15 июля 1015 г . погиб великий киевский князь Владимир I Святославич, четвертый в династии Рюриковичей, прожив немногим более 50 лет. Князь занемог уже давно. Заболевание с каждым днем усиливалась, и становилось ясным, что ближайшее время может породить в Киевской Руси очередной династический кризис. Рядом с собой в собственном загородном дворце селе Берестове князь держал неизменно одного из младших сыновей, любимого Бориса, ростовского князя, появившегося, как и второй сын Глеб, от византийской принцессы Анны, т.е. в христианском браке. Как раз исходя из этого он рассматривался некоторыми современниками как вправду легитимный наследник престола. Но у Владимира было к этому времени в живых 11 сыновей. Его старший сын от полоцкой княжны Рогнеды Ярослав не планировал отказываться от своих прав на киевский стол. Но был еще Святополк, по рождению старше Ярослава, пасынок Владимира, сын убитого им брата Ярополка.
У каждого из братьев и при дворе, и в тех местах, где они «сидели» на княжениях, была собственная партия, были собственные дружины, готовые поддержать претендентов на киевский стол. Но пока был жив Владимир, династические разногласия между его наследниками не проявлялись столь остро, не смотря на то, что уже имелись кое-какие показатели надвигавшейся драмы. Так, Святополк, женатый на дочери польского короля Болеслава I, организовал заговор против ненавидевшего его отчима. Вдохновителем заговора стал епископ колобжегский Рейнберн, что прибыл в Киев вместе с польской принцессой. Возможно, заговор появился в пору ухудшения польско-упорной борьбы и русских отношений между Русью и Польшей за так именуемые Червенские города — Перемышль, Червен и др. Но заговорщики, среди них и Святополк, были схвачены и посажены в темницу, где епископ и закончил собственные дни. Святополк же был выпущен на свободу и послан на княжение в недалекий от Киева Туров, где был под постоянным присмотром отца. смерть и Болезнь Владимира снова всколыхнули все приглушенные было несоответствия.
Вместе с Владимиром уходила в прошлое целая эра — чуть ли не поворотная — в истории Старой Руси. И как любая поворотная эра с уходом ее конструктора и вдохновителя она давала слово вылиться в новые тяжелейшие опробования и для семейства, и для страны. Прошлое еще цепко держало будущее и настоящее Руси.
Ко времени смерти Владимира Русь, пережив большие потрясения, превратилась в одну из сильнейших держав Восточной Европы. Владимир наследовал вместе с киевским столом как минимум уже вековую и славную историю объединенного страны восточных славян. Четко определились внешние границы этой страны. К началу XI в. в состав Руси вошли фактически все большие восточнославянские альянсы племен, и населявшие Восточно-Европейскую равнину на севере, северо-северо востоке и-западе угро-финские и балтские племена, на юго востоке и-юге — тюркские. Русь к этому времени была уже полиэтническим страной, в котором иные, неславянские народы были и данниками, и союзниками, и полноправными обитателями огромной страны. Сцепленные воедино национальной волей киевских князей, неспециализированными жизненными, хозяйственными, торговыми заинтересованностями, и необходимостью обороняться от внешних неприятелей, бессчётные бывшие восточнославянские и племенные конфедерации и иноязычные племена уже много лет существовали в составе единого страны, дробя с ним его историю, успехи, неудачи и успехи.
Но это единство было еще непрочным, относительным, как и единство вторых европейских раннесредневековых национальных образований, скажем, сперва Франкского страны, с X в. Священной Римской империи, позднее — Франции, Германии, Англии, и Польши, Чехии. Давали себя знать прошлые племенные распри, рвение снова присоединенных племенных конфедераций во главе со собственными большими муниципальными центрами к прежней самостоятельности. Иноязычные народы еще не стали органической частью страны, нередки были их беспокойства, колебания, в особенности в критические для Руси периоды. Давало себя знать и древнее соперничество Киева и. Новгорода за политические влияния в Киевской Руси. В X в. одно за вторым следовали восстания и подчиненных Киеву земель, бывших ранее племенными конфедерациями. Много раз брались за оружие древляне, приходилось подчинять силой «отлагавшихся» вятичей, радимичей. И, само собой разумеется, яблоком раздора для Киева оставался Новгород, Новгородская почва.
Сложилась парадоксальная обстановка: Новгород много раз на протяжении становления объединенного страны диктовал собственную политическую волю Киеву, но последний так же, как и прежде оставался «матерью городов русских», как назвал Киев, в соответствии с летописи, князь Олег, и отправлял в северную столицу собственных наместников. Вправду, в 80-е годы IX в. новгородский правитель Олег, собрав огромную армию из северо-западных восточнославянских, и иноязычных земель, или подчиненных Новгороду, или союзных с ним, захватил целый восточный отрезок пути «из варяг в греки», подчинил себе поднепровские города и овладел Киевом. Но Новгород не стал первым; он остался затем на позициях второго русского центра и принял владычество Киева.
По окончании смерти Святослава в ожесточенной междоусобной борьбе Новгород и княживший в том месте от имени киевского князя Владимир Святославич снова победили над Киевом. Владимир овладел великокняжеским столом, опираясь на те же силы, что и несколькими десятилетиями ранее Олег, — на войско и варяжскую помощь, составленное из обитателей северо-западных земель. И опять, добыв престол собственному ставленнику, Новгород остался на вторых ролях. На княжение в Новгород Владимир отправил сперва собственного старшего сына Вышеслава, а по окончании его смерти — третьего по старшинству сына — Ярослава. Посадив на княжение в Турове Святополка, Владимир тем самым как бы выделил безосновательность династических притязаний пасынка.
Не случайным было это привилегированное положение Новгорода, куда со второй половины X в. посылался наместником старший из княжеских сыновей. Увидим, что определенное время, в том месте правил и юный Святослав. И не просто так в объединенном стране Новгород неизменно, уже в те ранние времена истории Руси был источником классического политического сепаратизма.
Стремясь связать воедино почвы бывших племенных княжений и окончательно и бесповоротно подчинить их Киеву, Святослав первым из киевских правителей отправил собственных сыновей в разные почвы восточных славян, заменив ими местных племенных князей. Эту же политику проводил и Владимир, пославший собственных сыновей править не только в Туров и Новгород, но и в Ростов, Муром, к древлянам, во Владимир-Волынский а также в далекую Тмутаракань, куда был посажен Мстислав. Но единство существовало только при жизни могучего отца, что легко имел возможность свести с княжений любого из собственных сыновей, что он, но, время от времени и делал. Но как обернется данный новый порядок при новых правителях — этого не имел возможности предугадать никто.
К началу XI в. четко обозначились границы Руси: на севере почвы Новгорода близко доходили к владениям карелов по берегам озера и Финского залива Нево (Ладожского озера); на северо-западе новгородские и полоцкие почвы граничили с владениями балтских племен по среднему течению Западной Двины и Немана. На западе русско-польская граница, по наблюдениям В.Т. Пашуто, стабилизировалась по среднему течению Западного Буга, а потом по линии Дорогичин — Берестье — Червен — Перемышль. «Червенские города» отошли к Руси, а по ту сторону простирались Мазовия и Малая Польша с городами Люблиным и Сандомиром, Потом граница шла по среднему течению Южного Буга, Прута и Днепра. Эта часть границы была скреплена «любами» (соглашениями) с польским королем. На юге владения Руси упирались в оборонительную совокупность городов и крепостей, основанных Владимиром в борьбе против печенегов. Эта часть границы была непостоянна, изменчива; тут шла извечная борьба с кочевниками. На юго-востоке и востоке русские владения доходили до верховьев Дона, Сулы и Сейма, а потом от верховьев Дона упирались в рязанские леса. Южнее и тут шла степь, откуда всегда осуществлялись набеги кочевников на черниговские почвы. На северо-востоке владения Руси выходили в междуречье Оки, Волги и Клязьмы, где жили вятичи, и доходили к границам Волжской Булгарии. Тут, в северо-восточном углу Руси, в жёстких лесах вперемешку жили угро-финские племена, каковые были необычной «исторической прокладкой» между Русью и Булгарией. К концу X в., не обращая внимания на постоянную опасность с юга со стороны кочевников, Русь сумела отвоевать себе форпосты на Таманском полуострове, где показалось русское Тмутараканское княжество, и в устье Днепра, в районе Олешья, где зимовал перед роковым возвращением в Киев Святослав Игоревич.
