— Ещё!.. Ещё!..
Уна, ничего около себя не подмечая, натыкаясь на всё без исключение, металась по анфиладе увешанных картинами покоев.
Она была в крайнем возбуждении — решала, что делать дальше.
Очевидно, это не было размышлением в том смысле, в каком знают это философы, выстрадавшие в опробованиях каждое из слов, составляющих высказываемую ими идея. Слова, без которых стройное логическое размышление нереально, Уне были не необходимы. Иногда в её сознании оказалось что-то, составляющее часть ответа, — цветистый образ либо побуждения к действию. Приходили мысли-формы как бы ниоткуда, но Уна, подобно дамам из муниципальных кварталов, верила, что исходили они конкретно от всевышних Неба.
Уна привыкла: чтобы ответ, ведущее её к достижению цели, пришло стремительнее и воспринималось отчётливее, она не должна сдерживаться — и потому Уна, выпив громадную чашу вина, и не сдерживалась . Стенки, роскошно украшенные картинами с изображениями похищающего Европу Юпитера, рывками наплывали на неё, под ноги то и дело попадала выскользнувшая наземь драгоценная чаша, а руки Уны непроизвольно ласкали тело.
— Ещё!.. Ещё!.. — не осознавая себя а также не слыша, стонала Уна.
Ожидаемое наставление было принципиально важно. Оно касалось не только не совсем успешного жертвоприношения её возлюбленного, не только последующих удач её мужа, но и что-то большего.
Главные всевышние ей благоволили, это без сомнений — так как в противном случае не случилось бы ничего из того, чему произойти было разрешено.
Но которому из них она, Уна, тогда недомолилась? Так как не в противном случае как недовольством кого-то из всевышних и возможно было растолковать, из-за чего заклание любимого — как жертвенного быка, со поясницы в сердце! — столь предусмотрительно совершённое малым клинком Бедного, встретило противодействие событий — и какое замечательное противодействие!
Сперва провалился сквозь землю небольшой клинок — было нужно оказать помощь им его «отыскать».
Кроме того, оказалось, что из Рима отправлен соглядатай, — что уже не очень приятно само по себе! — он к тому же ещё и прибыл не своевременно!
Появление соглядатаев — это неизменно дыхание заговора. Её с мужем желают с наместнической должности сместить! Но против кого данный заговор? Супруг, ясно, духом до тех пор пока ещё не властелин, до предречённых пределов власти ему ещё на большом растоянии, следовательно, заговор в первую очередь против неё, Уны.
И нужно же было так произойти, что соглядатай вошёл в город так не своевременно! Он должен был в город не входить вовсе! Либо войти раньше! Опоздание — вот в чём противостояние!
Но всякое противодействие — не просто так.
— О, всевышние! За что?!.. Детям ли восставать против собственной Матери? За что? Неужто… Вышний?..
Уна заметалась.
Нет, не может быть! Это не Вышний. А соглядатай — виновен! Виновен в опоздании, потому что оно — противостояние благоволящим Уне всевышним.
— Безбожник! — голос Уны пламенел неприязнью. — Повинен смерти!
Но повинен которой из смертей?
Мучительной?
Мгновенной?
Как бы то ни было, смерть его должна быть прекрасна .
Как и место смерти.
Прекраснее кварталов любви лишь один квартал — танцующих мертвяков.
Смерть в вымерших кварталах? На том же самом месте?
Нет! Большое количество чести.
Кто данный соглядатай если сравнивать с её любимым? Ничтожество. И потому это было бы предательством — вести соглядатая на то же самое место.
Может, в самом квартале любви?
Уна представила: около столпившиеся радостно-взволнованные гетеры, с повизгиванием разглядывающие ещё не остывшее тело. А ещё наблюдающие на неё, Уну, — снизу вверх, с завистью. Да, на данный момент Уна вся в крови мужчины, недавнего любовника, она для них — царица, царица любви, Предызбранная, Великая «Мамка»…
…Из темноты внутреннего зрения, которому она привыкла доверять больше всего остального, выплыли привычные очертания… Узкие проходы… Фигуры дам, искусно полуобнажённые, скользящие тени выбирающих мужчин, красноватые отблески светильников любви…
Им, мужчинам, страшно: кто не слышал про кошмары в этих кварталах? Убийства тут бывает, но ни при каких обстоятельствах не удаётся кроме того отомстить. Но данный ужас, наверное, приходящих ко мне на поклонение нисколько не отталкивал, а наоборот, притягивал…
А-а, вот и соглядатай!..
