Речные духи и речное празднество

Однажды около двух часов ночи множество духов явилось на перекресток, и

они запихали меня в мешок, который специально для этого принесли. Запихали

они меня, значит, в мешок, и один из них положил мешок себе на голову и ну

улепетывать в город к реке, потому что они — Речные духи. (Они меня просто

украли с перекрестка—для себя, или в свой собственный город.) Достигши

города, они меня вынули, чтобы предъявить Наистаршему Старейшине, который

сидел на особом стуле у ног до ужаса страшного бога — самого могучего, как

им казалось, из всех богов их Речного Города. И вот меня предъявили

Старейшине, потому что он, а никто другой повелел своим духам украсть меня с

перекрестка, когда получил обо мне информацию. Как только я предстал перед

их Старейшиной, он приказал привести барана, убил его и полил мне голову

кровью, а моя голова была преогромной и страшного вида, даже если без крови.

Когда голова как следует окровавилась, они зажарили мясо барана и лучшие

куски положили передо мной. Они положили их, чтобы я ел, но, едва я стал

есть, до ужаса удивились и страшно обрадовались, потому что их боги никогда

не ели, не могли дышать, были не силах пошевелить головой или подать

какие-нибудь сигналы. Но поскольку эти Речные духи люто ненавидели Небесного

Бога и очень любили Земных Богов, то, когда замышлялось важное дело,

Старейшина сразу же обращался ко мне, и, если я показывал кивком головы, что

одобряю дело, он его разрешал, а если я просто помахивал шеей, или показывал

неодобрение делу, Старейшина сообщал своим приближенным, а те говорили всем

остальным, что дело не одобряется, и оно запрещалось. Старейшина был у меня

переводчиком, и только он благодаря его титулу мог обращаться прямо ко мне.

Речные—они же Ехидные—духи признали меня своим главным богом и

выстроили мне однокомнатный дом, где я стоял посредине комнаты, а они

приходили передо мной молиться, или преклоняться, и приносили жертвы. Я

кормился мясом жертвенных животных и пил их кровь, когда меня окропляли,

.потому что воды мне никто не давал, а человеку надо утолять жажду. Но

кровь, которой меня кропили, привлекала бессчетное количество мух, и они

покрывали мне шею и голову вечножужжащим несгоняемым слоем — рук-то у меня

не было, чтобы их отгонять,— и порой Старейшина, придя ко мне:

в дом, не мог понять, где стоит мой кувшин, пока не сгонял с меня мух

метлой, — щ

Прошла неделя моей жизни в их городе, и вот все они собрались на

праздник. Первым делом они открыли дом, и туда вошел Наистарший Старейшина,

которому разрешалось со мной разговаривать. Сначала он вымыл мне шею и

голову— ведь только они возвышались над кувшином,— потом обвязал мою

длинную шею красной домотканой материей с бахромой, отчего шея стала еще

страшней, потом надел на мою огромную голову красную шапку Речного духа,

отчего голова сделалась еще гаже, потом сунул мне в зубы трубку длиной в

шесть футов и такую емкую, что туда -вмещалось полтонны табаку, а у трубки

поставил особого духа, чтобы наполнять ее по мере надобности. Когда он

разжег мне факелом трубку, духи с ду-хевами пустились в пляс—они плясали, и

пели несни, и бренчали колокольцами, и прихлопывали в ладоши, и, когда

барабанщики ударили в барабаны, все плясуны утроили свою прыть, а когда из

трубки, которую я курил, повалили клубы табачного дыма, все плясуны

раскатились хохотом, да таким громогласным, что стой хоть за милю,

непременно услышишь, даже не слушая, и как только табак в моей трубке

кончался, особо приставленный для этого дух наполнял ее снова полутонной

порцией, потому что трубка была огромной — три фута по глубине и четыре в

диаметре.

Празднество продолжалось несколько часов, и моя голова непрерывно

курила, а табак был крепкий, и я опьянел, как пьянеют, напившись до полного

удовольствия, или полнейшей потери памяти,—такой табак под силу лишь духам,

да он только в их Лесу и встречается.

И вот, накурившись до потери памяти, я позабыл свои беды, или невзгоды,

и запел во весь голос земные песни—а раньше я- никогда их в Лесу Духов не

пел. Но как только духи услышали мое пение, они от восторга утанцевали в

лес—на пять тысяч футов, если не дальше,— а когда вернулись, то столпились

вокруг меня и стояли с отвисшими нижними челюстями, потому что песни им

очень понравились, зато мой голос удивил их до изумления. А дух,

приставленный набивать мою трубку, все подкладывал и подкладывал мне свежего

табачку, и я без устали пел свои пеони, которые вдруг прихлынули мне к

сердцу, как радость. И вот я радовался и пел свои пеони, а духов настолько

ошеломил мой голос, что они отвисли нижними челюстями и стояли, немо истекая

слюной… Они слушали мои песни около получаса, потом Старейшина вынес меня

из дому, который построил для моего пребывания, выдрал с корнями кокосовую

пальму длиной не меньше чем в триста футов и поместил меня на ее вершину,

между ветвей, вроде как в люльке, а другой Речной дух, Заместитель

Старейшины, поставил пальму себе на голову, утвердил ее там стоймя, чтоб не

падала,— а я по-прежнему находился в кувшине,— и впрыгнул на голову

Старейшине Речных духов. И вот я стоял в кувшине на пальме, пальма стояла на

голове Заместителя, Заместитель стоял на голове у Старейшины, а Старейшина

отплясывал пляски с духевами. Но пока они помещали меня на пальму, дух,

приставленный набивать мне трубку, загружал ее новой порцией табака—он был

так занят, что работал молча и даже не пытался поучаствовать в плясках,— а

я, накурившись до полного счастья, пел веселые земные песни, потому что

забыл все беды и горести, которые не давали мне раньше петь, и от этих

веселых песен все духи, все существа Девятого города плясали без перерыва

несколько дней.

На празднике духов земные пеони получили самое горячее одобрение, и вот

Его Величество Король, сидящий на троне в Двадцатом городе, послал

Старейшине Девятого города незримое повеление явиться в столицу. Но столица,

или Двадцатый город, отстоит далеко от Девятого города, а незримое повеление

нарушить нельзя, поэтому Речные духи разволновались, начали плясать все

быстрей и быстрей, и вдруг я смотрю, а у кувшина, где я сидел, выросли с

двух сторон два крыла из перьев, потом все ветки кокосовой пальмы

превратились в перья и обернулись крыльями, Речные духи взмахнули руками, и

тлядь—а это уже не руки, а крылья; но самые лучшие, или сильные, крылья

выросли у Старейшины—чтоб лететь впереди.

И вот все мы полетели по воздуху в Двадцатый город к Е. В. Королю, или

Властителю Леса Духов.

Рыбалка сплавной сетью поздней осенью, Щука,Сиг,Карась, ленок,

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector