ЧАСТЬ 1. ПОЕЗДКА В КРЕЗАТОРИЙ
Дорога в небо
Марианна с Рулоном встретились на улице и пошли гулять по городу, выбирая спокойные негромкие места. Марианна, как неизменно, была одета по-новому: в маленькую кожаную куртку, замшевые перчатки, высокие сапоги-ботфорты. Рулон шел в собственном ветхом шапке и школьном пальтишке-пидорке, так что смотрелись они совместно весьма несуразно.
— оделся бы поприличнее, хотя бы в качестве практики скоморошества, — кинула Марианна.
— Необходимо бы, — сообщил Рулон, — да не так долго осталось ждать уж в казенное переоденут. Не знаю лишь, какой цвет выбрать: в полосочку либо серо-зеленый.
— Что, повестку в армию взял? Пушечным мясом желают тебя сделать,
друг.
— Да уж, вот в «дурочку» собрался, под шизофреника косить буду.
— А тебе и косить нечего. Ты же форменный шизофреник. Тебе, напротив, необходимо косить под обычного, дабы тебя в армию забрали.
— А для чего мне в армию необходимо? — недоумевал Рулон.
— Ну так, для профилактики, дабы ты с ней ознакомился. На месяцок-второй, а после этого уже и в «дурку» ляжешь. Когда заметят, кто ты таковой, так сходу и пошлют.
— Ты думаешь, это необходимо? — задал вопрос Рулон.
— Само собой разумеется, ты же сам сказал, что тебе не достаточно школы.
— Да, я ощущаю, что еще не совсем достиг. А сейчас, без школы, это может растянуться на годы, — озабоченно сообщил он.
Марианна задорно расхохоталась, а позже коварно улыбнулась.
— Ну вот, в том месте тебе и окажут помощь.
— Все-таки страшновато мало. Внезапно, что не так выйдет.
— Я осознаю тебя, дорогой. Я ощущаю, что у тебя все будет нормально. Вот и хорошие символы на ногтях показались. Через три месяца подойдут, — сообщила Марианна, разглядывая его руки.
— Но так как я уже развиваю сознание. Значит, я вне судьбы, — заявил юный йог.
— Вне судьбы?! — Марианна расхохоталась. — Кроме того если ты разовьешь сознание и волю, ты сможешь всего лишь чуть-чуть поменять судьбу. Очень мало. Да и то это проявится через много лет. А сейчас ты живешь еще прошедшей судьбой, и тебе необходимы толчки. Может, Цыпа с Соломой будут твоими «дедами», — лукаво улыбнувшись, сообщила она.
— Я им благодарен, — ответил Рулон, — они так помогли мне в развитии.
— Что? Полюбил неприятелей? Святоша! Легко их обожать, думая, что все сзади. В школе что-то не очень сильно ты их обожал. Но прекрасно, что ты, хоть напоследок понял, как они будили тебя.
— Я все обвожу надпись, которую Солома сделал мне на руке. Рулон чуть поднял рукав и продемонстрировал ее.
— «Проснись! Ты серишь!» — прочла Марианна вслух и расхохоталась. — Сделай себе таковой портачок, дабы все время не обводить, мой дорогой, — радостно болтая, они пошли к долгой, пустынной улице.
— Это дорога в небо, — сообщила Марианна.
— Из-за чего?
— Разве каждая дорога не имеет возможности стать дорогой в небо? — задала вопрос она. — В случае если идешь по ней сознательно, не оглядываясь? Вот и эта дорога, такая долгая и безлюдная, может стать для тебя таковой дорогой! Так как всю землю един, ты и я — одно целое. Не так ли?
— Само собой разумеется, — сообщил он и начал продолжительно рассуждать о единстве всего сущего, о узких нитях, которыми связаны все вещи, об иных измерениях, в которых все рядом: — Все во всем. Ты и я.
— Вот и прекрасно, что ты это знаешь. А сейчас ты постигнешь это на своем опыте, дорогой, — сообщила Марианна, коварно улыбнувшись.
— А как это? — задал вопрос Рулон, предчувствуя что-то недоброе.
— Я вот собралась уезжать в Штаты, и, быть может, больше ты ни при каких обстоятельствах меня не заметишь, — сообщила она лукаво.
В у Рулона все опустилось. Он стоял и ошарашенно наблюдал на Марианну. К этому он был не готов. В его душе все зажалось от боли вероятной потери человека, что означал для него через чур много.
— Но ничего ужасного. Так как ты сказал о единстве мира. Что ты во мне, а я в тебе. Вот это ты обязан сейчас понять. Видишь эту дорогу? Это дорога в небо. на данный момент мы простимся, а тебе необходимо будет по ней идти, не оглядываясь, покинув сзади все прошлое, которое, как кандалы, нависло на тебе. Идти по ней впредь до Просветления. Но если ты посмотришь назад, то все! Финиш! Ты ни при каких обстоятельствах уже не придешь к Просветлению.
Рулон стоял ошарашенный, с бурей эмоций в душе, не зная, что сказать и делать.
Марианна наблюдала на него твёрдым, бессердечным хладнокровным взором, взором Снежной Королевы. Ее глаза сверкали. В них была глубокая глубина Космоса. Ему показалось, что через них на него наблюдает сам Всевышний, пустота, сознание. Рулон осознал, что это финиш, что он ни при каких обстоятельствах уже не заметит Марианну, и одновременно с этим он знал, что ему необходимо повернуться и идти. Но он не имел возможности на это решиться, ему хотелось еще побыть с ней, быть с ней неизменно, вечно. Марианна осознала его состояние и хищно улыбнулась.
