Стоит бороться

(Дилан)

Итак, следующее, что я знал – мы вчетвером заполнили заднее сиденье такси, отправляясь в больницу на Нижний Ист-Сайд. Я сидел слева, вместе с Алекс, обнимающей меня, моя правая рука покоилась ладонью вверх на ее колене, завернутая в шелковую накидку, которая не будет пригодна в будущем. Она опиралась на меня. Я отдавал ей все свое внимание.

Все молчали. В этот момент слова были лишними.

Келли и Джоэль в значительной степени заботились об этом для нас. Келли сидела посреди заднего сиденья и пробормотала Джоэлю:

– Ты никогда не калечил свою руку из-за меня. Что ты за парень тогда такой?

– Ты разыгрываешь меня? – спрашивает Джоэль.

– Я просто говорю. Я не думаю, что ты действительно серьезно настроен. Если бы ты был серьезно настроен, ты нашел бы способ показать это. Например, полностью искалечить свою руку или еще что-нибудь.

Алекс дрожит от смеха рядом со мной. Я поворачиваю голову, глядя на нее, положившую голову на мое плечо.

– Это не значит, что я не воспринимаю тебя всерьез, Келли. Или что я несерьезно настроен. Я просто не спятил так, как этот парень, – он смотрит на меня через машину. – Ничего личного, Дилан.

Я кривлюсь. Вот, блин, это было больно.

– Без проблем, – ворчу я.

– Слушай, Келли, – говорит он. – Мне нужно, чтобы ты услышала меня.

Келли сидит от Джоэля так далеко, как только может. Она прижалась бедром к бедру Алекс. Спина прямая, смотрит прямо перед собой, руки сложены на груди.

– Я думаю, что просто испугался, ясно? Нам девятнадцать! Это большое обязательство. Мы ни с кем больше не встречались с тех пор, как поступили в колледж и… я испугался.

– Это неправда, – говорит Келли. – У тебя беспорядочные половые связи с начала занятий в этом году. Я подпущу тебя к себе не раньше, чем ты проверишься на ЗППП (заболевания, передающиеся половым путем).

– О, ради всего святого!

– Серьезно, что, черт возьми, означают беспорядочные половые связи? Ты применяешь ко мне спортивные метафоры?[17] Ты добрался до домашней базы, теперь пора перейти к Суперкубку или как?

Он качает головой. – Суперкубок – это футбол, невежа, а домашняя база – это бейсбол.

– О. Мой. БОГ!

– О-о-о, черт. Послушай, я облажался, Келс. Я люблю тебя! Я не хочу никого кроме тебя.

– Что ж, теперь ты вернулся в малую лигу, приятель, и у них нет баз. Или трехочковых ударов. Или… неважно. Тебе придется потрудиться, чтобы убедить меня.

– Я достал те странные цветы, которые тебе нравятся.

Алекс сильно трясется, давясь смехом. Я смотрю на нее сверху вниз, наши глаза встречаются. Она улыбается, и я больше всего на свете хочу наклониться и поцеловать ее, если не придется двигать моей раненой рукой. Она тянется ко мне, прижимаясь губами к моему уху, и шепчет:

– Она сейчас вратарь, да?

Я ничего не мог с собой поделать. Я расхохотался.

– Странные цветы? Ты настолько далеко от того, чтобы меня убедить, что даже понятия не имеешь.

– Что я должен сделать, чтобы убедить тебя, детка? – говорит он.

– Пришли мне больше странных цветов, которые мне нравятся.

– По рукам.

– Ты будешь пресмыкаться. Может быть, вечность. Да, пожалуй, вечности будет достаточно.

– Черт возьми, дамочка, – говорит водитель такси. – Дай парню передышку.

Я больше не могу сдерживаться. Я хохочу, трясясь от смеха, и Алекс смеется вместе со мной.

Келли смотрит на нас и говорит:

– Вы двое совсем не помогаете!

Боже! Я смеюсь еще сильней, слезы бегут по моим щекам. Я вытираю их здоровой рукой и говорю:

– Келли, я так рад познакомиться с тобой.

Она издает громкое «хм-м-м-м-м» и говорит:

– Похоже, что ты и истеричка снова вместе.

Я легкомысленно одарил ее огромной улыбкой. Мы? Вместе? Я не знаю. Но кем бы мы ни были, это лучше, чем быть убитыми горем.

Келли и Джоэль спорят всю дорогу до больницы. В какой-то момент я наклоняюсь и шепчу Алекс:

– Я думаю, она хочет вернуться к нему.

Она тоже шепчет:

– Не волнуйся, это нормально для них.

Черт возьми. Если это нормально, я не хочу видеть, что происходит, когда Келли расстроена.

С другой стороны, это выглядело менее болезненно чем то, что мы с Алекс делали эти месяцы.

Меня словно снова ударили. Может, она и лежала рядом, свернувшись в клубок, пока я был ранен, но простила ли она меня? Я понял это, наконец. Потому что все было недоразумением. Не было никакого парня в ее комнате. Это был просто дружелюбный парень ее соседки. Я был настолько опьянен этим и боялся, что нет пути назад. Значимость фотографии на ее столе, высушенные розы в рамке на комоде не ускользнули от меня. Мы любили друг друга, а я причинил ей боль. Ей было плохо. Разве у меня вообще есть право на прощение?

