ПОХОРОННЫЙОБРЯД И ПРИЧИТАНИЯ КУМЫКОВ*
Плачи и причитания являются одним из наиболее древних и устойчивых видов устно-поэтического творчества народа. Они занимают значительное место среди других жанров обрядовой поэзии и представляют собой ‘неотъемлемую часть всей похоронной обрядности.
Обряд оплакивания покойника у кумыков называется «яс» (слово это по происхождению арабское и означает «печаль»). Плачи носят название «яс» или «ваях» (ваягь). Ваях, очевидно, исконно кумьгкское домусульманское название похоронного обряда и сопровождающих его причитаний (см. ниже). Термин «яс» ныне употребляется чаще «ваяха», что, по-видимому, связано с утверждением среди кумыков ислама.
Однако в причитаниях и в ряде моментов похоронного обряда, особенно в части, отправляющейся женской половиной, сохранилось много черт, уводящих нас в домуеульманский период.
Отсутствие многих компонентов аналогичного кумыкскому дому-сульманского похоронно-обрядового ритуала у соседей — горцев Дагестана и, наоборот, довольно богатые аналогии с обрядностью некоторых тюркских народов позволяют в целом говорить о его древнетюркских основах у кумыкоз. Причем, данная основа в разных кумыкских районах представлена не одинаково. Это- обусловлено как неравномерностью процессов поздней трансформации обрядности, связанной с особенностями социально-экономического и культурного развития районов, так, видимо, и степенью влияния тех или иных древних тюрков на эти регионы. Нам представляется, что северные кумыки больше испытали влияние сравнительно поздних тюрков — кыпчаков и отчасти ногайцев, в то время как в южной Кумыкии сравнительно больше ощутимы элементы огузских, а возможно и доогузских (гунны, булгары, хазары и др.) тюрков.’ Не исключено, что эти влияния «поддерживались» и гео-
* В данной статье использован материал, в основном собранный ее авторами.
1 Об этом см. Гаджиева С. Ш. Кумьки. М., 1961; Аджиев А. М. Кумыкский ны/р о Джавате и сказание о Дели Домруле из «Китаби дадем Коркут». Советская тюркология, 1975, № 6, с. 33—37.
графическим расположением отмеченных регионов (северная Кумыкия вплотную примыкает к кылчакскому миру — ногайцы,, карачаевцы, балкарцы, татары и др., южная — к огузскому — азербайджанцы). Однако наличие у южных кумыков ряда фольклорно-этнографических данных, отсутствующих у соседей, потомков огузов — азербайджанцев, тереке-менцев, — говорит о том, что дело не только в соседстве, но и в сохранении, «консервации» в южно-кумыкских районах именно древнетюрк-ских традиций.
Исходя из степени представленности, сохраненное™ древнего похоронного обряда, мы делим Кумыкию на три условных региона: южный (Каякентекий, отчасти Кайтагекий р-ны); средний (Ленинский, Буйнакский, отчасти Кизилюртовский р-ны); .и северный (Хасавюртовский, Бабаюртовский, отчасти Кизилюртовский и Кизлярский р-ны). Хотя, разумеется, границы между ними не всегда четко очерчены, вырисовывается такая общая картина: у южных кумыков обряд в древнем своем качестве представлен лучше, и по мере продвижения на север наблюдается его постепенное угасание, трансформация.
Поскольку не только в различных кумыкских регионах, но иногда даже в близлежащих аулах наблюдаются некоторые расхождения в отправлении похоронных обрядов, ряд характеристик мы не распространяем на всех кумыков в целом и, когда это позволяет наш материал, в скобках оговариваем пункт, где была зафиксирована вариация ритуала или его отдельных циклов, этапов.
Похоронный обряд кумыков — наиболее устоявшийся и «освященный» традициями глубокой старины цикл действ, нарушение которых встречало резкое осуждение окружающих. Это диктовало четкую регламентацию обрядовых действ, их моментов, порящка, что, несмотря на глубоко трагический характер процесса, создавало в нем элементы теат-рализованности.
Женщины оплакивали покойного в специально- отведенной для этого комнате. Массовое оплакивание умершего проводилось в течение 5—7 дней. В первую ночь после смерти человека в кругу близких женщин шло- распределение мест, где должна сидеть та или иная родственница. Отцовская сторона занимала более почетное место. У «орта ба-гъаны» — центрального столба дома, символизирующего опору домашнего очага, семьи, садились по одной старшей женщине с отцовской и материнской сторон. У стены против дверей (тёр) садились родственницы с отцовской стороны, затем — с материнской. Две сестры рядом не садились.
Мужчины, родственники покойного, располагались во дворе, стояли в один ряд спиной к стене дома, лицом — во двор; пожилые мужчины могли и сидеть, но при приходе человека вставали. У самых дверей стояли молодые и наиболее близкие родственники усопшего (сыновья, братья и т. д.), один из которых обычно с плачем сопровождал в
дом вновь пришедшего мужчину, пожелавшего оплакать покойного в ком’нате женщин. Надо отметить, что случаи оплакивания покойного мужчинами нередко осуждались, ибо это считалось противным как исламу, так и суровым обычаям края. Возможно, этот обычай, как и ряд других, восходит к древнетюркеким традициям.
У мужчин, как и среди женщин, предпочтение отдавалось родственникам по линии отца. Если у покойного не ‘было взрослых сыновей, братьев, то пришедшие выражали соболезнования другим близким родственникам, и прежде всего по линии отца.
По суровым обычаям кумыков, отец и даже мать умершего должны были проявлять большую сдержанность, внешее выказывание ими боли, слабости осуждалось. Наоборот, сестры и братья покойного выражали свои переживания в высшей степени эмоционально, что доходило до безудержного самоистязания. Несколько смягченно это проявлялось со стороны жены, двоюродных братьев, сестер и т. д.
Оплакивание особенно усиливалось при появлении с соболезнованием каждой новой группы посторонних женщин, а нередко и мужчин. Чем более уважаема была вновь пришедшая гостья или гости, тем сильнее выражали чувство горя в своем причитании родственницы умершего (умершей). Близко знакомые женщины в знак выражения сочувствия также должны были в свою очередь оплакивать покойного традиционными или импровизированными причитаниями.
Настоящая дружба, куначество в народе считались не ниже родственных связей, и поэтому друзья умершего могли выражать свое горе тоже весьма эмоционально, как близкие родственники, вплоть до плачей и самоистязаний.
В первую ночь после смерти человека его комнату белили, т. к. верующие полагали, что Азраил (ангел смерти), принимая душу, режет горло человека ножом и кровь забрызгивает стены. Если в этом помещении в кувшинах была вода, то ее ни на что не употребляли, выливали, т.к., по поверьям, туда тоже могла попасть кровь покойного.
В комнате покойного 40 дней оставляли зажженный свет, т. к. считалось, что в эти дни приходит дух покойного и следит за тем, какое уважение оказывают близкие его памяти. (Ср.: киргизы 40 дней оставляли зажженные свечи в переднем углу юрты как свет души покойного). Считалось также, что если человек умер в среду или под среду (арба гюн или арба гече), к нему 40 дней приходят «голодные существа «ар-баъ», и им готовилось 40 жертвенных калачей, чтобы оградить покойного от этих существ. Арбаъ — это, по-видимому, дух предков, широко известный в верованиях тюркских народов.
У кумыков в похоронном обряде была развита и цветовая символика одежды, своеобразно отражающая как степень близости того или иного человека к умершему, так и время, прошедшее с момента его смерти.
Сестры и жена носили черные платья и белые платки. Двоюродные 4 Заказ № 835 49
и троюродные сестры носили платья серого, мышиного цвета. Для жены и родной сестры было два периода траура: два года носили черную одежду, пять—шесть месяцев после этого — серую.
Таким образом, не трудно заметить, что траурный цвет одежды у кумыков — черный, темный и по мере отдаления родственных связей и истечения времени после смерти он постепенно «светлеет». Исключение составлял платок, который для всех и на весь период траура был белым.
В Нижнем Казанище зафиксированы некоторые отличительные особенности этого обычая. Близкие родственницы умершего здесь вначале носили белые рубахи, окровавив их при самоистязаниям, через несколько дней их сменяли на черные. Снятые с головы белые платки повязывали на пояс. Снимали также и нижний головной убор — чуткъу и ходили с распущенными волосами. При особо трагической смерти очень близкого и дорогого родственника во время траура на 7-ой день надевали мешок из паласа с прорезями для головы и рук. Женщины, у которой умер муж, брат, повязьивала платок особым образом: левый конец (угол) платка забрасывала через правое плечо, правый конец перекидывала через голову и завязывала под подбородком. Чуткъу надевала низко на лоб, рот прикрывала платком.
В особых случаях мужчины в период оплакивания надевали шубу мехом вверх, поверх нее повязывали пояс, а сестра умершего надевала черкеску, обычно покойного брата.
