По Столбовскому миру (1617) и Деулинскому перемирию (1618) западные русские почвы отошли к Польше и Швеции. Но в случае если в шведских владениях было мало русского населения, то в польских — значительно больше. Обращение Посполитая включала в себя не только Украину и Белоруссию, но и часть Великороссии — Смоленск, а помимо этого, часть и Литву Латвии. В начале XVII в. Польша волновалась те же неприятности, каковые переживали все европейские страны, а назывались эти неприятности Контрреформацией. Действительно, сама Польша не принимала участие в Тридцатилетней войне между католической и протестантской коалициями, но ей приходилось сдерживать Россию, которая выступала как сторонница протестантской унии. Так Россия и Польша опять были соперницами в политической борьбе.
Начало боевых действий не вынудило себя ожидать. В 1632 г. войска России попытались отбить Смоленск. Кинутое под стенки Смоленска русское войско складывалось из четырех солдатских полков, которых западному воинскому артикулу обучали служилые немцы, дворянской конницы и казаков южнорусских окраин. Русские осадили город, но Смоленск, имевший красивые оборонительные упрочнения, продолжительное время удачно защищался. В то время, когда же полякам удалось вызвать очередной набег крымского хана на юг России, «дети боярские» (аристократы) из-под стен Смоленска ушли на защиту южной русской границы — в том направлении, где они были нужнее.
Основной силой осаждавших стали сейчас пехотные полки западного строя. Но в то время, когда король Владислав подошел к Смоленску с двадцатитысячным войском, немцы , а после этого перешли к нему на работу. Оставшееся фактически без руководства русское войско было окружено поляками, блокировано, принуждено сдаться, выдав артиллерию и сложив флаги перед польским королем (1634).
Командующий русским войском боярин Шеин, герой обороны Смоленска еще во времена короля Сигизмунда III и Тушинского вора, был отпущен поляками в Москву. В Москве же несчастного Шеина, нисколько не виновного в поражении, обвинили во всех смертных грехах и казнили. И не смотря на то, что казнь Шеина была возмутительной несправедливостью — война имеется солдата и никто не застрахован от неудачи, — истины для нужно сообщить и второе. Жестокость в отношении Шеина стала выражением того возмущения, которое царило в Москве по окончании смоленской неудачи. Скоро с поляками был заключен Поляновский мир. Король Владислав окончательно отказался от претензий на столичный престол, но сохранил Чернигов и Смоленск. Так, и по окончании войны 1632-1634 гг. почвы России вместе с бессчётным русским населением оставались в руках Польши.
Громадно-, бело— и малороссы, каковые были подданными Речи Посполитой, в целом были в полной мере лояльны по отношению к польскому правительству. Но поляки относились к своим православным подданным свысока а также с презрением. И так как нельзя считать, что подлинной обстоятельством тут явились религиозные разногласия. Православные, с позиций католиков, — «схизматики», раскольники, но их грех значительно меньше, чем, скажем, у протестантов, которых церковь вычисляет еретиками. А ведь по окончании Реформации в Польше показалось множество «ариан» — антитринитариев, и представителей и евангелистов вторых реформаторских религиозных течений. Почтенные люди различных сословий принимали значительно чаще кальвинизм и арианство. К примеру, князья литовского происхождения Радзивиллы — один из знатных родов и самых богатых Польши — также делились на католиков и протестантов, но вовсе не ссорились между собой и великолепно ладили между собой в вопросах веры. Но когда обращение заходила о православных, от польской терпимости не оставалось и следа.
Русское дворянство с занятых поляками земель было лишено всех прав на чины, соответственно, и всякой возможности делать карьеру; русское купечество и городское ремесленное население было начисто вытеснено из торговли иудеями, пользовавшимися покровительством католической церкви и польских панов. Механизм их взаимоотношений был очень несложен. Польские магнаты, взяв в захваченных ими русских почвах громадные поместья, совсем не желали заниматься хозяйством, они предпочитали ездить по блестящим столицам Западной Европы. Да и в самой Польше — в Варшаве, Кракове — также было не скучно: шли представления в театрах, давались балы, планировали застолья. Потому, что таковой отдых был дорог, отнимал массу сил и времени, паны нуждались в посредниках, талантливых снабжать постоянный приток денежных средств. Таких посредников они нашли в лице иудеев, которых пригласил в Польшу еще в XIV в. король Казимир Великий. Иудеи хорошо устроились в этом государстве, сняли в аренду лавки и корчмы, занимались меной и ростовщичеством денег. В поместьях они становились доверенными лицами польских панов — факторами — и выжимали деньги из русских крестьян-арендаторов.
Другими словами, перед русским населением Речи Посполитой стоял выбор не столько тяжелый, сколько безнравственный сам по себе: либо переходить в католицизм и становиться поляками, либо терпеть всевозможные унижения. Русские, белорусы и украинцы, жившие на захваченных Польшей территориях, пошли на огромные жертвы для сохранения кроме того не свободы совести (данной свободы у них не было), а самой православной веры. Весьма немногие переходили в униатство и католичество; в большинстве собственном православное население отказалось поменять веру греческую на веру латинскую. И так как нельзя сказать, что безграмотные украинские казаки либо белорусские крестьяне осознавали теологические различия между католичеством и православием. Никому из них и в голову не приходило интересоваться таковыми различиями, потому что для множества людей определенное вероисповедание выступало в первую очередь индикатором принадлежности к в полной мере определенному коллективу — «своим». Те, кому по стереотипу поведения, мироощущению были ближе католики, — примыкали к католикам; те, кому были более красивы православные, — пополняли их последовательности.
Но, возможно, поляки, вошедшие в круг западноевропейских народов, были осознанно уверенный в правоте догматов, принятых римской церковью? Никак не бывало. Двумя самыми массовыми сословиями у поляков была крестьяне и безграмотная шляхта — «хлопы». Сословную границу между ними несложнее всего выяснить так: «хлопы» — это люди, высвобожденные от военной работы и обложенные налогами; шляхта, наоборот, — подданные, высвобожденные от налогов и обязанные короне военной службой. Отличие между «шляхтой» и хлопами была, по сути, мала: большинство шляхты составляла так называемая застенковая шляхта, аналог русских однодворцев. Ее представители обитали в маленьких деревнях («застенках»), сами пахали почву вместе с крестьянами, потому, что все их дворянское достояние обычно заключалось в дедовской сабле да «польском гоноре». Небольшая польская шляхта составляла то же военное сословие, что и казачество польской Украины, другими словами окраины, ничем от него не отличаясь по существу. И потому у нас нет никаких обстоятельств думать, словно бы польские шляхтичи разбирались в теологических тонкостях лучше украинских казаков. Следовательно, обстоятельства кровавой борьбы, вспыхнувшей на Украине в XVII в., лежат за пределами конфессиональных разногласий.
К середине XVII в., в то время, когда Москва отбилась и оправилась от польско-шведской интервенции и надежда на объединение двух стран под скипетром польского короля упала, в Польше показались представители католического ордена иезуитов.
Орден иезуитов был основан испанским офицером Игнатием Лойолой в 1534 г. Официально заявленной целью деятельности нового братства стало противодействие Реформации — борьба с ересью и расширение сферы влияния католицизма. Но стереотипы поведения, закрепленные в уставе этого ордена, свидетельствовали о том, что иезуиты являются реформаторами католицизма никак не в меньшей степени, чем последователи Лютера либо Кальвина. Ограничимся одним красноречивым примером. По христианским догматам, высшим судьей каждого людской поступка есть сам Христос, и его оценка обнаруживается в отечественной совести. В противном случае говоря, любой, кто честно вычисляет себя христианином, обязан для спасения души соотносить собственные деяния со своей совестью, а не оправдывать их аргументами разума. Иезуиты же приняли тезис об полном послушании младших старшим и вычисляли обучение способом формирования веры. Как раз исходя из этого в деятельности иезуитов «к вящей славе Божией» такое громадное место занимала педагогика. Братья трудились в мире, открывая академии и коллегии, подготавливая войны, занимаясь подкупом и шпионажем с единственной целью — вернуть как возможно больше еретиков в лоно католической церкви.
С теми же целями развернули ученики Лойолы собственную деятельность и в Польше. На территории Белоруссии была открыта иезуитская коллегия, которая деятельно вела католическую пропаганду. В первую очередь было заявлено, что соглашение восточной и западной церквей уже достигнуто и закреплено Флорентийской унией 1439 г., не смотря на то, что к тому времени об данной унии успели забыть и сами католики. На этом очень зыбком фактологическом основании всем православным предлагалось принять католическую веру как более идеальную. Очевидно, в подтверждение «превосходства» католической веры ее проповедники приводили собственные аргументы. Так, католик Петр Скарга — создатель книги о преимуществе католической веры — сказал об универсальности латинского языка в общении и богослужении католиков, о превосходстве латыни над славянскими языками. В некоем отношении он был прав: латинский язык наровне с греческим в далеком прошлом стал одним из главных богослужебных языков, и вправду именно на латыни существовала огромная богословская литература.
У Петра Скарги нашлись очень толковые оппоненты из православных белорусов. Действительно, имена многих из них малоизвестны, потому, что возражения католикам в то время имели возможность обойтись человеку дорого, но суть аргументации в полной мере ясен. Они показывали в первую очередь на наличие собственной, свято-отеческой традиции славянского богослужения, на наличие фактически всех нужных переводов религиозной литературы на церковнославянский язык. На этом основании они отрицали необходимость изучения чужого языка, фактически им не нужного. И нельзя не согласиться с тем, что правда тут была полностью на стороне православных.
Владение любым языком полностью подразумевает в первую очередь возможность довести до собственных собеседников сложные мысли с нюансами и соответствующими деталями. А такое знание языка вероятно только при знакомстве с поведением того этноса, что на этом языке говорит и думает, при жизни в соответствующей этнической среде. В другом случае собеседники вынуждены ограничиваться примитивными штампами. Следовательно, навязываемая католиками замена церковнославянского языка на латинский имела возможность привести лишь к упрощению форм духовной практики. Так, католики, по существу, боролись за понижение интеллектуального уровня населения Восточной Европы, в чем их и упрекали, кстати сообщить, не только православные, но и протестанты.
Второй предмет споров католиков с православными породила неприятность церковных авторитетов. Латиняне утверждали, и, на первый взгляд, очень убедительно, что вывод церковных иерархов, как людей грамотных и опытных, предпочтительнее неспециализированного мнения несложных прихожан. (Логическим завершением приведенного выше утверждения, конечно, стал тезис о абсолютном авторитете папы.) Оппоненты Петра Скарги, возражая католикам, ссылались на множество примеров из истории церкви, в то время, когда большие иерархи — Несторий, Евтихий, Македоний — появились основоположниками ересей, осужденных церковными соборами. Православные отвергали латинское познание церковного авторитета и, руководствуясь принципом соборности, потребовали покинуть за ними право на определение истины, исходя из эмоции совести всех и каждого.
Разбирая эти несоответствия православных и католиков, возможно сделать вывод, что в этом случае под религиозными идеологическими оболочками прятались два различных мироощущения. Ясно, что при появившихся коллизиях жизнь русского населения в Польше стала тяжела [17]. Само собой разумеется, существовавшие неприятности могли быть решены, но лишь при наличии доброй воли обеих сторон, а ее-то именно и не хватало.
Увидим попутно, что крепостного права как такового в Польше не было: любой крестьянин имел возможность уйти от пана, в случае если желал. Но уйти означало кинуть все имущество, а довольно часто и утратить личную свободу, по причине того, что личная свобода крестьян ограничивалась твёрдой совокупностью налогов. Налоги платились помещику, и в случае если у крестьянина денег не пребывало, он становился дворовым человеком. Как видим, отсутствие крепостного права создавало для крестьян условия судьбы значительно нехорошие, нежели при крепостном праве, имевшем место на Столичной Руси. Парадоксально, но отсутствие крепостной зависимости крестьян обрекало их на полное бесправие. Налогами были обложены почвы, водоемы, охотничьи угодья, сенокосы а также православные церкви. Последнее особенно раздражало православных: иудей-фактор пользовался ключами от церкви так же, как ключами от амбара, открывая храм для работы по собственному жажде в зависимости от уплаты прихожанами соответствующей суммы.
Само собой разумеется, от произвола польских панов и иудейских факторов страдали и польские, и литовские крестьяне, но крестьяне-католики имели возможность договориться со помещиками и шляхтичами — они оставались «собственными», не обращая внимания на социальную рознь. У православных же не было таковой возможности: польские паны их слушать не желали, потому что они были «чужие», «схизматики». Как раз поэтому различия ни польские, ни литовские крестьяне никаких больших бунтов либо восстаний против панов, не обращая внимания на всю тяжесть эксплуатации, не устраивали. А православным, наоборот, ничего другого делать не оставалось, и с конца XVI в. восстания русских шли одно за вторым. Первым поднял мятеж Наливайко (1594-1596), но был схвачен и казнен в Варшаве. За восстанием Наливайко случились и другие: Павлюка, Остраницы, Гунн. Апофеозом продолжительной католицизма и борьбы православия по праву считается восстание Богдана Хмельницкого, положившее начало освободительной войне на польской Украине.
Сериал
