Алексей I и его окружение были очень встревожены известиями о том, что, как писала позднее Анна Комнина, целый Запад, все племена дикарей, бесчисленные франкские ополчения направляются к греческой столице. Нашествие этих спасителей, двигавшихся на Восток с завоевательными намерениями, могло быть очень страшным для Византии: так как крестоносцев было не меньше 100 тыс. К тому же среди них пребывали предводители, искони враждебные Византии, наподобие Боэмунда и его соратников, каковые, по словам той же Анны, в далеком прошлом жаждали завладеть Ромейской империей. Византийская писательница впадает в односторонность, предполагая — разумеется, это вывод было распространено и в византийских правительственных сферах, — словно бы графы, и особенно Боэмунд, питая древнюю неприязнь к самодержцу, искали лишь эргономичного случая отомстить ему за ту блестящую победу, которую он одержал над Боэмундом, сразившись с ним под Лариссой (в 1083 г.). Анна Комнина ошибочно уверен в том, что им во сне снилось, как они захватывают столицу.
В конечном итоге у крестоносцев была вторая цель. Но их появление в пределах империи породило обоснованное беспокойство ее правящих кругов. Алексей I встретил солдат христовых недоверчиво. Он принял меры к тому, дабы по возможности избавить византийские владения, через каковые проходили рыцарские ополчения, от разнузданности латинян. Отряды печенегов, пребывавшие на работе империи, получили приказ, информирует Анна Комнина, направляться и следить за варварами и, если они начнут нападать и грабить близлежащие почвы, обстреливать и отгонять их отряды. Приказ данный неукоснительно выполнялся, о чем с раздражением упоминают латинские хронисты.
Опасаясь крестоносного воинства и строя разные преграды на его пути, Алексей I вместе с тем не прочь был применять силы незваных инопланетян с Запада в интересах Византии. Он решил склонить их вождей к принесению ему ленной присяги за все те почвы, каковые будут завоеваны крестоносцами и каковые Византия ранее потеряла в следствии удач сельджуков и других восточных народов: Малую Азию, Палестину и Сирию. Дабы сделать главарей рыцарства сговорчивее, василевс (еще в то время, в то время, когда ратники Божьи бесчинствовали на балканском полуострове) начал наносить им посредством печенежской конницы ощутимые удары. Пара отрядов Раймунда Тулузского было разгромлено византийцами недалеко от Редесто: крестоносцы бежали с поля боя, кинув оружие и покинув поклажу.
В один момент в движение было разрешено войти все мастерство византийской дипломатии: греки являлись ее непревзойденными мастерами. Император выслал навстречу отрядам крестоносцев собственных государственныхы служащих, распорядившись, как пишет Анна Комнина, дружелюбно встретить переправившихся [через Адриатику. — М. З.], в изобилии поместить на их пути запасы продовольствия. В то время, когда в ноябре 1096 г. буря выкинула на берег Гуго Вермандуа и его доставили в Константинополь, Алексей I, говорит дочь василевса, принял его с почетом, всячески высказывал ему собственную благосклонность, дал большое количество денег в этот самый момент же убедил стать его подчинённым и принести простую у латинян клятву. Этим был создан собственного рода прецедент.
Но навязать остальным главарям крестоносцев вассальные узы выяснилось все-таки сложнее. В то время, когда лотарингско-германское ополчение Готфрида Бульонского подошло 23 декабря 1096 г. к Константинополю и расположилось лагерем недалеко от входа в залив Золотой Рог, появилась острая конфликтная обстановка. Герцог уклонился от ленной присяги византийскому императору, не смотря на то, что от имени последнего его склонял к ней сам Гуго Вермандуа. Тогда Алексей I, отбросив в сторону дипломатические экивоки, оцепил лагерь Готфрида IV печенежской конницей.
2 апреля 1097 г. случилась стычка императорских отрядов с лотарингцами: лучники Алексея I с константинопольских стен засыпали их градом стрел. Действительно, по словам Анны Комниной, император якобы приказал метить в основном мимо, дабы лишь устрашить латинян, но, как видно из ее же описания событий, вспыхнуло настоящее сражение, а отнюдь не его имитация: Завязалась ожесточённая и ужасная битва: храбро сражались и наездники вне города, и те, кто стоял на стенах. Самодержец ввел в бой собственные армии [личную гвардию. — М. З.] и обратил латинские фаланги в бегство.