К началу XI в. Русь, стабилизировав собственные границы с соседями и обозначившись как единое, с централизованным управлением, восточнославянское государство, выяснило и собственные долгосрочные интересы, каковые просматривались через первые нападения русских дружин на берега Пропонтиды (почвы, расположенные у входа в Босфор) и южное побережье Малой Азии; их прорывы через хазарские посты на Волгу, на Северный Кавказ и в Закавказье, через грандиозные походы Святослава на Балканы и Восток с попыткой закрепиться на Дунае, и через тяжелые и долгие войны Руси с Польшей за «Червенские города» и постоянное противоборство с карелами, чудью, балтскими племенами.
Из глубокой древности обозначилось рвение Руси к овладению восточной частью пути «из варяг в греки», стратегически ответственными почвами в устье Днепра и всем юго-западным побережьем Черного моря, которое было ключом, открывающим торговые дороги в сердце Европы по Дунаю и через почвы Болгарии в Византию и на Балканы. Активную политику в этом направлении проводили Олег, Игорь, Ольга, Святослав, Владимир. Но в случае если Днепровское устье было завоевано и русские владения иногда простирались до подступов к Дунаю, то само Подунавье оставалось за семью печатями. В XI век Русь вступила, так и не решив данной собственной внешнеполитической и военно-стратегической задачи.
Не удалось Руси поставить под торговый путь и свой контроль, идущий из Прибалтики через новгородские почвы и потом в северо-восточные русские почвы на Каспий и Волгу. Ключи от этого дороги держали Волжские Булгары.
Кочевники осуществляли контроль торговый путь, осью которого были Дон, Азовское море, берега и Волга Каспия, — так называемый Восточный путь, по которому раскрывались дороги на Восток — в Хорезм, Бухару, к «металлическим воротам» — Дербенту, в Закаспий, в Хорасан. Не смотря на то, что Хазария и государство Булгар и были существенно ослаблены Святославом, но постоянная опасность со стороны кочевников не позволила Руси закрепиться на восточных дорогах.
Со времени Владимира во внешней политике Руси четко обозначилось и новое направление — западное: борьба за русско-польское пограничье, разрешавшее осуществлять контроль западные торговые дороги, ведущие в Польшу, Чехию, Германию, и сохранять владычество над славянскими почвами в междуречье Западного Буга, Прута, южного Буга и Днестра. К началу XI в. Русь овладела этими почвами, но Польша готова была продолжать противоборство.
Исходя из этого на всех этих внешнеполитических направлениях, за исключением северо-западного, где Руси противостояли отдельные балтские и угро-финские племенные альянсы, для великих киевских князей вся борьба была еще в первых рядах.
X век явился для Руси поворотным и в смысле развития социально-экономических взаимоотношений.
В рамках единого страны, чье мужание происходило в конце IX — начале X в. в первую очередь под действием борьбы с сильными и страшными соседями, такими, как хазары, проходящие в Европу венгры, позднее — печенеги, социальные процессы развивались стремительнее. Этому содействовало да и то, что, не обращая внимания на постоянное противоборство с Хазарией и со степью в IX—X вв., Русь не знала столь масштабных и опустошительных нападений со стороны степняков, как в прошлые столетия. Древнерусская государственность стойко вырастала на базе развивающихся новых социальных явлений, под действием замечательного, но не губительного Для Руси внешнеполитического фактора. И в рамках данной крепнущей государственности проходили собственную историческую эволюцию разложение родо-племенных взаимоотношений и появление первых знаков раннего феодализма. К началу XI в. данный процесс в Киевской Руси стал уже необратимым. Как раз сейчас общинные почвы по существу становятся принадлежностью коллективного хозяина — страны, которое начинает их отчуждать по собственному усмотрению вместе с крестьянами. появления разложения и Процесс общины частной собственности, аллода, ведет к предстоящему социальному расслоению общины; создаются предпосылки складывания феодальных вотчин.
От X в. доходят первые сведения о формировании земельных владений князей — княжеского домена. Подобные процессы происходят в отдельных почвах Руси, где на верху социальной лестницы выясняется бывшая племенная знать, начинающая прибирать населенные почвы к своим рукам. Появляются эти и о том, что княжеские дружинники кроме этого становятся обладателями земель. Зарождается и вассалитет, что, но, сейчас был связан не с земельными пожалованиями, а с предоставлением права получения дани с пожалованных князем земель. В X в. к сонму верхов Руси, стремящихся к овладению населенными почвами, присоединяется и церковь, которая до тех пор пока располагает только правом на национальную десятину — десятую часть сбора от даней, а также сельских миров, и судебных и торговых пошлин.
