— Как вас зовут?
Пресловутый Анатолий Семенович оказался низеньким дядькой с залысинами, стыдливо прикрытыми тремя рыжими прядами. Знакомый голос — уверенно-приторный, был столь же противен, что и в снах. (Да нет же, не в снах — в реальности. В самой настоящей реальности.)
Дийку очень хотелось сказать правду — о себе, о сотнях миров, которые он посетил, но он знал, что делать этого не стоит. Хотя он плохо представлял все последствия, но догадывался, что вряд ли они окажутся для него благотворными.
— Не знаю.
Говорить было трудно: словам приходилось заново привыкать к гортани, языку и нёбу.
— Ну что ж, значит, пока вы останетесь Алексеем. Это имя ничем не хуже других. Скажите, вы что-нибудь помните из вашей прошлой жизни? Все, что угодно: имена родителей, цвет глаз любимой девушки, какой краской были выкрашены стены у вас в туалете — ну хоть что-нибудь?
Я помню сотни рассветов и столько же закатов. Еще я помню, что солнце может быть зеленым, а дорога бесконечной… Но вслух Дийк — нет, теперь уже Алексей — произнес другое:
— Нет, ничего не приходит в голову. Совсем ничего. Скажите, доктор, когда я смогу выйти из больницы? Я пришел в сознание. Я отлично себя чувствую.
— Помилуйте, голубчик, чем дольше вы здесь пробудете, тем лучше для вас! Нам так и не удалось выяснить, кто вы и откуда. То, что вы вышли из комы, в которой находились больше года, — чудо. Самое настоящее медицинское чудо! Но у вас почти полная амнезия, и я, увы, не могу гарантировать, что память когда-нибудь к вам вернется. Вам придется начинать жизнь с нуля, с чистого листа, и я хотел бы, чтобы вы поговорили с нашим психологом. Иначе выход в реальный мир может нанести вам тяжелую психологическую травму.
— Мне не нужен психолог. Я прекрасно осознаю собственное положение и вполне готов к вытекающим из него трудностям. Память моя пострадала, но рассудок жив и здоров, и я не думаю, что он треснет при столкновении с реальностью.
— Мне бы ваш оптимизм! — укоризненно хихикнул доктор. — Впрочем, ваш настрой позволяет надеяться на лучшее, не скрою. Хорошо, денька через два мы вас выпишем, раз вы так настаиваете. Да, вот еще что: с вами хочет пообщаться один человек. Тот, кто оплачивал ваше лечение, благодаря кому вас не отключили от аппаратуры жизнеобеспечения.
— То есть тот, благодаря которому я оказался в коме? — уточнил Алексей с усмешкой.
— Можно выразиться и так. Но я бы на вашем месте воздержался от негативных установок. Каков бы ни был его изначальный поступок, но, сбив вас, этот господин повел себя очень достойно. Он мог уехать, скрыться с места аварии, оставив вас умирать — все произошло ночью, без единого свидетеля. Кто виноват в ДТП — вы или он — во мраке, в тумане. По его словам, вы резко выскочили на дорогу, и затормозить было невозможно. Уголовное дело не завели — следовательно, его доводы сочли убедительными. Нет, он поступил весьма и весьма благородно! Особенно, учитывая наше жестокое время, в котором выживает самый сильный и самый бездушный. Заметьте, даже сейчас, когда опасности для жизни больше нет, этот достойный человек продолжает беспокоиться о вашей судьбе — что не может не вызывать благодарности.
— Можно мне самому решать, к кому испытывать благодарность, а к кому нет? Если этот человек жаждет со мной поговорить, я готов. Но не ждите от меня слез умиления и придыханий бесконечной признательности.
Анатолий Семенович изобразил на лице улыбку понимания и печали и слегка потрепал его по плечу, отчего Алексей почувствовал чуть ли не дурноту. То ли он отвык от людских прикосновений вообще, то ли именно доктор отчего-то вызывал отвращение.