Крестоносцев основательно потрепали, и тогда Готфрид Бульонский должен был уступить: Придя к нему [василевсу. — М. З.], он дал ту клятву, которую от него потребовали. По свидетельству Альберта Аахенского, Алексей I, в соответствии с византийским обычаям, кроме того усыновил собственного ленника. Ему отвалили большое количество денег, устроили в его честь пышные пиры и за тем быстро переправили через Босфор. Снова последовало распоряжение в изобилии доставлять всякое продовольствие крестоносцам, двинувшимся от Халкедона по пути Никомидию и разбивших после этого собственный лагерь в Пелекане.
Поспешность переправы имела собственные обстоятельства: Алексей I не желал допустить одновременного нахождения всех крестоносных ополчений под Константинополем, т. е. соединения, скопления безжалостной рати, которое угрожало нарушить его планы. В особенности опасался император приближавшегося к столице войска исконного неприятеля Византии — предводителя итало-сицилийских норманнов Боэмунда Тарентского. Но как раз Боэмунд, по крайней мере на первых порах, причинил императору менее всего хлопот. Его отряды прибыли к Константинополю 9 апреля 1097 г., и он, как говорит Анна Комнина, понимая свое положение, без колебаний и проволочек дал согласие стать подчинённым Алексея I.
Очевидно, императору было нужно также кое-чем поступиться: с таким коварным соперником нужно было функционировать осмотрительно. Норманнский хронист, прославлявший подвиги Боэмунда в Крестовом походе, напишет потом, что его храбрец забрал крест по мотивам религиозного свойства, считая поход на Восток духовной войной. Куда более проницательный Алексей Комнин делал выводы о намерениях норманнского предводителя вернее, нежели его западные панегиристы: на протяжении переговоров о вассальной присяге он, по признанию того же хрониста, давал слово дать Боэмунду территорию вблизи Антиохии в 15 дней ходу дней и 8 длины — ширины. Подобное обещание в какой-то мере устраивало норманнского главаря, что, как пишет Раймунд Ажильский, по честолюбию жаждал стать князем града Антиохии, не смотря на то, что претендовал и на большее. Боэмунд получал титула великого доместика Востока, т. е. практически командующего всеми армейскими силами Византии в Азии, но получил отказ.
Так или иначе, сделка была заключена. Но, никакого значения собственной присяге норманнский искатель добычи не придавал, не смотря на то, что и рассыпался в дружеских уверениях (я пришел к тебе как приятель твоей царственности). Да и Алексей I, раздавая обещания и одаряя Боэмунда сокровищами, сохранял бдительную подозрительность по отношению к новому подчинённому, не планируя — это продемонстрировали предстоящие события — действительно принимать к сведенью обязательства, вытекавшие для него самого из положения сюзерена.
В последних числах Апреля войско князя Тарентского кроме этого было переправлено в Малую Азию.
Сейчас недалеко от Редесто показалось внушительное ополчение Раймунда Тулузского. К Константинополю стали подтягиваться и другие рыцарские отряды. Под стенками столицы сосредоточились очень большие силы вооруженных паломников. Город переживал тревожные дни. Алексей I, действительно, предусмотрительно позаботился о том, дабы спасители Гроба Господня не наводнили столицу. Им дано было входить в том направлении лишь маленькими группками. Но и такие меры безопастности были малодейственными. На улицах часто завязывались столкновения между крестоносцами и греками. Византийской аристократии рыцари казались дикарями, и своим поведением инопланетяне как будто бы старались поддержать эту репутацию: держались грубо, вызывающе, заносчиво. Так, на протяжении приема в императорском дворце один из титулованных западных мужланов уселся на трон василевса. Пригороды Константинополя крестоносцы грабили, у греков отбирали продовольствие.
Того, что предоставили власти, выяснилось мало для прокормления прожорливой оравы солдат христовых, не склонных предаваться только коленопреклоненным молитвам в церквах, но зарившихся на все богатства огромного города. Он произвел на них яркое впечатление: не просто так капеллан Фульхерий Шартрский, участвовавший в походе и побывавший в Константинополе, покинул его насыщенное реалистичными подробностями описание. И данный же благочестивый пастырь не устает восхищенно перечислять подарки, полученные рыцарями от византийского самодержца, что выдал им вдоволь из шёлковых одеяний — и своих сокровищниц, и коней, и денег.