Не смотря на то, что Уна его ни при каких обстоятельствах прежде не видела, она, кроме того ослеплённая огнём светильника, определила его сходу.
«Солдатские» друг за другом к нему льнут, выгибаясь и поворачиваясь так, дабы наблюдать из-за плеча, восторженно, но одновременно с этим неуверено, как бы стыдливо опуская глаза — и изгибаясь, изгибаясь…
Но он их не подмечает… идёт к ней… лишь к ней… к ней одной. Идёт — и ничего с охватывающей его любовью сделать не имеет возможности.
Вот пора договориться о цене…
— При чём тут деньги, дорогой ?.. Для тебя — хоть бесплатно… — Голос прерывается и переходит в бессвязный лепет…
Соглядатай не посмотрев назад — а зря! — ныряет за ласкающие волны занавеси входа… Уна, как принято, прихватив с собой светильник, погружается в чрево Великой Матери.
Следующая на маленьком расстоянии сзади соглядатая тень, огромная, во всё небо, замирает — в ожидании.
Позже оказывается у домика близко.
Исполнитель ощупывает рукоять меча, запрятанного в складках неотёсанного хитона. Прислушивается: в то время, когда же, наконец, наступит необходимый момент.
В то время, когда?
В то время, когда?
Но вот, наконец-то, раздаются характерные звуки.
Остаётся пара мгновений…
Ещё!..
Ещё!..
Ну!
Решительным перемещением отбрасывающий тень отдёргивает занавесь, в один момент выхватывает небольшой клинок и, в один бросок, более похожий на падение, достигнув ложа, погружает клинок в напряжённую, точно покрытую капельками пота пояснице стоящего на коленях соглядатая…
Раздаётся крик… нет, хрип — тело агонизирует, судорожность перемещений напоминает кульминацию любви… разве что пальцы вцепились в её обнажённое любящее тело намертво…
Как ей прекрасно!..
Как же ей прекрасно!!!..
Ну же, ещё!!!
— Ещё!..
Ещё!..
«Сейчас — ну!!» — не разжимая губ, отдаёт она приказ.
Отбрасывающий огромную тень послушен: он чуть вытягивает клинок из пронзённого полностью тела, так что выходное отверстие раны освобождается и кровь волной изливается на неё всю; но клинок до конца не вынимает, а оставляет в ране, дабы перекрыто было лишь входное отверстие — тогда кровь дастся ей вся…
— А-ы!!..
Исполнитель, готовый вторить каждому звуку её восхищения, однако, обхватив голову руками, исчезает, оставляя её наедине с достигшим пределов любви идеальнейшим из любовников.
Кровь из отверстой раны продолжает толчками изливаться на её красивое тело. Тёплая волна струится на ласковый пузо… Она изгибается ещё больше, и струйки из ложбинки поясницы достигают грудей — обоих сосков в один момент…
Красивейшая сжимается: ей думается, что на данный момент настил не выдержит и агонизирующий бык, проломив его, её покроет.
Бык огромен… И всё другое у него — также… Кровь потоками заполняла яму, омывая каждую часть её тела. Каждую! Уна тогда непроизвольно пробовала стереть кровь с груди, с сосков — и со стороны имело возможность показаться, что она их ласкает.
Но нет, происходящее с ней на данный момент, в весенний месяц нисан, вовсе не повторение бывшего с нею при крещении в культ Кибелы-Богоматери. И это не яма, в которую её, обнажённую, опустили и над которой из жердей соорудили священный помост. И над ней вовсе не бык, самец в полной его силе, которого тогда на помост возвели для заклания…
Уна открыла глаза и посмотрела назад: не показались ли, почуяв кровь, гетеры, дабы восславить её как царицу любви.
— Да, такая его смерть, пожалуй, будет для него самой доброй, — сообщила вслух Уна, по поводу в который уже раз ниспосланной картины смерти соглядатая. — Смерть смертей! Верх и предел его удовольствия…
Смертная Казнь: Реакция Подсудимых На протяжении Вынесения Решения суда