— Тогда я позову его: он дожидается в холле. И все-таки вы не правы — хорошего человека видно сразу. Он хороший человек!
С этими словами доктор вышел.
Интересно, на кого похож его благодетель? Говорят, состоятельный мэн изредка навещал его, но голоса он почему-то не слышал. Его не было в картотеке его снов. Ни голоса, ни запаха. Приходил и молча сидел? Набычившись, с толстой золотой цепью на шее, с квадратным охранником, замершим в дверях?
Дверь открылась, обнаружив, что Алексей полностью ошибся в своих предположениях. Цепи не было, телохранителя тоже. Крепкое, но уже начинавшее расплываться тело вошедшего было влито в не броский, но явно дорогой костюм. Тонкий горьковатый парфюм не был навязчивым. Ничем не примечательное и даже простоватое лицо. Очертания подбородка и губ производили впечатление спокойной добродушной силы, в небольших внимательных глазах теплились ирония и любопытство.
Анатолий Семенович, семенивший за гостем, казался на его фоне подобострастно-приниженным, сдувшимся. Чтобы не выглядеть так же, пациент, не осознавая того, вздернул подбородок и расправил плечи. Этот жест не укользнул от вошедшего, и тот усмехнулся едва уловимо.
— Вы не могли бы оставить нас наедине? — обернулся он к доктору. — Когда вы понадобитесь, я вас позову.
— Конечно, конечно! — закивал тот. — Да вы присаживайтесь!
Он шаркнул стулом, придвигая его к постели, постоял несколько секунд, словно раздумывая, не склониться ли напоследок в почтительном поклоне, затем торопливо вышел.
Гость между тем подошел к столу и кинул на него папку с бумагами. Он странно двигался: словно боялся наступать на ноги и оттого ставил ступни аккуратно и осторожно. Его голоса Алексей определенно не слышал прежде — иначе бы запомнил: он слегка картавил и сглаживал, округлял отдельные буквы, отчего слова приобретали не присущие им изначально переливы.
— Меня зовут Станислав.
— Алексей.
— Ваше имя я знаю — сам его дал когда-то, — Станислав постучал пальцем по папке, а затем медленно водрузил себя на стул. — Здесь ваш новый паспорт, а также другие документы, которые могут понадобиться. Ваш лечащий врач сказал, что у вас полная амнезия. Мне очень жаль, поверьте, — он издал легкий вздох, но маленькие глаза не потеряли ироничного выражения. — Я пытался узнать о вас что-нибудь по своим каналам, но, как ни странно, ничего не добился. Немыслимо, но факт — вы словно выпали из ниоткуда. Есть большая вероятность, что вы не из этого города и даже, быть может, не из этой страны. К сожалению, выяснить точно нет возможности. Вашу фотографию даже показывали по ящику — но ни один родственник не откликнулся. Увы! — Станислав покачал головой. — То ли вы круглая сирота — без родных, друзей и коллег. То ли вы не с нашей планеты.
— Я с нашей планеты, — возразил Алексей. — Уж в этом-то я уверен.
— Тем лучше. Тогда есть надежда, что кто-нибудь когда-нибудь вас узнает и поведает истину. Ну а пока — я снял вам квартиру, уплатив за два года вперед. Так что все это время беспокоиться о жилье вам не придется. Также я взял на себя труд зачислить вас сотрудником в одну из моих гостиниц, там как раз не хватает персонала. Думаю, эта работа прокормит вас до тех пор, пока вы не поймете, чем можете и хотите заниматься в дальнейшем.
— Зачем вам все это?
— Могу объяснить, если интересно. Вы производите впечатление неглупого человека и, возможно, поймете.
— Спасибо за столь лестное мнение о моих умственных способностях.