— Ну что, прощаться не будем, поскольку мы не расстаемся, — улыбнулась она, — ну все, пора, мой дорогой.
Она свысока взглянуть в его растерянную лицо, а позже властно скомандовала: «Кругом! Вперед, шагом марш!»
Рулон последний раз взглянуть на нее, после этого развернулся и отправился, не хорошо соображая, что происходит и что он делает. Перед его глазами все еще стояло ее глаза и лицо, твёрдые и бессердечные глаза. Он ощущал, что она смотрит на него, как словно бы позади кто-то целился в него из винтовки. И данный взор помогал ему идти. Идти, не оглядываясь. Он знал, что это его путь и без того необходимо. Необходимо идти. Необходимо победить эту боль, эту жалость к себе, собственный прошлое, собственную привязанность, но сил было мало. Если бы не данный взор, он, возможно, не имел возможность идти, упал бы и, ползая на коленях, просил бы ее остаться. Но все это слабость. Необходимо идти, идти по пути небо.
Слезы выступили на его глазах, но он улыбнулся, улыбнулся наперекор им.
— она рядом, она со мной, она во мне, — повторял он.
Сердце его начало открываться Всевышнему, а боль начала трансформироваться в какое-то религиозное переживание, переживание единства всего сущего. Рулон зашагал уверенней и стремительнее.
— Я обязан преодолеть эту сентиментальную слабость, стать тверже, не жалеть себя, — поразмыслил он и еще больше открыл сердце Божественной Силе, стараясь почувствовать единство Мира.
Улица не так долго осталось ждать кончилась, но он шел. Шел и шел еще большое количество часов, пребывав в этом переживании.
Лишь к вечеру он пришел к себе и решил в сновидении заметить Марианну. Он уже продолжительно практиковал сновидение, стараясь постоянно помнить во сне, что он спит. И это все чаще начало получаться. Изучил сонник и пробовал видеть во сне тех людей либо те места, каковые задумал. Это выходило у него прекрасно, но Марианна ему сейчас не приснилась.
Опять жалость и боль к себе стали наполнять его, он опять пробовал перевести это состояние в духовное переживание, применяя его энергию во благо. В голову лезли всякие воспоминания, которые связаны с прошлым, и диалог начало отключать тяжелее. Он почувствовал, как очень сильно память закабаляет человека, и приложив все возможные усилия боролся с ней. Память — мучитель и страшный тиран.
«Память — это моя колония», — поразмыслил он. Ему вспомнился случай из детства, как папа в очередной раз пропил его игрушку, и он плакал и убивался из-за нее. Бабушка, стараясь как-то утешить его, сообщила: «Всевышний дал, Всевышний забрал». Сперва он не обратил внимания на эту фразу, но она вспомнилась ему позднее, и он поразмыслил: «Вправду, поскольку Господь дал мне все эти игрушки, а я и не был ему благодарен за это и сейчас расстроился, в то время, когда он забрал их у меня, но они не мои. Всю жизнь он нам что-то дает, дабы позже обязательно забрать. Он наблюдает, как мы реагируем на это. Понимаем ли, что все это делает он».
И тогда в юные годы он начал молиться и сообщил:
«Господи, из-за чего я вспоминаю о тебе лишь в горе? Я приду к тебе тогда, в то время, когда буду весёлый». И сейчас случилась одна из таких обстановок. Я
отождествился с Марианной, исходя из этого страдаю
на данный момент и буду мучиться неизменно, всю жизнь,
пока не стану отрешенным от всей земли и от самого себя. Так как и я погибну когда-то. Все не всегда. Все преходяще.
в один раз Марианна все же приснилась ему сидящей на троне в огромном зале. Ее шикарные тёмные волосы украшала бриллиантовая диадема, ее громадные прекрасные глаза бессердечно наблюдали на Рулона.
— Из-за чего я так продолжительно не имел возможности заметить тебя во сне? — задал вопрос он.
— По причине того, что я этого не желала, дорогой, — сообщила она величественно.
— Но из-за чего? Так как я так обожаю тебя!
— о, как я польщена! — захохотала Марианна. — Ты не должен искать в этом утешение, что можешь встретиться со мной. Я желаю сделать тебе больно. Я желаю, дабы ты страдал, — сообщила она, злорадно радуясь и грациозно показывая на него указательным пальцем. Ветер развевал ее мантию, волосы и нес сухие листья по огромному помещению.
— Но для чего? — задал вопрос Рулон, падая на колени перед ней. — За что?
— Ты знаешь, тебе это полезно, — игриво сообщила она и расхохоталась. — Ни при каких обстоятельствах не ищи утешения! Ни при каких обстоятельствах! — с этими словами Марианна провалилась сквозь землю, растворившись в радужной дымке. Остался лишь безлюдный трон, одиноко стоящий в зале с колоннами.
«Мучиться, испытывать религиозные страдания, каковые не разрешат уснуть, — поразмыслил Рулон, — вот что необходимо. Применять силу страдания для пробуждения, для работы, для изменения. Вот что она желала сообщить! Не успокаивать себя, не искать облегчения и утешения этих страданий. Но и не допускать, дабы они превратились в сентиментальный мазохизм, в самосожаление». Ему вспомнился стих Аль-Фарида:
Любовь моя, я только тобою пьян.
Всю землю расплылся, спрятался в туман.
Я сам провалился сквозь землю, и лишь ты одна
Моим глазам, смотрящим вовнутрь, видна.
Так, полный солнцем кубок пригубя,
Себя забыв, я нахожу тебя.
В то время, когда ж, опомнясь, вижу снова черты
Земного мира — исчезаешь ты.
И я взмолился: одари меня
Единым взором тут, при свете дня,
Flat Earth …
