Развитие все еще недоразвитого действия

Глава четвертая связана отнюдь не с третьей главой, как читатель, наверно, наивно предполагает, а вовсе кроме того со второй. Но, обо всем таком читателя, по всей видимости, ни при каких обстоятельствах не следует информировать – и по большому счету давать предупреждение его о чем бы то ни было имеется дело совсем ненужное: читатель все равно будет вести себя не просто противоположным, в частности что прямо противоположным образом. К примеру, в случае если я на данный момент попрошу его не заглядывать на какую-нибудь определенную страницу настоящего художественного произведения, то, голову даю на отсечение, на нее-то он в первую очередь и посмотрит, не успев кроме того прочесть до конца, из-за чего я, фактически, прошу его этого не делать. Иными словами, с читателем лучше ни при каких обстоятельствах ни о чем не договариваться и уж ни за что не ставить его в известность о планах и намерениях автора, и о том, что с чем в художественном произведении соотносить. В совершенстве нужно, напротив, морочить читателю голову всеми методами – это-то я и планирую удачно делать в будущем, кроме того не прося прощения за содеянное, как делают другие порядочные писатели.

Итак…

– Попытайтесь кинуть – в случае если окажется, – с жалостью сказал Редингот, стараясь не наблюдать на Лебедева и Семенова. Тот очевидно не создавал впечатления человека, знавшего собственный дело. Он стоял на краю сцены, с большим трудом удерживая тяжелый жребий трясущимися руками.

– Может, оказать помощь ему? – задал вопрос Сын Бернар, поигрывая мускулами в баскетбол. – В противном случае так как… не долетит жребий-то.

Лебедев и Семенов ухмыльнулся и внезапно, приняв хорошую позу дискобола, с силой бросил жребий в зал. Жребий, разрезая воздушное пространство, понесся в направлении левого угла: он свистел, как много три закипающих чайников. Лучшие умы человечества согнулись кто во какое количество имел возможность погибелей и запрятали собственные яркие головы за спинки в первых рядах стоящих кресел. Поискав, кому бы тут чего снести и не отыскав, жребий отколол от стенки кусок штукатурки и, как будто бы бумеранг, возвратился в умело подхватившие его Лебедева и руки Семенова.

– Ну, что, – нахально посмотрел тот прямо в карие глаза Редингота. – Имеется еще какие-нибудь сомнения?

– Никаких, – твердо сообщил Редингот.

– А полегче жребия нет у Вас? Этим Вы всех тут перебьете… – озаботился Сын Бернар.

– Не перебью, – опять ухмыльнулся Лебедев и Семенов. – Пускай ловят, в случае если жизнь дорога. Я-то так как поймал как-то…

– Редингот, а Вы уверены, что это по большому счету – жребий? – прекратив стенографировать, негромко задала вопрос сердобольная Марта. – Он выглядит как… как безмен! Это не безмен ли у него в руках? Я, действительно, безмена ни при каких обстоятельствах в жизни не видела. Не смотря на то, что и жребия также не видела…

– Нет, это жребий, Марта. Легко это тяжёлый жребий, – развел руками Редингот. – А Вам хотелось бы – легкого?

– Не то дабы легкого… – возразила Марта. – Легко так как каждому – собственный жребий: одному легкий, второму потяжелее, третьему совсем тяжелый… так?

– Не так, – положил ей руку на плечо Редингот. – Это лишь со стороны чужой жребий – легкий. А в действительности жребий у всех однообразный: тяжелый. Тяжёлый… И смертельно страшный.

– Ну не сообщите! – не выдержал Сын Бернар. – Кто-то целыми днями на диване валяется, а кто-то… альпинистов в горах выручает. – Сын Бернар сделал такую паузу по окончании второго «кто-то», что ни у кого не осталось ни мельчайшего сомнения в том, к какой группе он причисляет себя.

– Ах, Сын Бернар, Сын Бернар!.. – покачал головой Редингот. – Валяться на диване целыми днями – это, я бы сообщил, значительно страшнее, чем альпинистов в горах выручать.

– Откуда Вы понимаете? – Сын Бернар взглянуть на Редингота с вызовом. – Вы, что же, альпинистов выручали?

– Нет-нет, – поспешил определиться Редингот. – Я, напротив, на диване валялся. Поваляться бы Вам с мое… Калекой бы стали!

Сын Бернар запротестовал было, но посмотрел на Марту и, встретившись с ней глаза – совсем потусторонние глаза, – передумал.

– Я это знала, – негромко сообщила она.

– Про диван? – опешил Сын Бернар.

– Про жребий… что он у всех однообразный.

– Начали! – жестко сообщил Редингот и завертел стеклянный барабан, полный многоцветных шаров, на каждом из которых было написано наименование страны. – Гренландия!

Лебедев и Семенов кинул жребий так неожиданно, что никто в зале опоздал пригнуться.

– О горе мне! – раздалось из первого ряда: высоченный дядька с пятью трубками в зубах должен был сильными руками схватить ужасный жребий, летевший прямо на него.