Особый интерес представляет обряд, известный под названием ша-халай (шагьалай) — своеобразное похоронно-ритуалыное шествие и танец вокруг покойника, а в ряде случаев и после его похорон. Термин этот, очевидно, связан своим происхождением с тюркским словом
V V
«cay», «cayala» — шуметь, вопить, поднимать суматоху и т. п. Как мы увидим ниже, именно так совершался обряд шахалай. У северных кумыков этот обряд тоже бытовал, но для его обозначения больше употреблялось слово ваях (ваягь), возможно, происшедшее от междометий «вай» и «ах» (агь), как и ша’халай, тоже передающих высшую степень горя, переживаний и часто использующихся при оплакивании покойника. Нередко и сам причет у кумыков, как отмечалось, называется «ваях». Шахалай чаще совершался по случаю насильственной смерти человека преимущественно молодого или средних лет. Были случаи совершения шахалая и после смерти пожилых мужчин, но это тогда, когда его смерть была особенно трагичной, или когда он не имел сыновей. Очень пышные шахалаи устраивались по случаю смерти высокопоставленных лиц. «Ваях» — это форма обрядового оплакивания «сильных мира сего» — князей, ханов и богатых помещиков»,2 — писал видный дагестанский писатель и ученый Т.-Б. Бейбулатов. Тенденция закрепления шахалая только за «сильными мира сего», надо полагать, явление
сравнительно позднее и обусловленное усилением социальной дифференциации общества.
У южных кумыков шахалаи совершался следующим образом. В ритуале участвовали и женщины, и мужчины, но возглавляла его женщина, обычно опытная плакальщица, иногда нанятая, приглашенная со стороны. Она громко причитала «ваях», в ряде случаев надевала поверх платья мешок с прорезями для рук и головы, остальные хором восклицали: «Вёв-вёв!» (мужчины: «Аи!»), реже — более позднее мусульманское «Лаиллаха иллалах» («Нет бога, кроме аллаха»). Женщины и мужчины рядами становились друг против друга, нередко образуя круг. Когда женщины шли вперед, мужчины, не поворачиваясь корпусом, двигались назад, и наоборот. При этом припрыгивали, совершая своеобразный ритуальный танец. Ритм движения участников дан-наго ритуала согласовывался с тактом причитания ведущей плакальщицы.
У средних и северных кумыков отмечены некоторые отличия в исполнении ритуального «танца»: одна женщина — близкая родственница умершего — с порезами, ссадинами на лице, причитая, выходила во двор; ее брал под руку мужчина — тоже близкий родственник покойного. За ними, таким же образом — парами, под руку,— шли все родственники, образуя широкий круг. Одна из искусных плакальщиц становилась внутри круга и причитала, остальные женщины хором восклицали: «Вёв-вёв!»
Эти ритуальные похоронные «танцы», несомненно, отражают наиболее архаичные формы погребального обряда.
Значительное место в похоронном обряде кумыков занимало самоистязание, самобичевание, аскетизм, отрешение от всего земного. Женщины царапали, резали стеклом лица. Сестры отрезали косы, а бывало, и вырывали их, и обматывали вокруг запястья в виде браслета. И женщины, и мужчины совершали шахалаи босиком, мужчины даже зимой ходили и на кладбище босиком, а наиболее близкие родственники, как сообщают информаторы, бывало, ходили туда необутыми зимой, по снегу все сорок дней. И летом, и зимой близкие родственники и родственницы покойного не снимали даже ночью верхней одежды, пояса,, оружия; жена могла годами спать в верхней одежде на войлоке, а не в постели, жить в темной комнате. Женщины 40 дней не мыли голов, не купались, не расчесывали волос и т. д. Сестры усопшего год, а то и более сидели в темной комнате, года 2—3 не рожали. Образ жизни вели сдержанный, долго не появлялись в обществе, а позднее, когда выходили, мало разговаривали, не садились на почетные места и т. д.
Значительное место в шахалае принадлежит коню покойного, хотя в обрядах различных регионов Кумыкии он представлен неодинаково. В наиболее архаичном, виде его роль сохранена у южных кумыков, И здесь существовали различные варианты посвящения коня умершему.
В известном южнокумыкском селении Башльгкенте копя ставили
‘•! Рук. фонд Института МЯЛ ДФ АН СССР. ф. 9, оп. I, д. 1,26, л. 8.
Tom talking: Русский алфавит