— Вы можете мне не поверить, но за всю карьеру я не совершил ни одного поступка, за который мне было бы потом стыдно, и ни разу не преступил закон. И дело не в том, что я отличаюсь особыми моральными качествами, мешающими мне так поступать. Вовсе нет. Я не христианин и не кришнаит. Я достаточно равнодушен — меня совершенно не волнуют судьбы голодных детей Африки, я никогда не жертвую на благотворительность, а нищие вызывают у меня не жалость, а рвотный рефлекс. Я просто ценю собственное душевное спокойствие. Пожалуй, это наиболее значимая для меня вещь в этой жизни. Душевное спокойствие и большие деньги несовместимы, скажете вы? И будете правы. В ста случаях против одного, и этот один — как раз мой случай.
Станислав обласкал собеседника взором умных насмешливых глаз и помолчал, ожидая ответной реплики. Не дождавшись, продолжил:
— Все было бы значительно проще, если б воспоминания остались при вас — в этом случае меня здесь не было бы сегодня. С другой стороны, я потратил бы намного больше средств, проведи вы всю жизнь в коме — так что я вполне прагматично радуюсь вашему выздоровлению. Заметьте: я не намерен облегчать всю вашу дальнейшую жизнь. Те, кто работают под моим началом, вышколены и трудолюбивы, и если вы не станете таким же, я без зазрений совести подпишу приказ о вашем увольнении. А когда через два года кончится срок съема квартиры, можете хоть ползать передо мной на коленях, хоть обивать лбом порог моего офиса — продлевать его я не стану.
— Этого вы от меня не дождетесь.
— Надеюсь. Но поверьте, хоть такая перспектива кажется вам чудовищной, я знаю, что говорю: люди очень быстро привыкают к халяве, и когда приходится от нее отказываться, даже врожденная гордость может куда-то испариться.
Алексей не счел нужным отвечать на это. Помолчав и поглядев на красивый закат за окном, Станислав вновь заговорил:
— Знаете, в том, что вы здесь, моя и только моя вина: я нарушил все мыслимые и немыслимые правила движения. Впервые в жизни. Я расстался с женщиной, которой доверял, которую знал много лет и никак не ожидал того, что она сделала. Мне казалось, я могу предугадать любую ее реакцию, любой поступок, но я ошибся. Ошибся в худшую сторону. Я был так зол и так расстроен, что ехал на предельной скорости, не замечая ничего и никого вокруг. Чудо — что вы стали моей единственной жертвой в ту дикую ночь… Пока я вез вас в больницу, пережил самые ужасные минуты в своей жизни. Поверьте, это не преувеличение. Мне казалось, если вы умрете, что-то в моей судьбе непоправимо сломается. И это будет уже второй слом — первый сотворила она, та женщина…
Потерев ладонь о ладонь (видимо, они вспотели), Станислав закончил суше и холоднее, словно жалея о проявленной слабости, толкнувшей на откровенность:
— Я никому не говорил и никогда не скажу того, что говорю сейчас вам. Не считайте все, что я сделал и делаю, попытками загладить свою вину. Я делаю это в первую очередь для себя, и лишь косвенно — для вас. И вот еще что. Здесь, в папке, я оставил немного денег — на первое время должно хватить. А сейчас я вынужден попрощаться: дела. У вас есть ко мне какие-либо вопросы?
— Когда я смогу выйти отсюда?
— А когда бы вы хотели это сделать?
— Чем раньше, тем лучше.
— Хорошо, я поговорю с доктором. Думаю, вас выпишут уже завтра.
Он неторопливо поднялся, кивнул на прощанье и направился к дверям, ставя ступни по-прежнему аккуратно и осторожно. У самого порога обернулся, угадав какое-то движение.
— Скажите, — пациент все-таки не выдержал, — почему именно Алексей?
— Все просто: так звали моего отца.
— Я похож на него?
— Нет, не думаю. По крайней мере, он никогда не смотрел на меня с такой смесью удивления и презрения, как это делаете вы. До свидания! Хотя, если честно, с большей радостью я бы сказал прощайте.
Гостиная в белом цвете