Но на рубеже X—XI вв. отдельные земельные приобретения князей, местных княжат, бояр и дружинников тонули в море свободного общинного землевладения; вольный, платящий дань только стране смерд был основной фигурой сельского мира Руси. Но факт имеется факт: территории, на которых жили свободные смерды, были уже «окняженными», т.е. принадлежащими великому князю как главному начальнику страны. Сколь не так долго осталось ждать свободные общинники имели возможность появляться в поземельной зависимости от элиты общества, как в скоро развивающихся западных государствах, на данный вопрос имело возможность ответить только время, в частности наступающий XI век.
Разложение общины, появление в ее рамках отчуждаемой частной собственности на землю открывало путь предстоящему социальному расслоению общины, появлению на одном полюсе лиц, имеющих условия для привлечения в собственном хозяйстве на необязательной либо принудительной базе чужого труда, а на втором — людей, уже лишенных средств производства и попадающих в зависимость от земельных собственников.
В X в. юная русская государственность решала по большей части вопросы объединения страны, централизации власти, изживания архаичных форм и племенного сепаратизма взаимоотношений с подданными, наподобие «полюдья». Что касается регулирования снова складывающихся социальных взаимоотношений, то это оставалось уже на долю XI века, не смотря на то, что определенные шаги в этом отношении уже сделали Владимир и Ольга.
Необходимо заметить, что в этом смысле Русь заметно отставала от передовых государств Западной Европы, но шла вровень (либо кроме того опережая) со государствами Восточной Европы, Балканского полуострова и Скандинавии. Скажем, Англия данную стадию раннефеодальных взаимоотношений и связанную с этим организацию господствующего класса прошла в VII—VIII вв. Но темпы формирования феодальной земельной собственности были более стремительными, а темперамент поземельных взаимоотношений, сложившийся в среде господствующего класса, — более определенный, четкий; поместная совокупность сразу же заняла тут позицию лидера в совокупности поземельно-служебных взаимоотношений. Русские же «кормления» растянулись на продолжительный срок и только в XI в. стали уступать место вассалитету, основанному на земельном пожаловании.
Еще более резкие различия смогут быть отмечены при сравнении развития феодальной земельной собственности в Киевской Руси и в раннесредневековой Франции. Тут уже в VI—VII вв. короли, служилая франкская знать, вобравшая в свой состав и родовую и дружинную знать, становятся собственниками земель, скота, колонов, рабов. Увеличиваются судебные и административные права земельных собственников. Зарождается патронат служилой знати над обедневшими общинниками. Начинается практика отчуждения земельных владений оскудевших семей. земельные богатства и Социальное могущество магнатов возрастают. С середины VII в. тут уже складывается феодальная вотчина с разделением почвы на господскую (домен) и крестьянскую (на правах держания).
Русь напоминала раннюю Францию по долгому существованию замечательной крестьянской общины. Но в Киевской Руси свободное крестьянство, не смотря на то, что и являлось частью общерусского войска в масштабных походах, не стало постоянной базой армии, как у франков, потому, что эти походы были только эпизодическими. В это же время как франкское общество, так и германское взросли на перманентных завоеваниях. Как раз стали и завоевания в известной мере, наровне с влиянием феодализирующейся древней социально-экономической структуры, духовной культуры и материального производства, доставшейся франкам, лангобардам от древнего мира, ускорителем и мощным катализатором публичного прогресса западных «безжалостных» стран. Бурный мир Запада, полный социальных и политических катаклизмов, не имел возможности не торопить события. Русь в этом смысле не имела экспансионистских стимулов таких масштабов. Потому и рост служилой знати шел тут более медленными темпами, потому и поместье не было поставлено в крестьянство и повестку дня на долгое время оставалось в состоянии относительной свободы и не было охвачено так скоро феодальным поместьем, а позже вотчиной, как на Западе. Да и само формирование земельного фонда феодалов в Киевской Руси шло по большей части за счет экспроприации социальной вершиной земель разлагающейся сельской общины, и за счет расхищения ее князьями, дружиной, церковью.
Переломным стал предел X—XI вв. и в отношении религиозном, в смысле духовного обновления восточнославянского мира.
Принятое Русью на исходе X в. христианство к началу XI в. затронуло только верхний слой древнерусского общества. Вековая борьба язычества против христианства закончилась формальной победой последнего, по это вовсе не означало, что с язычеством было покончено. Наоборот, уже введение новой религии в Новгороде продемонстрировало глубокую приверженность народа ветхой вере. И не смотря на то, что в Киевской Руси утверждались новые епископства, множился церковный клир, возводились храмы и в деревнях, и в городах, большая часть населения молилось еще ветхим языческим всевышним.
