятствия, перед которым мы стоим**.
Ответ задачи пришло нежданно:
И вот в один раз озарило, что из всех вероятных источников происхождения тряски главным и самоё злым являются лопасти. Таких лопастей на каждом роторе по четыре, итого восемь. Все они с огромной скоростью вращаются, причем появляются сверхсложные механические и аэродинамические явления. А ну как поменять виброхарактеристику лопастей? Чтобы убедиться, от лопастей ли идет вибрация, К.С.Кильдышева — начальник научно-исследовательского отдела — внесла предложение попытаться отрезать по полметра от каждой лопасти и взглянуть, как это повлияет на тряску всей конструкции.
Снова собрались мы все, обсудили предложение и сделали вывод, что хуже не будет.
По окончании опробований летчики объявили, что за 20 мин. они перепробовали все режимы работы винта, все режимы полета — от тряски никаких следов*.
Чтение воспоминаний изобретателей постоянно вызывает у три-зовцев (имеется сейчас таковой термин!) двойственное чувство. С одной стороны, преклонение перед настойчивостью и мужеством, не поколебленными мучительными месяцами и годами бесплодных поисков, перед риском, на что вынуждены идти и сознательно идут капитаны технического прогресса. Так как любой из десятков экспериментальных полетов мог быть последним для испытателей: в атмосферу поднималась машина с заведомо повышенной вибрацией. Но иначе…
Вы когда-нибудь охотились на зозинофила? Ну, да это не имеет значение. Представьте, что вам нужно поймать одного зозинофила. Не какого-нибудь экзотического, с красными полосами по бокам, гребнями на пояснице и огромным хвостом. Нет, нужна особь самая простая, средней полосы России. Без всякого оружия зозинофила не взять — это каждому светло. Вопрос: какое оружие понадобится для охоты? Палка не подойдет — что ему палка! И винтовка, а также пушка. Живьем нужно брать. Простая логика говорит: Перед тем как охотиться, прекрасно бы выяснить, что это за зверь таковой. А выяснив, что зверь — самая простая кровяная клетка, любой прихватит, первым делом, микроскоп.
Тысячелетиями изобретатели сражаются с задачами и любой раз выходят на поле битвы вооруженные только собственным малым опытом ответа нескольких десятков случайных задач (в лучшем случае) да кой-какими знаниями. Но от знаний ‘ и опыта пользы мало: они ведут к привьиным действиям, а для ответа непростых неприятностей требуются действия алогичные, неординарные. Но как раз этого знания у изобретателей значительно чаще нет. На бой с задачами изобретатели выходят неподготовленными, и потому победа-в данной битве, по большей части, дело случая (само собой разумеется, необходимы и знания, и опыт, и настойчивость, но основное — неуправляемый, свободный ни от кого случай). От удачи охотника зависит его семьи и жизнь охотника. От успешного ответа изобретательской задачи зависят миллионы судеб человечества. По словам Флеминга, открывшего антибактериальные особенности пенициллина, нет ничего, что мешало сделать это открытие на два десятилетия раньше. Флеминг подсчитал, что такая двадцатилетняя задержка не разрешила спасти жизни двадцати миллионам человек. Внедрение технических изобретений приносит экономию материальных средств, но так как и она оборачивается в итоге новыми школами, поликлиниками, зданиями, книгами… Другими словами и тут за запаздывание изобретений платить приходится потерянными судьбами. Миллионами судеб.
И все же изобретения запаздывают. На десятилетия, время от времени и на много лет. Запаздывают от того, что способ, которым делают изобретения, нехорош. Кроме того не нехорош — порочен.
Обычный способ ответа изобретательских задач — это способ ошибок и проб. Само собой разумеется, изобретатель не выбирает подряд все очень много вероятных вариантов. Нет, сперва идут пробы привычные, логичные, оправданные. Но в то время, когда они не срабатывают, в то время, когда труд ушедших месяцев, лет оказывается бесплодным, в движение идет перебор любых, ненормальных, диких, случайных проб. И вот тогда в один раз…
Способ ошибок и проб прекрасно иллюстрируется поисками гробницы Тутанхамона. Картер не начал рыть по всему району. Это было бы физически нереально Сперва он узнал, где до него уже вели раскопки, и выяснил еще нетротгутые территории. Так же совершенно верно и в технике работа начинается с изучения прототипов. Этим изобретатель очерчивает неперспективные области, сходу и существенно сужая район грядущих поисков. И до него пробовали решить задачу, причем люди неглупые; возможно, само собой разумеется, допустить, что они проглядели ответ, но это маловероятно. Последним неизменно легче, чем первому: на карте вероятных ответов предшественники потрудились покинуть большое количество перечеркнутых надежд. Исходя из этого второй ход — это перебор непроверенных вариантов. Таких вариантов из-за громадной работы прошлых поколений копателей Картеру осталось всего на 6 сезонов. Характерно да и то, что раскопки он начал вести в местах самые вероятных. Изобретатель также начинает с самых логичных проб. И без того же, как Картер, довольно часто обнаруживает ответ, отчаявшись что-либо отыскать и копая в районах, казалось бы, совсем негодных — под грудой многовекового строительного мусора и хижинами подсобных рабочих… На алогичные шаги идут с отчаяния, не смотря на то, что как раз они ведут к успеху.
Способ ошибок и проб парадоксально неэффективен. Он — основной виновник задержки изобретений. Самый ужасный неприятель человечества — это тот нерациональный способ мышления, что именуется героикой творческого труда, которому поют дифирамбы и что считается столь же неотъемлемым свойством изобретателя, как борода у попа, как облака на небе, как звезды в космосе, как пятна на Солнце, как вода в океане и как еще сто тысяч таких же незыблемых и привычных как. Способ ошибок и проб считается нормой! Это порочный югляд, по причине того, что он предписывает необходимым использование порочного способа. Из-за самого существования которого человечество тысячелетиями систематически недосчитывается миллионов судеб.
Способ ошибок и проб — необычный идол творческого труда. Я не очень-то разбираюсь в верах и не знаю, бывают ли идолы хорошими. Одно я знаю совсем совершенно верно: из всех самых злых идолов, когда-либо придуманных людьми, способ ошибок и проб самый жестокий. Мы привыкли приносить жертвы на алтарь отечественной веры. Но ни одному божеству за все продолжительные тысячелетия преданности люди не платили таковой дани, которую ежечасно вручают идолу творчества. Способ ошибок и проб — злейший и страшнейший неприятель человечества.
…И вместе с тем данный способ таинствен, загадочен и завораживающе привлекателен, как в те далекие времена, в то время, когда слова интуиция и озарение не писались а также не произносились из-за письменности и отсутствия языка. До сих пор изобретатели ищут решения собственных задач так же, как Говард Картер искал гробницу 12-го фараона 18-й династии.
Проклятие фараонов. Шокирующая тайна гробницы Тутанхамона