Я пообещал себе, что мы поговорим, когда будем одни. Мы выясним это. Мы нарушим все правила, которые были, пока действительно не поймем друг друга и то, что случилось, чтобы мы могли двигаться дальше.

Потому что впервые с тех пор, как умерли Ковальски и Робертс, с тех пор, как я попал в больницу, я почувствовал надежду. Надежду, благодаря девушке, которая свернулась в клубок рядом со мной. За это стоит бороться.

Такси остановилось у отделения скорой помощи, я выпрямился, чтобы достать из кармана бумажник здоровой рукой.

– Не будь идиотом, – Алекс полезла в свою сумочку. Она протянула водителю двадцатку, мы вышли из такси. Я немного шатался, поэтому она обвила меня рукой.

– Извините за то, что испортил ваш вечер, – говорю я Келли и Джоэлю.

– Не переживай насчет этого, – произносит Джоэль. – В любом случае, наблюдать за вами было намного интереснее, чем сидеть в баре на 1020. Если бы мы встретились один на один, ты, возможно, побил меня, а не решетку. И это было бы досадно.

Келли закатывает глаза и ударяет Джоэля по плечу. Это собственнический жест, из которого я могу судить о том, что она сдалась.

– Ага, – говорю я, мой голос немного дрожит. – Недоразумение, да?

– Да, мы всё слышали, – говорит он. – Не переживай об этом.

На столе в отделении неотложной помощи мы заполняли бумаги. И я капнул немного крови на стол, затем извинился. Через несколько минут помощник врача пришел, установил сложность случая и решил, что рука выглядит плохо, но это не смертельно, затем он сказал, что нами кто-нибудь займется.

– Это может занять некоторое время, – говорю я.

– У нас есть все время в мире, – бормочет Алекс. Она все еще не отпускает меня.

Поэтому мы ждём. Через какое-то время Келли и Джоэль прекратили и снова начали спор. На них было обращено много любопытных взглядов, пока пожилая дама, сидящая через два сидения от них, не постучала Джоэля своей тростью по плечу.

– Вы ведете себя неприлично, – говорит она. – Почему бы вам не заняться этим где-нибудь еще.

– О Боже, – говорит Келли: – Простите.

– Да, простите, – бормочет Джоэль.

– Может, вам пора идти? – говорит Алекс. – Мы будем в порядке.

– Уверена? – спрашивает Келли.

К этому моменту Джоэль стоит, дергая ее за руку.

– Да, – говорит Алекс, кивая. – Идите!

Келли наклоняется к Алекс и шепчет:

– Возможно, я не приду сегодня ночью домой.

Алекс усмехается:

– Тогда увидимся завтра.

Джоэль смотрит на меня и говорит:

– Увидимся, Дилан. Приятно познакомиться с тобой, – он протягивает руку, я автоматически делаю то же самое, но задыхаюсь от боли. И мы не пожимаем друг другу руки.

Я киваю ему. Эти двое выбегают из пункта скорой помощи, взявшись за руки.

– Они забавные, – говорю я.

– Да. Но они любят друг друга.

Она наклоняется настолько близко, насколько может.

Я делаю глубокий вдох, стараясь игнорировать боль в руке, и задаю вопрос, волнующий меня больше всего:

– Что насчет нас? Кто мы теперь?

Она смотри на меня, из-за ее взгляда у меня прерывается на секунду дыхание, и говорит:

– Мы должны понять это прямо сейчас?

Я говорю:

– Не прямо сейчас. Но в ближайшее время. Прежде… прежде, чем мы снова разобьем наши сердца.

Она вздрагивает от такой перспективы.

– Хороший вопрос, полагаю, – Алекс отворачивается, и я вижу, как ее нижняя губа дрожит.

– Алекс, послушай меня.

Она поворачивается ко мне.

– Я хочу поговорить о том, что случилось. Между нами.

Она кивает, затем говорит:

– Зачем?

– Думаю, пора расставить все на свои места. Алекс… Мы и так ходим по острию уже несколько недель. Иногда флиртовали, иногда нет. Вспоминали, иногда нет. Играли по правилам, которые, вроде, и имели смысл, но, вообще-то, в них не было ни капли смысла. Думаю, пора быть честными.

Она моргает, и я делаю глубокий вдох. На ее лице написана тревога.

– Поговори со мной, Алекс. Почему ты боишься?

Уголки ее губ дергаются в улыбке. Она шепчет:

– Потому что сейчас я счастливее, чем была до этого. Я не хочу разрушить это неповторимое чувство.

Я делаю глубокий судорожный вдох. Было ясно, что она именно это имеет в виду. Она была сейчас счастливее, чем до этого, потому что была со мной.

Всё больше причин для честности.

– И я тоже. И боюсь, если мы не будем разговаривать, то у меня появятся подозрения или у тебя, что мы не делимся друг с другом. И мы снова все испортим. А это… я не думаю, что смогу пережить это.

– Просто ответь мне на один вопрос, – говорит она.

Я киваю.

– Ты все еще любишь меня? Правда?

Я притягиваю ее ближе и тихо говорю:

– Больше, чем саму жизнь.

Она обнимает меня и прислоняется к моей груди.

– Хорошо. Тогда я буду говорить обо всем, что ты хочешь.