Языческие пласты были тем глубже, чем дальше отстояла та либо другая почва от центров миссионерской деятельности — Киева, Новгорода, Переяславля, Чернигова.
Основная же трудность для поборников новой религии заключалась в том, что Русь до тех пор пока еще усваивала только внешние формы христианства; овладение его философской сущностью, гуманистическим началом только начиналось. Исходя из этого древнеславянское язычество с его в далеком прошлом и шепетильно созданной совокупностью взоров, с его изощренной сказочной фантазией, отвечающей как природному окружению, так и натуре восточного славянства, еще гордо несло собственную голову и не планировало так скоро сдаваться. По мере утверждения новой религии и упорного сопротивления религии ветхой в Киевской Руси начал формироваться необычный духовный феномен — двоеверие, которое давало слово не только вылиться в синтез двух религий, содействовать не только их обоюдному духовному обогащению на чисто бытовом уровне, но и ожесточённой борьбе и острому соперничеству на уровне национальном, политическом. В XI век Русь вступала полная драматических религиозных и духовных коллизий, каковые шли рука об руку с обостряющимися социальными процессами.
Десятый век покинул веку одиннадцатому неравномерность регионального развития страны в области социально-экономической, политической, культурной.
Подобное состояние страны, в особенности на начальных этапах истории, было характерно и Передней Азии и другим государствам Европы, скажем, Франции либо Германским почвам, но в Киевской Руси эта неравномерность углублялась в значительной степени благодаря огромным пространствам страны. Тут соседствовали как бы страны в стране. По сравнению со Средним Поднепровьем существенно отставали в собственном цивилизационном развитии северо-восточные почвы Руси в междуречье Оки — Волги — Клязьмы, и северные районы с центром в Белоозере. восточные окраины. И это были не узкие полосы пограничных с соседями земель, а огромные регионы, чье население всегда увеличивалось и за счет естественного прироста, и благодаря постоянным миграционным потокам, в особенности бурным на протяжении вражеских степных нашествий. Тогда население весами снималось с юга и уходило под прикрытие могучих северных лесов. Само собой разумеется, оно приносило с собой привычки, традиции, сноровку тех мест, где христианство, целый уклад судьбы были на более большом уровне, но сходу поменять неспециализированную цивилизационную обстановку в широких и глухих углах почвы они не могли. Такие различия в уровне развития отдельных регионов Руси оказывали в X в. громадное влияние на судьбы страны, но еще большее значение они должны были иметь во время неизменно развивающихся социально-экономических, политических, религиозных процессов уже в рамках XI столетия. Усложняющаяся с каждым десятилетием внутренняя политика Руси, ориентированность данной политики на передовые в экономическом отношении регионы Среднего Поднепровья и новгородской округи должны были неминуемо упереться в стенке косности, традиционализма во всех сферах судьбы в иных регионах страны.
Наконец, X век вывел Русь на путь интернационального признания. Особенно успешными в этом смысле были годы правления Ольги, Владимира и Святослава. Но это было только признание Византии, восточноевропейского мира. В орбиту взаимоотношений с Русью в далеком прошлом и прочно были втянуты Польша, Венгрия, Болгария, скандинавские королевства, Хазария, Волжская Булгария, т.е. страны, имевшие с Русью неспециализированную границу. Но «громадная» Европа и в первую очередь скоро развивающиеся Франция, Германия, страны Аппенинского полуострова были еще вне сферы прочных интернациональных связей Руси, и киевские правители по мере усиления Руси, возрастания ее роли в восточноевропейском и ближневосточном мире должны были расширять и потом собственные внешнеполитические контакты, стремиться к возвышению европейского престижа и к участию в делах всего европейского региона. В этом замысле на первое место неспешно выходили отношения с Германией, которая в ту пору являлась средоточием главных нитей европейской политики.
Но сумеречным представлялось будущее Руси в сутки смерти князя Владимира Святославича. Государство стояло на пороге новой громадной междоусобицы, которая становилась классической не только для Руси, но и для других стран Европы и Передней Азии, где национальные раннесредневековые университеты были еще не прочны и где бессчётные факторы еще отрицательно оказывали влияние на состояние национальной стабильности.
Развитие экономики РОССИИ НА РУБЕЖЕ XIX-XX ВВ. УРОК #1