Льстя одним, задабривая посулами и одаривая вторых, умело скрывая опасения и собственные страхи, Алексей I твердо вел собственную линию: получал от главарей христова воинства клятвы в том, что все земли и города, каковые им удастся отвоевать у сельджуков, будут возвращены Византии. Многие не сходу соглашались пойти навстречу этому требованию. Граф Раймунд Тулузский категорически отказался от вассальной присяги, объявив, что забрал крест не чтобы самому стать господином, и не чтобы сражаться за кого-либо иного, не считая одного Всевышнего: лишь для него-де он покинул богатства и свои земли. Боэмунду Тарентскому было нужно уговаривать строптивого провансальца, не владевшего присущей норманну гибкостью. Предпринимая попытку уговорить Раймунда IV, сразу же рассмотревшего в нем соперника (так как граф Тулузский стремился стать главным начальником всего крестоносного воинства), сам Боэмунд рассчитывал войти в большее доверие к императору. Но уговоры не помогли.
Тогда Алексей I попытался проучить Раймунда силой, употребив тот же прием, что принес желанные плоды при переговорах с Готфридом Бульонским. Куда в том месте! Граф Тулузский — а он, по выражению одного историка, был благочестив, как монах, и жаден, как норманн, — опасался, что присяга императору отнять у него земель, приобретение которых являлось его заветной целью.
В итоге 26 апреля 1097 г. Раймунд IV дал согласие только на расплывчатое обязательство: не причинять ущерба императору, его жизни и чести. Это было некое подобие вассальной присяги, но не более. Однако Алексея I удовлетворила и такая эрзац-клятва. Скоро василевс и граф Тулузский тесно сблизились между собой: землёй для для того чтобы сближения послужила неспециализированная враждебность к Боэмунду Тарентскому.
На первых порах показал неуступчивость и Танкред, племянник Боэмунда. Дабы избежать вассальной присяги, он, переодевшись, с группой рыцарей ночью уехал из Константинополя и поторопился переправиться через пролив. По рассказу Рауля Каэнского, данный рыцарь-авантюрист очень сожалел о принесении Боэмундом оммажа византийскому императору: так как князь отправился, дабы царствовать, а отыскал иго. Он шел, дабы возвыситься, а помогал возвышению другого, сам же унизился. Он, Танкред, того мнения, что бывшие греческие владения па Востоке, сейчас находящиеся под властью сельджуков, должны перейти к крестоносцам. Коль не так долго осталось ждать греки потеряли эти владения, дав их сельджукам, то с утверждением в том месте христианской веры незачем возвращать эти земли столь не сильный покровителям. Защиту их смогут обеспечить лишь франки; вернуть крепости и города грекам — это все равно что вернуть их туркам — такова была точка зрения Танкреда.
В итоге дипломатические ухищрения византийцев взяли верх над алчностью и строптивостью крестоносных предводителей. Практически все они стали подчинёнными Алексея I. Тут, само собой разумеется сыграли уловки и свою роль умелого дипломата — василевса. Этьен Блуаский, в неподдельном восхищении от его обходительности и щедрости, писал собственной жене Адели о нахождении. рыцарей в Константинополе: император щедрейшим образом одаряет отечественных князей, облегчает положение рыцарей подношениями, кормит бедняков раздачами. Твой папа, любимая моя [Вильгельм Завоеватель. — М. З.], раздавал большое количество и помногу, но столько чуть ли было. Еще большее значение, но, имело иное: рыцарям было нужно пойти на компромисс, потому, что самоё проницательным из их предводителей было ясно, что успех войны с сельджуками в большой степени зависит от взаимоотношений крестоносцев с остающейся у них в тылу Византией. Само собой, в большинстве собственном новоявленные подчинённые василевса, памятуя о порядках, царивших у них на родине, осознавали и второе — то, что решающим причиной, что выяснит судьбу будущих завоеваний, явятся не юридические формальности, а настоящее соотношение сил.
Завоевание Константинополя крестоносцами 1204
