Эта книга – документальное отображение моих упрочнений в систематизации и организации исследовательских данных, каковые много лет ежедневно бросали вызов совокупности моих научных убеждений и здравому смыслу. Пробуя совладать с лавиной смущающих данных, я много раз исправлял и перепроверял собственные концептуальные схемы, залатывая их приемлемыми на тот случай догадками, – и всегда лишь чтобы заметить настоятельную необходимость ещё одной их переделки.
У меня самого ушли годы на то, дабы принять материалы данной книги, исходя из этого я не ожидаю от читателей лёгкого усвоения большей части представленной тут информации. Для этого необходимо купить соответствующий опыт – лично либо в работе с другими людьми. Я надеюсь, что тогда им понадобятся эти свидетельства – как свободная аргументация ко многим спорным вопросам, с которыми они обязательно столкнутся. Меня в течение многих лет побуждали и воодушевляли сообщения вторых исследователей, показывавшие, что я уже не одинок в собственных отыскивании, как это было в начале.
РОЛЬ ПАРАДИГМ и Философия НАУКИ
Со времен промышленной революции западная наука добилась поразительных удач и стала замечательной силой, формирующей жизни миллионов людей. Ее материалистическая и механистическая ориентация полностью заменила философию и теологию в качестве руководящих правил людской существования и до невообразимой ранее степени преобразовала мир, в котором мы живем. Технологический успех был столь заметен, что лишь в самое последнее время и только немногие засомневались в безотносительном праве науки определять неспециализированную жизненную стратегию. В книжках по разным дисциплинам история науки обрисована в основном как линейное развитие с постепенным накоплением знаний о Вселенной, а кульминационным моментом этого развития представлено современное положение дел. Исходя из этого серьёзные для развития научного мышления фигуры выглядят сотрудниками, трудившимися над неспециализированным для всех кругом неприятностей, руководствуясь одним и тем же комплектом фиксированных правил, каковые, кстати, лишь совсем сравнительно не так давно выяснены в качестве научных. Любой период в истории научных методов и идей видится логической ступенью в постепенном приближении ко все более правильному описанию Вселенной и к предельной истине о существовании.
Детальный анализ философии и научной истории продемонстрировал очень искаженную, романтизированную картину настоящего хода событий. Возможно очень убедительно доказать, что история науки далеко не прямолинейна и что, не обращая внимания на технологические удачи, научные дисциплины вовсе не обязательно приближают нас к более правильному описанию действительности. Самым известный представителем данной еретической точки зрения есть историк и физик науки Томас Кун. Его интерес к формированию научных революций и теорий в науке вырос из размышлений над некоторыми фундаментальными различиями публичных и естественных наук. Он был удивлен степенью и количеством разногласий среди экспертов по публичным наукам довольно базовой природы вошедших в круг подходов и рассмотрения проблем к ним. Совсем в противном случае обстоят дела в естественных науках. Не смотря на то, что занимающиеся астрономией, химией и физикой вряд ли владеют более четкими и правильными ответами, чем психологи, социологи и антропологи, они не затевают почему-то важных споров по фундаментальным проблемам.
Изучив глубже это очевидное несоответствие, Кун начал интенсивно изучать историю науки и спустя пятнадцать лет напечатал работу Структура научных революций (Kuhn, 1962), которая потрясла базы ветхого мировоззрения.
На протяжении изучений ему становилось все более очевидным, что в исторической возможности развитие кроме того так называемых правильных наук на большом растоянии от однозначности и гладкости. История науки ни в коей мере не есть постепенным накоплением данных и формированием все более правильных теорий. Вместо этого светло видна ее цикличность со характерной динамикой и специфическими стадиями. Процесс данный закономерен, и происходящие трансформации можно понять а также угадать: сделать это разрешает центральная в теории Куна концепция парадигмы.
В широком смысле парадигма возможно выяснена как комплект убеждений, сокровищ и техник, разделяемых участниками данного научного сообщества. Кое-какие из парадигм имеют философскую природу, они общи и всеохватны, другие парадигмы руководят научным мышлением в достаточно своеобразных, ограниченных областях изучений. Отдельная парадигма может исходя из этого стать необходимой для всех естественных наук, вторая — только для астрономии, физики, биологии либо молекулярной биологии, еще одна — для таких высокоспециализированных и эзотерических областей, как вирусология либо генная инженерия. [В собственной последней работе Томас Кун различает уже более своеобразные составляющие и элементы того, что изначально объединил под неспециализированным термином парадигма. К примеру, он выделил символические обобщения (практику выражения определенных устойчивых связей в кратких уравнениях, таких как f=ma, I=V/R либо E=mc2); доверие к частным моделям (планетарная модель атома, корпускулярная либо волновая модели света, модель газа в виде маленьких биллиардных шаров материи, пребывающих в хаотичном перемещении, и т. д.); общность сокровищ (значение предсказания, проверяемость, воспроизводимость, логическая непротиворечивость, возможность, наглядность либо приемлемый допуск неточности)]
Парадигма столь же значительна для науки, как эксперимент и наблюдение; приверженность к своеобразным парадигмам имеется нужная предпосылка любого важного научного дела.
Научные наблюдения сами по себе не диктуют единственных и однозначных ответов, ни одна из парадигм ни при каких обстоятельствах не растолкует всех имеющихся фактов, и для теоретического объяснения одних и тех же разрешённых можно использовать многие парадигмы. Какой из качеств сложного явления будет выбран и какой из вероятных опытов будет начат либо совершён первым, определяется многими факторами. Это случайности в предварительном изучении, специальная подготовка и базовое образование персонала, опыт, накопленный в других областях, личные задатки, экономические и политические факторы, и другие параметры. В принципе нереально заниматься наукой без некоего комплекта убеждений, фундаментальных ответов и метафизических установок на вопрос о природе человеческого знания и реальности. Но направляться четко не забывать об относительной природе любой парадигмы — какой бы прогрессивной она ни была и как бы убедительно ни формулировалась. Не нужно смешивать ее с истиной о действительности. …
Мы не преувеличим, говоря, что со сменой парадигмы мир ученых изменяется также. Они применяют новые инструменты, ищут в других местах, замечают другие объекты и постигают кроме того привычное в совсем другом свете. В соответствии с Куну, данный радикальный сдвиг восприятия возможно сравнить с неожиданным перемещением на другую планету.
Ученый, принимающий новую парадигму, не интерпретирует действительность по-новому, скорее он похож на человека в новых очках. Он видит те же самые объекты и находит их совсем преображенными по сути и во многих подробностях, наряду с этим будет уверен, что они таковы в действительности.
По окончании сдвига парадигмы ветхую теорию возможно осознавать в некоем смысле как частный случай новой, но для этого ее необходимо сформулировать в противном случае и преобразовать. Так, ньютоновская механика может толковаться как особый (личный) случай эйнштейновской теории относительности, и для нее возможно предложить разумное объяснение. Ньютоновская механика сохраняет собственную действенность, пока не претендует на использование в области громадных скоростей либо на неограниченную точность собственных прогнозов и описаний. Но такие основополагающие концепции, как пространство, масса и время, коренным образом изменились и сейчас несоизмеримы.
Новая парадигма редко принимается легко, потому, что это зависит от разных факторов эмоционального, политического и административного свойства, а не есть легко делом логического доказательства. В зависимости от горизонта и природы парадигмы, и от вторых событий смогут потребоваться упрочнения не одного поколения, перед тем как новый взор на мир установится в научном сообществе. Высказывания двух великих ученых показательны в этом отношении. Первое — последний пассаж из Происхождения видов Чарльза Дарвина (Darwin, 1859): Не смотря на то, что я всецело уверенный в истинности воззрений, представленных в этом томе,.. я ни в коей мере не сохраняю надежду убедить умелых натуралистов, в чьих умах запасено множество фактов, каковые в течении продолжительного времени понимались с позиций, полностью противоположной моей… Но я наблюдаю в будущее с надеждой на молодых натуралистов, каковые смогут посмотреть на обе стороны вопроса беспристрастно. Еще более убедителен комментарий Макса Планка из его Научной автобиографии (Plank, 1968): …новая научная истина не убеждает оппонентов, не заставляет их прозреть, побеждает она вследствие того что ее оппоненты в итоге умирают и вырастает новое, привычное с ней поколение.
Еще один философ, чья работа имеет яркое отношение к теме — Филипп Франк. В собственной главной книге Философия науки (Frank, 1974) он дает проницательный детальный анализ взаимоотношений между замечаемыми научными теориями и фактами. Ему удалось развеять миф о том, что научные теории возможно логически выводить из наличных фактов и что они конкретно зависят от наблюдений.
По Франку, практически все догадки по существу спекулятивны (умозрительны, не основаны на практике). Различие между чисто гипотезой и философской гипотезой научной пребывает в том, что последнюю возможно проверить. Прямое утверждение о природе Вселенной, которое нельзя проверить экспериментально, есть чисто метафизической (т.е. философской) спекуляцией, а не научной теорией. Такие утверждения, как Все существующее по природе материально, и духовного мира нет либо Сознание имеется продукт материи, принадлежат, само собой разумеется, к данной категории, независимо от того, как самоочевидными они смогут показаться носителю здравого смысла либо механистически ориентированному ученому.
Самый радикально научную методику в ее современных формах осуждает Пол Фейерабенд. В ошеломляющей книге Против методологического принуждения. Очерк анархистской теории познания (Feyerabend, 1978) он решительно заявляет, что наука не управляется и не имеет возможности управляться совокупностью твёрдых, неизменных и безотносительных правил. Самые успешные научные изыскания ни при каких обстоятельствах не следовали рациональному способу.
Так именуемое условие соответствия, требующее от новых догадок согласованности с принятыми ранее, неразумно и непродуктивно. Оно отклоняет догадку не из-за несогласия с фактами, а из-за конфликта с господствующей теорией. В следствии, это условие защищает и сохраняет ту теорию, которая древнее, а не ту, которая лучше.
Нет таковой идеи либо таковой совокупности мышления, пускай самой древней либо очевидно абсурдной, которая не была бы способна улучшить отечественное познание. К примеру, древние первобытные мифы и духовные системы кажутся необычными и тщетными лишь вследствие того что их научное содержание или неизвестно, или искажено филологами и антропологами, не обладающими несложными физическими, медицинскими либо астрономическими знаниями. В науке разум не может быть универсальным, а иррациональное (интуитивное) никак не исключить всецело. Не существует единственной увлекательной теории, которая соглашалась бы со всеми фактами в собственной области. Мы обнаруживаем, что ни одна теория не в состоянии воспроизвести кое-какие количественные результаты, и что все они на удивление некомпетентны как следует.
Расширение восприятия мира ! C. Гроф — 1
