Наконец Аксютка доигрался с Лобовым до скверной шутки. Посмотрела бурса в столовую, щей негодных похлебала и снова в собственный класс идет. Один только Аксютка щелкает зубами.
Как бы то ни было, все более либо менее подкрепились; один только Аксютка щелкает зубами от голода, либо, по туземному выражению, у него по брюху девятый вал ходит, в брюхе зорю бьют. Положение Аксютки ни при каких обстоятельствах не было так беспомощно, как сейчас, и в моральном и в животном отношении. Он, потешаясь над Лобовым, по обыкновению собственному, только лишь попал в Камчатку, как снова начал появляться внотате с пяткАми, другими словами самыми лучшими баллами.
Это лишь сбесило учителя: Ты, животное, — сообщил ему Лобов, — потешаешься нужно мною: в то время, когда тебя порют, у тебя в нотате нули; в то время, когда шлют в Камчатку — пятки? Знаю я тебя: ты получаешь того, дабы снова перейти на первую парту, дабы позже опять бесить меня нулями? Лжёшь же! Не посещать тебе на первой парте, и до тех пор пока у тебя опять не будут нули, до тех пор не ходи в столовую. Аксютка клялся и божился, что он раскаялся и сейчас будет обучаться неизменно. Лобов ничего слышать не желал. Не нужно твоего ученья, — сообщил он, — сиди в Камчатке. Аксюткино самолюбие было очень сильно задето, и, раздувая ноздри, он думал: посмотрим, чья заберёт!. И в нотате его были хорошие баллы; но Лобов любой раз сказал ему: и сейчас не кушай!.
В продолжение трех дней Аксютка кое-как перебивался, выкрадывая в том месте либо тут булку, сайку, ломоть хлеба, толокно, горох и тому подобное. День назад он забрался в сбитенную, где Ванька рыжий реализовывал сбитень, сайки, булки, пеклеванные хлебы, сухари, крендели, яблоки, репу, патоку, мед и красную икру, а для избранных и водчонку, очевидно по двойной цене против откупной; тут Аксютка успел похитить пара булок, насадив на палку гвоздь, которым и добывал из-за залавка съедомое, в то время, когда Ванька рыжий отходил в другую сторону. Но сейчас была среда, а сбитенная наполнялась битком лишь по вторникам и понедельникам, пока у бурсачков держались деньжонки, принесенные из дому; а при безлюдстве в сбитенной страшно было рисковать на воровство в ней. Что было делать? Бурсаки, зная, что у Аксютки девятый вал в брюхе, аккуратно припрятывали ломти хлеба и зорко смотрели за ним. Большая часть не хотело делиться с ним запасным хлебом; но, и делиться было не с чего: утренних и вечерних фриштиков в бурсе не полагалось; за обедом выдавали лишь по два ломтя хлеба, из которых один съедался в столовой, а второй уносился в кармане в запас.
В это же время все училище высыпало на двор. Ученики строили катальную гору. Так как досок забрать было неоткуда, то вся гора была сплошь из снегу. Снежные комы величиной в рост человека двигались по огромному двору училища. Около каждого из них, под командою вожака, трудилось человек по десяти. Комы доставлялись к горе, около которой, как муравьи в муравейнике, кишели ученики. Дня через два по долгому расчищенному раскату, что был мало менее балаганных раскатов Санкт-Петербурга, полетит бурса вниз головой на санках, салазках, подмороженных дощечках, рогожках, коньках, в противном случае и просто на самородном самокате, другими словами на брюхе вверх спиною. Бурсаки воображают радостный и весёлый вид: раздается команда выбранного распорядителя, призыв к работе, тенора и звонкие басы, смех, остроты. Радостно.
Аксютка щелкает зубами.
На левой стороне двора около осьмидесяти человек играются в килу — кожаный, набитый волосом мяч величиной в людскую голову. Две партии сходились стенки на стену; один из учеников вел килу, медлительно подвигая ее ногами, в чем состоял верх искусства в игре, по причине того, что от мощного удара мяч имел возможность перейти в противоположную сторону, в лагерь неприятеля, где и завладели бы им. Запрещалось бить с носка- наряду с этим возможно было ударить в ногу соперника. Запрещалось бить с закилька, другими словами, забежав в лагерь неприятеля и выждав, в то время, когда перейдет на его сторону мяч, прогонять его до города — назначенной черты. Нарушающему правила игры мылили шею.
— Кила! — закричали ученики; это означало, что город забран.
Победители в восхищении и с гордостью возвращались на собственный место. Им радостно.
Аксютка же щелкает зубами.
В углу двора, около сбитенной и хлебной пекарни, пара человек прокапывали в огромной куче снега норы и проползали через те норы на своем брюхе. В другом углу двора игрались в крепость, стараясь выбить друг друга из занятой на куче снега позиции, причем вместо картечи употреблялись в дело снежки. Гришкец и Васенда повалили Сашкеца на снег, зарыли его с ногами и руками в кучу снега, так что торчит одна только голова Сашкеца, — он беспомощен, и творят ему смазь мирового. Гришкец и Васенда смеются, да и Сашкец смеётся, — это была шутка полюбовная. Всем радостно.
Аксютка щелкает зубами.