Все взглянуть на дядьку не столько с состраданием, сколько с удивлением: он умел сказать так, что ни одна из трубок не выпадала у него изо рта, и наряду с этим все пять нормально попыхивали, как бы не имея отношения к происходившему. – В пятый раз Гренландия… – продолжал дядька в отчаянии. – Какой-то легко свинский рок тяготеет нужно мной! Я излазил эту Гренландию на протяжении и поперек, я целый обморожен, белые медведи уже приветствуют меня, немногочисленные аборигены на своем языке дали мне прозвище «девочка со шведскими спичками»… а местные псы по большому счету уверены в том, что меня отправили им в качестве корма!

Последнее высказывание позвало у Сын Бернара гомерический смех – сперва пентаметром, позже гекзаметром. Но, отыскав в памяти, что он осуществляет контроль за жеребьевкой, Сын Бернар передними лапами задушил в себе смех и по всей строгости задал вопрос с дядьки:

– Вы против жеребьевки?

– Да нет, – справившись с нервами, ответил тот. – Легко имеется так как и какие-то другие страны, каковые также хочется взглянуть…

Редингот, начавший было снова крутить барабан, остановил его таким властным жестом, что барабан целый съежился.

– Значит, так. – Голос Редингота раздался жутко. – В отечественных последовательностях только что появилась одна ужасная тенденция, и породили эту тенденцию – Вы. – Тут Редингот близко подошел к дядьке с пятью трубками и карими собственными глазами принялся буравить его до крови.

Дядька плакал и стонал, как Днепр широкий. Другие лучшие умы человечества с кошмаром наблюдали на ужасную пытку, о самом существовании которой они еще мгновение назад не подозревали.

«Редингот буравит дядьку глазами, – стенографировала Марта трясущейся рукой. – В дядьке друг за другом появляются скважины, из них, подобно нефти, хлещет его тёмная душа. Кошмар охватывает мои немеющие члены – и я не в силах писать дальше…»

– Меньше чувств, Марта. Вы же все-таки летопись пишете, а не сочинение на тему «Как я совершил лето»! – сделал замечание Редингот, заглядывая в написанное Мартой и переставая процесс бурения.

– А как Вы, кстати, совершили лето? – спросила Марта.

– Паршиво, – ответил Редингот. – А Вы?

– И я, – набралась воздуха Марта. – Вы куда-нибудь ездили?

– Нет, никуда, дома был. Болезни всякие замучили…

– Это какие конкретно же, если не секрет?

– Да ветхие заболевания!.. Со зрением, скажем, нелады неизменно: иногда совсем перестаю видеть деньги… Все другое, осознаёте ли, замечательно вижу – никаких неприятностей по большому счету, а денег – не вижу. И вот что поразительно: небольшие – те время от времени вижу кроме того тогда, в то время, когда большие – уже прекратил. Не смотря на то, что, казалось бы, напротив быть должно.

– Это у Вас какой-то вариант близорукости. – Марта задумчиво жевала авторучку, пока чернила не хлынули ей в горло.

– Вряд ли. Тут точно важнее что-то, – набрался воздуха Редингот, помогая ей приготовить полоскание. – Дело в том, что я в такие периоды небольшие деньги и с близкого расстояния вижу, и с далекого – причем одинаково прекрасно. Действительно, это лишь сперва… позже я и небольшие перестаю видеть. А большие – тех легко сходу не вижу.

Шепетильно прополоскав горло, Марта задала вопрос:

– Что-нибудь еще тревожит?

Редингот кивнул:

– Несовершенство людской натуры, неумение окружающих отличать подлинные сокровища от мнимых, так и не преодоленный разрыв между умственным и физическим трудом, деструктивность сознания современного человека, особенности структуры настоящего художественного произведения

– Как по поводу ужасной тенденции, порожденной дядькой с пятью трубками во рту, – она Вас не тревожит, Редингот? – бестактно перебил его Сын Бернар.

Поморщившись от таковой нетактичности, Редингот сообщил:

– Всему собственный время, Сын Бернар! Я еще не задал вопрос Марту, где и как она совершила лето…

– Мелочи, Редингот! – постаралась замять неловкость Марта. – Это совсем неинтересно: я совершила лето на брегах Невы, причем на правом и левом в один момент – в ожидании, что меня кто-нибудь окликнет.

– Окликнули? – быстро спросил Редингот.

Марта помотала головой.

– А кто должен был окликнуть?

– Не знаю… – задумчиво ответила Марта. – Кто-нибудь… Но никто не окликнул.

– Вы, что же, вели себя как-нибудь… необычно?

– Из-за чего? – с удивлением посмотрела на него Марта. – Я вела себя в большинстве случаев. Я шла по песку.

– Легко… – постарался оправдаться Редингот, – легко людей окликают, в то время, когда прохожим думается, словно бы с ними что-то не в порядке.

– Нет-нет, – заверила Марта, – со мной все было очевидно в порядке. А что имело возможность бы со мной быть не в порядке?

