Подчас мифологическое поведение оживает на отечественных глазах. Речь заходит не о «пережитках» первобытного менталитета. Кое-какие функции и аспекты мифологического мышления образуют серьёзную составляющую часть самого людской существа. Мы уже говорили По другому случаю о некоторых «мифах современного мира»[295]. Это весьма непростая и увлекательная неприятность, мы не можем претендовать на изложение в пределах нескольких страниц содержания целой книги. Ограничимся очерком некоторых качеств «современных мифологий».
Мы уже видели ту роль, которую в первобытных обществах играется реализованный самыми различными дорогами «возврат к истокам». В современных европейских обществах отмечается до сих пор интерес к этому «возврату». Практически любая инновация представлялась либо воспринималась тут как определенный вариант возвращения к Библии и ставила перед собой задачу оживить опыт раннего христианства, первых христианских общин. Для начальников французской революции примерами были деятели Спарты и Рима. исполнители и Вдохновители первой решительной и победоносной революции, ознаменовавшей финиш исторического цикла, вычисляли себя хранителями древних добродетелей, прославленных Титом Ливием и Плутархом.
На заре времени «происхождение» купило практически волшебное значение. Иметь хорошие «истоки» и иметь добропорядочное происхождение было практически равнозначным. «Мы ведем отечественную родословную от Рима», — с гордостью повторяли румынские интеллигенты XVIII и XIX столетий. Родословная от латинян означала для них некую мистическую причастность к величию Рима. Венгерская интеллигенция оправдывала, обосновывала древность, благородство и историческую миссию венгров в мифе о Гуноре и Магоре и в смелой саге об Арпаде. В начале XIX века обморок «добропорядочного происхождения» пробуждает во всей Центральной и Юго-Восточной Европе настоящую страсть к национальной истории, в особенности к ее ранней стадии.
«Народ без истории (другими словами без историографии и исторических документов) как бы не существует». Эти идеи приобретают распространение в историографии народов Центральной и Восточной Европы. Подобная страсть являлась, без сомнений, следствием пробуждения национального эмоции в данной части Европы и весьма не так долго осталось ждать превратилась в инструмент политической пропаганды и борьбы. Желание доказать «древность и» благородное «происхождение» собственного народа распространилось в юго-восточной части Европы до таковой степени, что все историографии, за редким исключением, ограничивались национальной историей и в итоге стали причиной самому настоящему культурному провинциализму.
Страсть к «добропорядочному происхождению» растолковывает кроме этого периодическое возвращение к расистскому мифу об «арийцах», особенно в Германии. Социально-политический контекст этого мифа через чур прекрасно известен, мы не будем его касаться. Нас интересует только то, что «ариец» есть одновременно и самым дальним, «благородным» героем и первоначальным «предком», выполненным идеалов и всех достоинств, к каким стремились все те, кто не имел возможности примириться с сокровищами, утвердившимися в обществе в следствии годов 1789 и 1848 революций. «Ариец» был, фактически говоря, моделью для подражания для достижения расовой «чистоты», обретения физической силы, смелой морали, бытовавших в достославные и творческие времена «начал».
Что касается марксистского коммунизма, то его эсхатологические и милленаристские построения были распознаны уже неоднократно. Мы уже раньше подчернули, что Маркс воспользовался известным эсхатологических мифов средиземноморско-азиатского мира — мифом о честном храбрец-искупителе (в наши дни это пролетариат), страдания которого призваны поменять онтологический статус мира. «И вправду, бесклассовое общество Маркса и, как следствие этого, исчезновение исторической напряженности, — не что иное, как миф о Золотом веке, что по бессчётным традициям, характеризует и конец и начало истории. Маркс обогатил данный извечный миф элементами мессианистской и иудейско-христианской идеологии: с одной стороны, сотериологическая функция и профетическая роль пролетариата, иначе, последний и решительный бой между добром и злом, что легко сравнить с апокалиптическим конфликтом между Антихристом и Христом, заканчивающимся победой первого. Знаменательно, что Маркс разделяет эсхатологическую надежду на полный финиш истории, в этом он расходится с другими философами исторического процесса (к примеру, Кроче либо Ортега-и-Гассетом), для которых конфликты истории свойственны самому существу людской, и потому ни при каких обстоятельствах не смогут совсем закончиться»[296].
Мифы о раннем детском образовании. Мама нового времени 28 Августа, 2018
