Время от времени человеку просто не везет. Сначала постигла неудача, после этого – вторая, третья, и все пошло наперекос.
Доставили с рудника паренька восемнадцати лет с переломом плеча. Перелом закрытый, без осколков. Пустяк! Устроить «самолет» (проволочная шина, согнутая под прямым углом и укрепленная к корсету), сделать вытяжение, фиксировать, и через месяц-полтора все в порядке. Но ему не повезло: обрабатывал его Ванчугов. Как все глупые люди, он, сам не зная, как делать, никого не спрашивал и советов не признавал. Вместо вытяжения он наложил глухой гипс на всю руку, кроме того на кисть до пальцев!
Второе невезение: парень с неправильно наложенным гипсом попал в палату Пуляевского. Пуля – хороший рамолитик. Как имели возможность допустить, дабы такая выжившая из ума развалина была доктором, не знаю. Вероятнее, оттого что он был парторгом поликлиники. Но, выжившему из ума свободному доктору нужно разрешить возможность работать, другими словами получать заполярные долгие рубли. Кого же доверить его заботам? Не вольнонаемных же! Пускай распоряжается здоровьем и жизнью арестантов: их страдания и смерть не так уж интересуют руководство. Супруга Пули, доктор-ушник, обязана дотянуть до пенсии, а до тех пор пока что пускай Пуля приобретает собственные сто процентов полярных.
Третье невезение: придя на дежурство в субботу вечером, я обратила внимание на то, что пальцы больного парня холодны и нечувствительны. Грозный симптом! Сосуды пережаты, и это угрожает омертвением. Я сходу отправилась к дежурному доктору, но не повезло и в четвертый раз. Дежурным доктором был все тот же Ванчугов – он и слушать не желал о том, что гипс наложен неправильно!
В воскресенье я была выходная, но пришла: на душе было неспокойно. Я желала добиться снятия гипса, поскольку это единственный метод избежать гангрены. Пуляевский был не только слабоумен, но еще и упрям, с огромным самомнением. Он потребовал, дабы никто не касался его палаты, и никто не посмел. В то время, когда же в понедельник гипс сняли, гангрена уже началась: два пальца, указательный и средний, были мертвы. Отрезать нужно было только два уже погибших пальца, но какое количество возни, сколько койко-дней! Это «портит статистику». К тому же гнойная ампутация – это медленное заживление вторичным натяжением, при руке «на самолете», с вытяжением. Куда несложнее отрезать всю кисть, а культю зашить, тогда заживать будет первичным натяжением. Так рассуждал Кузнецов.
В этот самый момент пятое невезение. Юная доктор-практикантка вскрикнула:
– А вы понимаете, Виктор Алексеевич, я еще ни при каких обстоятельствах не видела высокой ампутации руки!
– Вы сможете не только ее видеть, но и сами ее сделать, – галантно радуясь, сообщил Кузнецов.
В действительности, отрезать всю руку до плеча – это «чистая» операция. Через восемь дней снять швы и выписать никакого – самолёта и «больного» с вытяжением, при котором необходимо полтора-два месяца. Помимо этого, хорошенькой Наде Глебовой предоставляется возможность сделать высокую ампутацию.
Стремительный оборот койки… Минимум койко-дней… Цепочка невезений замкнулась. Будущее молодого паренька была решена.
Официально больной обязан согласиться на ампутацию. И он дал, но – на ампутацию двух пальцев! Даю наркоз. Больной засыпает. Постой, что они затеяли? Так как они планируют ампутировать плечо!
Я прекращаю наркоз:
– Надежда Алексеевна! Так как это правая рука! Поражены, по существу, только два пальца…
– Сестра! Давайте наркоз!
– Но… Правая рука… Он не давал согласия!
– Да как вы смеете! Санитарка! Кличь сестру Любченко давать наркоз!
Кузнецов вне себя от негодования.
Наложен жгут. Разрезали ткани. Надя перевязывает сосуды. Визжит выпивала, перепиливая кость. Вот с глухим звуком упала рука – правая рука – в таз.
С шумом распахивается дверь. На пороге – санитар.
– Виктор Алексеевич! Приехал Воронин. Он с Елизаветой Ивановной идет ко мне.
Что тут стало с Виктором Алексеевичем! Он, доктор, ассистирующий на операции, схватил ампутированную руку и стал с ней метаться по помещению, как кошка на пожаре! Сорвав стерильную простыню, которой был укрыт инструмент, он с лихорадочной поспешностью искал, куда бы ее запрятать. Так как глава норильских лагерей Воронин имел возможность бы обратить внимание, что при гангрене двух, всего двух пальцев, была ампутирована вся рука, другими словами «рабочая единица» сделана нетрудоспособной.
№ 47 Высокая ампутация нижней конечности
