Онтологически релевантный итог прошлого анализа событие лежит в понимании, что «субъектный темперамент» присутствия собственного и других определяется экзистенциально, т.е. из известных способов быть. В мироокружно озаботившем другие встречают как то, что они сущность; они сущность то, чем заняты.
В озабочении тем, за что человек взялся вместе с другими, за и против них, всегда покоится забота об отличии от вторых, будь то только дабы отличие от них сгладить, будь то по причине того, что собственный присутствие – отставая от вторых – желает довольно них подтянуться, будь то по причине того, что присутствие в превосходстве над вторыми замахнулось их подавить. Бытие между собой – втайне от себя самого – обеспокоено заботой об данной дистанции. Выражаясь экзистенциально, оно имеет темперамент хранения расстояния. Чем незаметнее данный метод быть самому повседневному присутствию, тем упрямее и исходное его действенность.
В данной принадлежащей к событию расстояния но заложено: присутствие как повседневное бытие с другими выясняется на посылках у других. Не оно само имеется, другие забрали у него бытие. Прихоть вторых распоряжается повседневными бытийными возможностями присутствия. Эти другие притом не определенные другие. Наоборот, каждый может их воображать. Единственно решает незаметное, присутствием как событием невзначай уже принятое господство вторых. Человек сам принадлежит к вторым и упрочивает их власть. «Другие», которых именуют так, дабы скрыть собственную сущностную принадлежность к ним, сущность те, кто в повседневном бытии с другими ближайше и значительно чаще «присутствуют». Их кто не данный и не тот, не сам человек и не кое-какие и не сумма всех. «Кто» тут малоизвестного рода, люди.
Раньше было продемонстрировано, как неизменно уже в ближайшем миро-окружении подручно и также озаботило публичное «мироокружение». В применении публичных транспортных средств, в применении публичной информационной совокупности (газета) каждый второй подобен второму. Это бытие-с-вторыми всецело растворяет собственный присутствие всегда в методе бытия «вторых», в частности так, что другие в их различительности и выраженности еще больше исчезают. В данной незаметности и неустановимости люди развертывают собственную диктатуру. Мы наслаждаемся и радуемся, как люди радуются; мы читаем, наблюдаем и судим о литературе и мастерстве, как люди наблюдают и делают выводы; но мы и отшатываемся от «толпы», как люди отшатываются; мы находим «отвратительным», что люди находят отвратительным. Люди, каковые не сущность что-то определенное и каковые сущность все, не смотря на то, что не как сумма, предписывают повседневности метод быть.
Люди сами имеют собственные манеры быть. Упоминавшаяся тенденция бытия, именуемая у нас расстоянием, основана на том, что бытие с другими как таковое озаботилось серединой. Она экзистенциальная черта людей. Для людей обращение в их бытии идет по сути о ней. Потому они держатся фактично в усредненности того, что подобает, что считается значимым и что нет, за чем согласится успех, чему в нем отказывают. Эта серединность, намечая то, что возможно и должно сметь, смотрит за всяким выбивающимся исключением. Всякое превосходство тихо подавляется. Все уникальное тут же сглаживается как с покон веков известное. Все отвоеванное делается ручным. Любая тайна теряет собственную силу. Забота серединности обнажает снова же сущностную тенденцию присутствия, которую мы «именуем уравнением всех бытийных возможностей.
Расстояние, середина, уравнение как образы бытия людей конституируют то, что мы знаем как «публичность». Она ближайшим образом правит всем толкованием присутствия и мира и оказывается во всем права. И это не на основании какого-либо необыкновенного и первичного бытийного отношения к «вещам», не по причине того, что она имеет в собственном распоряжении четко адекватную прозрачность присутствия, но на основании невхождения «в существо дела», по причине того, что она нечувствительна ко подлинности и всем различиям уровня. Публичность замутняет все и выдает так скрытое за известное и каждому дешёвое.
Люди неизменно на подхвате, но так, что они же неизменно и ускользнули в том месте, где присутствие пробивается к ответу. Потому, что но люди преподносят решение и всякое суждение, они снимают с всегдашнего присутствия ответственность. Люди смогут как бы себе обеспечить, что «человек» к ним всегда апеллирует. Они с крайней легкостью смогут за все отвечать, по причине того, что никто не тот, кто обязан за что-то постоять. Люди постоянно «были» должны так поступить, и однако возможно заявить, что «ни один» не был. В повседневности присутствия практически все делается через тех, о ком мы вынуждены заявить, что никто ими не был.
Люди облегчают так всякое присутствие в его повседневности. И не только это; с таким облегчением бытия люди идут присутствию навстречу, потому, что в нем заложена тенденция к послаблению и упрощению. И до тех пор пока люди облегчением бытия всегда делают ход навстречу всегдашнему присутствию, они удерживают и упрочивают собственный жестоковыйное господство.
Любой выясняется второй и никто не он сам. Человек, отвечающий на вопрос о кто обыденного присутствия, имеется тот никто, кому всякое присутствие в его бытии-приятель-среди-друта себя уже выдало.
В распознанных бытийных чертах повседневного приятель-среди-приятеля-бытия, расстояние, середина, уравнение, публичность, шаг и облегчение навстречу, лежит ближайшее «постоянство» присутствия. Это постоянство касается не продолжающегося наличия чего-то, но бытийного метода присутствия как события. Существуя в названных модусах, самость собственного присутствия и самость присутствия вторых себя еще не отыскала, соотв. утратила. Люди существуют методом несамостояния и несобственности. Данный метод быть не свидетельствует никакого умаления фактичности присутствия, и человек как никто вовсе не ничто. Напротив, в этом методе быть присутствие имеется ens realissimum, в случае если осознавать «действительность» как присутствиеразмерное бытие.
Само собой разумеется, люди так же мало наличны как присутствие по большому счету. Чем демонстративнее жесты людей, тем они неуловимей и запрятанней, тем менее они но и ничто. Непредвзятому онтически-онтологическому «видению» они приоткрываются как «настоящий субъект» повседневности. И если они не так дешёвы как наличный камень, то это ни в мельчайшей мере не решает об их методе быть. Запрещено ни быстро декретировать, что эти люди сущность «фактически» никто, ни впадать в вывод, словно бы феномен онтологически трактован, в случае если его «растолковывают» скажем как суммированный задним числом итог совместного наличия многих субъектов. Скорее напротив, выработка бытийных понятии обязана ориентироваться на эти неопровержимые феномены.
Человек людей не есть кроме этого и что-то наподобие «общего субъекта», парящего над множеством. До данной концепции дело может дойти лишь в случае если бытие «субъектов» осознано не присутствиеразмерно и они вводятся как эмпирически наличные случаи некоего случающегося рода. При таковой установке онтологически остается лишь возможность осознавать все, что не случай, в смысле рода и вида. Человек людей не род конкретного присутствия и он не поддается обнаружению кроме этого как стойкое свойство наряду с этим сущем. Что классическая логика также отказывает перед лицом этих феноменов, не должно удивлять, в случае если обратить внимание, что она имеет собственный фундамент в онтологии наличного, сверх того еще и неотёсанной. Оттого ее не сделаешь в принципе эластичнее никаким числом расширений и улучшений. Эти ориентированные на «науки о духе» реформы логики только увеличивают онтологическое замешательство.
Люди имеется экзистенциал и принадлежат как исходный феномен к хорошему устройству присутствия. Они имеют сами снова же различные возможности собственной присутствиеразмерной конкретизации. выраженность и Настойчивость их господства смогут исторически изменяться.
Самость повседневного присутствия имеется человеко-самость, которую мы отличаем от собственной, т.е. фактически взятой на себя самости. Как человеко-самость присутствие неизменно рассеяно в людях и должно себя вначале отыскать. Этим рассеянием характеризуется «субъект» метода бытия, известного нам как озаботившееся погружение в ближайше встречный мир. В случае если присутствие освоилось с самим собой как человеко-самостью, то этим в один момент сообщено, что люди предразмечают бытия и ближайшее толкование мира-в-мире. Человеко-самость, для которой присутствие повседневно существует, формирует связь отсыланий значимости. Мир присутствия отпускает встречное сущее в целость имения-дела, с какой человек освоился, и в границах, установленных усредненностью людей. Ближайшим образом фактичное присутствие существует в усреднено открытом неспециализированном мире. Ближайшим образом не «я» в смысле собственной самости «имеется», но другие по методу людей. От них и как они я ближайше «дан» себе «самому». Ближайшим образом присутствие это человек людей и большей частью таким остается. В случае если присутствие фактически открывает и приближает к себе мир, если оно размыкает себе самому собственный собственное бытие, то это размыкание «присутствия» и открытие мира совершается неизменно как расчистка затемнений и сокрытий, как взлом искажений, какими присутствие запирается от самого себя.
С интерпретацией бытия и события самости в людях на вопрос о кто повседневности бытия-приятель-с-втором ответ дан. В этих рассмотрениях вместе с тем добыто конкретное познание основоустройства присутствия. Бытие-в-мире стало видно в его повседневности и усредненности.
Повседневное присутствие черпает доонтологическое толкование собственного бытия из ближайшего образа бытия людей. Онтологическая интерпретация направляться сперва данной тенденции толкования, она осознаёт присутствие из мира и находит его как внутримирное сущее. Не только это; суть бытия, в виду которого понимаются эти сущие «субъекты», «ближайшая» онтология присутствия разрешает задавать себе из «мира». Потому, что но в этом поглощении миром через сам феномен мира перескочили, на его место выступает внутримирно подручное, вещи. Бытие со-присутствутщего сущего понимается как наличие. Так обнаружение хорошего феномена ближайше-повседневного бытия-в-мире разрешает посмотреть в корни промаха онтологической интерпретации этого бытийного устройства. Это оно само в собственном повседневном методе бытия в первую очередь упускает и скрывает себя.
В случае если уж бытие повседневного бытия-приятель-с-втором, по видимости онтологически приближающегося к чистой наличности, от нее в принципе превосходно, то бытие собственной самости тем менее возможно осознано как наличность. Собственное бытие самости покоится не на отделившемся от людей необыкновенном статусе субъекта, но имеется экзистентная модификация людей как сущностного экзистенциала.
Самостность фактически экзистирующей самости но отделена тогда пропастью от идентичности продерживающегося в многосложности переживаний Я.
Э. Толле: Что такое Самость?
