Что такое сортовой маргарин и с чем, как говорится, его едят, Тим понемногу начал осознавать в последовавшие за этим два дня: в замке ни о чем втором и не говорили. Кроме того слуги, казалось, шептались о маргарине по-арабски и по-курдски.
В соответствии с проекту акционерного общества барона Треча, на рынок должен был поступить сортовой маргарин с заглавием и в привлекательной обертке. Замысел введения в продажу этого маргарина разрабатывался во всех подробностях, как будто бы поход ; все самые видные фабрики маргарина тайно скупались компанией; все сорта маргарина исследовались в лабораториях; лучший из сортов нужно было внедрить в производство всех фабрик компании и наряду с этим отыскать самый выгодный метод его изготовления. И, самое основное, нужно было подготовить грандиозную рекламу, дабы убедить домашних хозяек брать вместо дорогого масла «практически такой же нужный, но значительно более недорогой» сортовой маргарин. Так безымянный нехороший маргарин как бы сам собой вытеснялся с рынка.
Все эти изготовление решено было совершить как возможно скорее и в полной тайне, дабы какая-нибудь вторая компания не перебежала дорогу акционерному обществу барона Треча. В течение этих двух дней велись переговоры по телефону со всеми большими городами Европы; отправляли и приобретали весточки, самолет то и дело доставлял по воздуху какого-нибудь господина, что запирался на пара часов с бароном и тремя вторыми участниками совета в зале совещаний, а после этого в тот же сутки улетал обратно.
У Тима внезапно выяснилось большое количество свободного времени. Полдня он провел в собственной комнате в башне, опять и опять перечитывая коварный договор, что подписал когда-то в тени громадного каштана, — каким же он был тогда еще мелким и глупым! Нет, он не видел никакого выхода, не обнаружил никакого метода вернуть обратно собственный хохот. Все эти беседы о грандиозных торговых махинациях совсем сбили его с толку, и он не подмечал несложного, маленького пути, что вел к его потерянному хохоту.
Но трое его друзей в Гамбурге нашли данный путь, и необычный случай помог Тиму установить с ними сообщение.
Мелкий телефон в помещении Тима быстро зазвонил, и, в то время, когда Тим снял трубку, он услышал далекий голос:
— Это говорят из Гамбурга! Кто у телефона? Барон?
На мгновение у Тима отнялся язык. Позже он крикнул:
— Это вы, господин Рикерт? Это я, Тим!
Далекий голос стал сейчас мало громче и отчетливее:
— Да, это я! Боже, мальчик, как нам повезло! Крешимир и Джонни были у меня. Крешимир знает…
Но Тим не разрешил договорить господину Рикерту. Он перебил его, крикнув:
— Передайте привет Джонни, господин Рикерт! И Крешимиру! И вашей маме! И поразмыслите, пожалуйста…
Из-за плеча Тима к телефону протянулась рука и надавила на рычаг. Разговор был прерван. Тим обернулся, побледнев от испуга. За его спиной стоял барон. От волнения и радости Тим не услышал, как он вошел.
— Вам нужно будет забыть собственных ветхих друзей, господин Талер, — сообщил Треч. — Не так долго осталось ждать вы получите в наследство королевство, в котором руководят числа, а не эмоции.
Тим желал было сообщить: «Я приму это к сведению, барон», как сказал сейчас довольно часто. Но в этом случае он не смог овладеть собой. Сгорбившись у телефонного столика, он уронил голову на руки и начал плакать. Как будто бы издали, он услышал, как кто-то сообщил:
— Покиньте меня наедине с мальчиком, барон!
Раздались шаги, хлопнула дверь. И наконец все стихло. Слышны были лишь рыдания Тима.
Ветхий Селек Бай очень тихо расхаживал по помещению. Позже он сел у окна и разрешил мальчику выплакаться.
Прошло большое количество времени, перед тем как он сообщил:
— Мне думается, юный человек, что вы через чур мягки для столь ожесточённого наследства.
Тим всхлипнул еще разок, позже стёр слезы белым как снег платочком, торчавшим из верхнего кармана его куртки, и ответил:
— Не желаю я никакого наследства, Селек Бай!
— Чего же ты тогда желаешь, кроха?
Тиму стало так прекрасно оттого, что кто-то опять обратился к нему на «ты». Ему весьма хотелось поведать Селек Баю о реализованном хохоте. Но тогда он утратит собственный хохот окончательно. И Тим промолчал.
— Ну хорошо, — пробормотал старик. — У барона много тайн, и одна из них — ты. Думается, это ужасная тайна.
Тим кивнул и снова ничего не ответил. Тогда Селек Бай переменил тему и поведал мальчику, как он стал одним из заправил в этом богатом акционерном обществе.
— Им нужен был влиятельный человек для их коммерческих дел в Азии. Если бы забрали мусульманина, это стало причиной бы недовольство в государствах, где поклоняются Будде; а если бы выбрали кого-нибудь из буддистов, обиделись бы мусульмане. Исходя из этого и остановились на мне. Нас, солнцепоклонников, хоть и вычисляют чудными, но уважают за великодушие. Из-за меня барон и приобрел себе данный замок.
— Но так как многие дела их концерна вам совсем не по вкусу, — сообщил Тим. — Отчего же вы тогда в него вступили?
— Я отправился на это с условием, что мне дадут акции с решающим голосом. И, представь себе, они дали согласие, кроха! Я принимаю участие в ответе всех вопросов, и время от времени мне удается кое-что поменять, правда не так уж большое количество. А помимо этого… — Селек Бай хитро улыбнулся, хихикнул и продолжал уже шепотом: — Помимо этого, все те миллионы, каковые приходятся на мою долю благодаря доходам акционерного общества, я тайком употребляю на борьбу с этим обществом. В Южной Америке я оплачиваю армию, которая непременно скинет с престола того самого вора и убийцу, которого мы посадили на должность президента. А в Афганистане…
В дверь постучали, и Селек Бай тут же умолк.
— Открыть? — тихо задал вопрос Тим.
Старик кивнул. Мальчик открыл дверь, и в ту же секунду в помещение влетел взволнованный господин Пенни; до сих пор Тим постоянно видел его спокойным и чопорным.
— Что такие значит… эти не… эти проклятый… эти, как их?..
— Говорите по-английски, — сообщил Селек Бай, — я переведу мальчику.
Сейчас господин Пенни разрешил войти поток собственного красноречия в британское русло. Позже он внезапно замолчал, указал на Тима и сообщил Селек Баю:
— Прошу вас, переводить ему.
Но ветхий Селек Бай попросил британца в первую очередь успокоиться и сесть и, в то время, когда господин Пенни, обессиленный, ринулся в качалку, сообщил Тиму:
— Барон только что отстранил Рикерта от должности директора отечественного гамбургского пароходства. А так как господин Пенни обладает большей частью акций пароходства, он выступает в протест его увольнения. Он говорит, что господин Рикерт пользуется в Гамбурге громадной любовью и может выйти громадный скандал. А это повредит заинтересованностям пароходства. Господин Пенни уверен в том, что увольнение случилось по вашей вине.
— По моей вине? — изумленно переспросил Тим, очень сильно побледнев.
— Йес, да, ваш вина! — Господин Пенни опять быстро встал с качалки. — Барон… э… как это э… барон… э… барон… он говорит…
Тим, само собой разумеется, и сам осознавал, что увольнение господина Рикерта связано с беседой по телефону. Но то, что барон взвалил на него вину, было дьявольской подлостью. Уж кто-кто, а Тим никак не имел возможности захотеть, дабы господин Рикерт вылетел со работы.
Селек Бай внезапно направился к двери, сообщив на ходу мистеру Пенни:
— Поговорите мало по-германски с молодым человеком. Это окажет помощь вам сказать медлительно и нормально.
С этими словами он провалился сквозь землю.
Толстяк из Лондона плюхнулся на скамью у окна, где только что сидел Селек Бай, и простонал:
— Я не могу понимайт это!
Сперва Тим желал ему заявить, что барон . Но разговор с синьором ван дер Толеном, о котором он довольно часто думал, опять пришел ему па память, и это натолкнуло его на спасительную идея.
— Господин Пенни, — сообщил он, — вы так как, само собой разумеется, понимаете, что, в то время, когда мне исполнится двадцать один год, я возьму в наследство большое количество акций с решающим голосом?
— Йес, — пропыхтел из угла господин Пенни.
— В случае если б я заключил с вами договор, подтверждающий, что вы получите эти акции, когда я стану совершеннолетним, дали согласие бы вы уступить мне на данный момент акции гамбургского пароходства?
Господин Пенни сидел в собственном углу не шевелясь. Он лишь чуть прищурил глаза. Тим слышал его тяжелое дыхание. Наконец британец хрипло задал вопрос:
— Это не трюк, господин Талер?
— Нет, господин Пенни. Я говорю это без всякой задней мысли.
— Тогда закройте дверь.
Тим так и сделал и за закрытой дверью заключил контракт с мистером Пенни, что нужно было хранить в такой же строгой тайне, как и договор с Тречем: никогда он не должен был попасться на глаза барону. Жаль лишь, что во владение акциями пароходства возможно было вступить не сходу: по закону Тим имел возможность взять их лишь через год. Но, пожалуй, так было кроме того лучше. По крайней мере, для тех замыслов, каковые Тим строил в эту бессонную ночь.
Это были грандиозные замыслы. Тим придумывал, как он посредством Селек Бая припрет к стенке АО барона Треча — могущественный концерн и самый богатый во всем мире. И тогда у барона останется лишь один выход: вернуть Тиму его хохот. В противном случае он утратит в один миг всю богатство и свою власть.
Замысел данный был сумасшествием. Кроме того если бы Селек Бай дал согласие принять в нем участие, он был бы точно обречен на провал. Тим лишь входил в мир больших торговых сделок и недооценивал связи и возможности для того чтобы вот мирового концерна. Он недооценивал и господ, с которыми имел дело. Любой из них, не вспоминая, обрек бы на нищету детей и жену, если бы это имело возможность спасти компанию от разорения. Он недооценивал их цепкость, жестокость и металлическую хватку.
Тим был через чур мелок и неопытен для исполнения для того чтобы замысла. А хохот его возможно было вернуть куда более несложным и легким методом — при помощи всего лишь нескольких слов. Но, пребывав все время рядом с бароном, он совсем отвык от всего несложного и разучился о нем думать.
Примерно в часа ночи — Тим все еще не имел возможности заснуть — он перечитал контракт, осуждённый с мистером Пенни. Взор его упал на дату: «Тридцатое сентября». Это был сутки его рождения.
Тиму исполнилось пятнадцать лет. Сутки, в который другие мальчики его возраста в большинстве случаев жуют пироги и смеются, был для Тима днем коварных замыслов и тайных сделок. И заговорщик, только что строивший мрачные замыслы, опять превратился в печального мальчика без ухмылки. Тим начал плакать от отчаяния. Позже глаза его сомкнулись, и он уснул крепким, практически спокойным сном.
Забытый сутки рождения (1984). Озвучивает Алексей Баталов. Кукольный мультфильм | Золотая коллекция