– Ну… – Редингот задумался. – Ну, слезы, ну, взор блуждающий, ну, красные пятна на щеках…

– Какие-то Вы кошмары говорите! – засмеялась Марта. – Я не знала, что все это необходимо иметь, дабы тебя невзначай окликнули…

– Вы желали, дабы Вас так окликнули, – чуть ли не с кошмаром уточнил Редингот, – невзначай?

– А что?

– Но, дорогая Вы моя… – Редингот покачал седой головой, – это же и имеется самое неосуществимое – дабы невзначай окликнули!

Марта снова засмеялась.

– Когда-нибудь я поведаю Вам… я поведаю Вам это чувство: кто-то сидел на брегах Невы. И Вы осознаете…

– Если бы я также шел тогда по песку, – сообщил внезапно какой-то Голубь из третьего последовательности, – я бы в обязательном порядке окликнул Вас.

Марта взглянуть на Голубя и проникновенно сообщила:

– Благодарю. Вы дорогой.

– Так как же все-таки по поводу ужасной тенденции, порожденной дядькой с пятью трубками во рту? – в очередной раз показал нечуткость Сын Бернар.

Да чтобы Вас!.. – в сердцах сообщил Редингот. – Вот привязались-то – не на судьбу, а на смерть! Хорошо: сейчас по поводу ужасной тенденции.

Марта вынула из сумочки новую авторучку и приготовилась писать.

– Ужасная тенденция, – задиктовал Редингот, – пребывает в том, что кое-кто тут, – он с тревогой осмотрел всех находившихся, в особенности задержавшись на пробуравленном в нескольких местах дядьке с пятью трубками во рту, – склонен выбирать страну, по территории которой ему предстоит выкладывать Верную Окружность из спичек, так, как выбирают место отдыха! Забрать хоть Вас, – опять посмотрел он все на того же дядьку, сделав в нем еще две дырки, недалеко от северного предплечья, – Вас, дорогой мой, в Гренландию не в отпуск отправляют! Выпади Вам Швейцария – Вас бы и в том направлении не в отпуск отправляли. И озабочены Вы должны быть не тем, дабы страну наблюдать, а тем, дабы как возможно лучше делать возлагаемые на Вас обязанности. Тогда как Ваша тёмная душа…

– Тёмная душа уже вышла из меня, подобно нефти! – напомнил дядька с пятью трубками во рту и сослался на соответствующую страницу стенограммы Марты. Марта проверила и подтвердила правильность цитаты.

– …тогда как бывшая Ваша тёмная душа, – исправился Редингот, – желала только одного…

– Прямо так и писать – «желала»? – переспросила Марта.

– Прямо так и писать: желала только одного, в частности: прокатиться на халяву по государствам Бенилюкса!

– Я ничего не сказал про страны Бенилюкса! – защитился дядька с пятью трубками во рту. Его фамилия была Корнилов – это наконец имеет суть сообщить, дабы все время не повторять словосочетания «дядька с пятью трубками во рту».

– Да, Корнилов, Вы не говорили про страны Бенилюкса, – дал согласие Редингот, – но Вы думали про них и лелеяли их в Вашей бывшей тёмной душе! В противном случае Вы не кричали бы: «О горе мне!» – выяснив, что Вам предстоит отправиться в Гренландию… также, кстати, на халяву.

Разоблаченный Корнилов, затыкая пальцами пробуравленные в нем дырки, выбежал из зала в фойе, но и в том месте, в фойе, как доложили наблюдатели, не смог вынести собственного позора и был должен принять громадную дозу цикуты. Его кроме того не стали хоронить – тело во двор и забыли о нем окончательно.

– Пускай это послужит уроком всем присутствующим, – бесстрастно сообщил Редингот, и лица всех присутствующих навеки покрыл румянец стыда. – Затраты Оргкомитета Умственных Игрищ и без того громадны. Они включают в себя затраты на миллиарды и миллиарды коробков спичек, затраты на транспорт до самого места работы – причем в оба финиша, обращаю ваше внимание! – и затраты на гостиницу, суточные, отпускные, затраты на выплату бюллетеней по заболеванию, затраты на почтовые и другие естественные отправления близким и родным в государства их проживания и, наконец, представительские затраты… В это же время такие, как только что погибший бесславной смертью Корнилов – надеюсь, он на данный момент слышит меня! – вознамерились оплатить за счет Оргкомитета Умственных Игрищ еще и собственные низменные потребности: подавай им, мол, страны, богатые достопримечательностями! Нет, нет и нет – заявляю я вам. У тех, кто отправится отечественными послами в различные уголки мира, не будет времени наслаждаться ни Тауэром, ни Нотр-Дамом, ни пирамидами Хеопса! Денно и нощно предстоит им выкладывать линию Полностью Верной Окружности из спичек по неблагодарной земле, не успевая ни глаз к небу поднять, ни оглядеться около. А вдруг это так, дорогие лучшие умы человечества, то нет и не может быть для нас никакой отличия ни между Гренландией и Францией, ни между Малайзией и Бельгией, ни между Филиппинами и Египтом!

Возможности Разума. Перестройка мозга

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector