Это показалось мне хорошим вниманья, и я вошел в соответствующую дверь.
Я был в сумрачной негромкой помещении, где без стула, на восточный манер, сидел на полу человек, а перед ним лежало что-то наподобие громадной шахматной доски. В первоначальный момент мне показалось, что это мой дорогой друг Пабло, – по крайней мере, он носил такую же пеструю шелковую куртку и у него были такие же чёрные сияющие глаза.
– Вы Пабло? – задал вопрос я.
– Я никто, – растолковал он приветливо. – У нас тут нет имен, мы тут не личности. Я шахматист. Хотите забрать урок построения личности?
– Да, пожалуйста.
– Тогда, будьте хороши, дайте мне десяток-второй ваших фигур.
– Моих фигур?..
– Фигур, на каковые, как вы видели, распадалась ваша так называемая личность. Так как без фигур я не могу играться.
Он поднес к моим глазам зеркало, я опять заметил, как единство моей личности распадается в нем на множество «я», число которых, думается, еще выросло. Но фигуры были сейчас весьма мелкие, размером с простые шахматные. Негромкими, уверенными перемещениями пальцев игрок отобрал пара десятков и поставил их на пол рядом с доской. Наряду с этим он монотонно, как повторяют прекрасно заученную обращение либо лекцию, твердил:
– Вам известно ошибочное и злосчастное представленье, словно бы человек имеется некое постоянное единство. Вам известно кроме этого, что человек складывается из множества душ, из великого множества «я». Расщепление кажущегося единства личности на это множество фигур считается сумасшествием, наука придумала для этого названье – шизофрения. Наука права тут постольку, потому, что ни с каким множеством нельзя совладать без управления, без известного упорядоченья, известной группировки. Не права же она в том, что думает, словно бы вероятен только один, раз окончательно этот, непреложный, пожизненный порядок множества подвидов «я». Это заблужденье науки имеет массу неприятных последствий, полезно оно лишь тем, что упрощает состоящим на национальной работе воспитателям и учителям их работу и избавляет их от необходимости думать и экспериментировать. Благодаря этого заблужденья «обычными», кроме того социально высокосортными, считаются довольно часто люди летально сумасшедшие, а как на сумасшедших, наблюдают, напротив, на иных гениев. Исходя из этого несовершенную научную психологию мы дополняем понятием, которое именуем мастерством построения. Тому, кто изведал распад собственного «я», мы показываем, что куски его он неизменно может в любом порядке составить заново и добиться тем самым нескончаемого разнообразия в игре судьбы. Как автор формирует драму из горстки фигур, так и мы строим из фигур отечественного расщепленного «я» все новые группы с новыми напряжённостями и играми, с всегда новыми обстановками. Смотрите!
Негромкими, умными пальцами он забрал мои фигуры, всех этих стариков, юношей, детей, дам, все эти радостные и грустные, сильные и ласковые, ловкие и неуклюжие фигуры, и скоро расставил из них на собственной доске партию, где они в тот же час построились в семьи и группы для борьбы и игр, для вражды и дружбы, образуя мир в миниатюре. Перед моими восхищенными глазами он вынудил данный живой, но упорядоченный мелкий мир двигаться, играться и бороться, заключать альянсы и вести сраженья, осаждать любовью, вступать в браки и размножаться; это была и правда многоперсонажная, бурная и увлекательная драма.
После этого он радостно совершил рукой по доске, с опаской опрокинул фигуры, сгреб их в кучу и задумчиво, как разборчивый живописец, выстроил из тех же фигур совсем новую партию, с совсем вторыми группами, сплетеньями и связями. Вторая партия была родственна первой: это был тот же мир, и выстроена она была из того же материала, но переменилась тональность, изменился темп, переместились выговоры мотивов, обстановки купили другой вид.
И вот так данный умный строитель строил из фигур, любая из которых была частью меня самого, одну партию за второй, все они отдаленно походили друг на друга, все очевидно принадлежали к одному и тому же миру, имели одно да и то же происхожденье, но любая была полностью новой.
– Это и имеется мастерство жить, – сказал он поучающе. – Вы сами вольны впредь на все лады развивать и оживлять, усложнять и обогащать игру собственной жизни, это в ваших руках. Так же как сумасшествие, в высшем смысле, имеется начало всяческой мудрости, так и шизофрения имеется начало всякого искусства, всякой фантазии. Кроме того ученые это уже наполовину признали, о чем возможно прочесть, к примеру, в «Чудесном роге принца» [[76]], очаровательной книжке, где кропотливый и прилежный труд ученого облагораживается очень способным сотрудничеством нескольких сумасшедших живописцев, засаженных в психиатрические лечебницы. Заберите с собой ваши фигурки, эта игра еще неоднократно доставит вам радость. Фигуру, которая сейчас выросла в несносное пугало и портит вам партию, вы на следующий день понизите в чине, и она станет безобидной второстепенной фигурой. А из милой, бедной фигурки, обреченной, казалось уже, на невезенье и сплошные неудачи, вы сделаете в следующей партии принцессу. Хочу вам прекрасно повеселиться, сударь.
Я низко и признательно поклонился этому гениальному актеру, сунул фигурки в карман и вышел через узкую дверь.
Вообще-то я считал, что сразу же сяду в коридоре на пол и буду часами, целую вечность, играться со собственными фигурами, но чуть я возвратился в данный яркий и круглый коридор, как меня понесли новые теченья, каковые были посильнее меня. Перед моими глазами ярко вспыхнул плакат:
Успех не гарантирует счастья
