Я много лет думал о превосходных достижениях науки. За маленький период моей жизни технологии и наука оказали на человечество огромное влияние. И не смотря на то, что мой личный интерес к науке сначала основывался на удивлении перед развитой технологической цивилизацией, лежавшей за границами моей собственной страны, скоро мне было нужно близко столкнуться с большим влиянием науки на людскую судьбу, в особенности по окончании моего бегства в изгнание во второй половине 50-ых годов двадцатого века. На сегодня не осталось фактически ни одной области людской судьбе, не затронутой влиянием технологии и науки. Но отдаем ли мы себе отчет в том, какое место занимает наука в людской судьбе, какие конкретно трансформации она способна принести и как возможно руководить этим процессом? Последний момент особенно ответствен, по причине того, что, в случае если мы не станем сознательно направлять развитие науки моральными импульсами и особенно эмоцией сострадания, она не сможет принести благо человечеству. Наоборот, ее результаты смогут стать разрушительными.
Познание огромной важности науки и ее неизбежного главенства Сейчас поменяло мое отношение к ней с удивления на глубокую озабоченность. Высочайший духовный идеал с позиций буддизма пребывает в развитии сострадания ко всем живым существам и в том, дабы со всем вероятным усердием трудиться для их блага. С самого раннего детства я был научен направляться этому идеалу и стремиться осуществлять его во всех собственных поступках. Исходя из этого я хотел осознать науку, потому, что это познание открывало мне новую область изучения, вступив в которую я сохранял надежду лучше постичь природу действительности. И помимо этого, я видел в таком изучении нужный метод передачи духовных постижений, накопленных в моей собственной религиозной традиции. Так, необходимость соприкоснуться с данной могущественной силой в мире стала собственного рода духовным побуждением. Основной вопрос — основной для благополучия и выживания всего человечества — пребывает в том, как, исходя из сострадания и идеалов альтруизма, поставить превосходные успехи науки на работу всему человечеству и вторым живым существам, совместно населяющим отечественную планету.
Имеется ли в науке место морали? Я считаю, что имеется. В первую очередь, научные успехи, как и каждый инструмент, возможно применять и во благо, и во зло. Применение инструмента зависит от умонастроения того, кто им обладает. Во-вторых, научные открытия воздействуют на то, как мы понимаем свой место и мир в нем. А это со своей стороны воздействует и на отечественное поведение. К примеру, механистическое познание мира стало причиной индустриальной революции, и в обществе появилось потребительское отношение к природе. Существует, но, распространенное вывод, что мораль вступает в собственные права только в сфере применения научных открытий, но не в самом научном поиске. В соответствии с такому представлению, отдельный ученый и все научное сообщество в целом занимают в моральном отношении совсем индифферентную позицию и не несут никакой ответственности за результаты применения собственных изучений. Однако многие ответственные научные открытия и в особенности появившиеся в следствии их технологические инновации стали причиной появлению новых возможностей, каковые со своей стороны ставят перед человечеством разные морально-этические и духовные неприятности. Мы не можем глаза на ответственность всей науки и каждого отдельного ученого за вклад в построение новой действительности в отечественном мире.
Первостепенная задача, возможно, пребывает в том, дабы обеспечить сообщение научного процесса с основополагающим эмоцией людской сострадания к людям и ко всему окружающему миру. Совершенно верно так же, как один палец может функционировать только как часть всей ладони, любой отдельный ученый обязан осознавать собственную сообщение с обществом в целом. Наука жизненно нужна, но она подобна пальцу, являющемуся частью ладони — всего человечества, и ее величайшие возможности начнут служить благу людей только в том случае, если мы постоянно будем не забывать об этом. В противном случае рискуем потерять представление о приоритете сокровищ. Сейчас опасность прекращения существования человечества в следствии развития науки больше, чем по каким-либо вторым обстоятельствам. технологии и Наука — весьма замечательные инструменты, но как пользоваться ими — решают люди. Наилучшей мотивацией, направляющей применение научных открытий, есть та, что исходит из сердца и единства ума.
По моему точке зрения, наука имеется первая и основная эмпирическая дисциплина, которая предоставляет человечеству доступ к пониманию живого и неживого мира. Она разрешает поставить самые сущностные вопросы, ответы на каковые дают детальное знание в отношении базисных законов природы, извлекаемых учеными из наблюдения эмпирических данных. Наука имеет в собственном распоряжении самые утонченные способы, включающие измерения, независимое подтверждение и количественный анализ взятых данных при помощи повторных опытов. Все это образовывает базу научного способа и включено в научную парадигму. В случае если исходить из данной модели, то окажется, что многие нюансы людской бытия, включая вопросы сокровища, духовности и творчества, равно как и многие метафизические неприятности, находятся вне сферы научного рассмотрения.
Но не обращая внимания на наличие широких опыта и областей жизни, лежащих вне области науки, многие люди разделяют точку зрения, что научный подход будет базой всего познания и что наука охватывает все познаваемое без исключения. Это научный материализм. Я не могу совершенно верно указать, какая как раз философская совокупность содержит в себе подобное утверждение, но мне представляется, что для многих таковой образ мысли есть не подлежащей сомнению исходной предпосылкой. Эта точка зрения основывается на вере в существование объективного мира, не зависящего от событий, в которых находится наблюдатель. Она содержит в себе предположение о том, что эти, приобретаемые в опыте, совсем не зависят от предпосылок, личности и восприятия самого экспериментатора.
В базе для того чтобы воззрения лежит предположение о том, что в окончательном смысле все около складывается из физической материи, существующей по своим физическим законам. Из этого со своей стороны направляться, что психология возможно сведена к биологии, биология — к химии, а химия — к физике. В этом случае я пробую не столько возражать против для того чтобы редукционистского[1]подхода (притом, что сам я вовсе его не разделяю), какое количество обратить внимание читателя на принципиальный момент: подобные идеи сами по себе вовсе не следуют из научного знания, но, наоборот, являются философскую, а по сути метафизическую позицию. Представление о том, что действительность во всех собственных качествах возможно сведена к материи с ее разнообразными частицами, есть, по моему точке зрения, столь же метафизической точкой зрения, как и вывод, что мир создан и контролируется неким разумным существом.
Одной из основных опасностей для того чтобы крайнего научного материализма есть узость представлений, имеющая своим следствием полный нигилизм. Нигилизм, редукционизм и материализм являются громадную проблему в философской и в особенности в гуманистической возможности, потому, что они очень сильно обедняют отечественные представления о нас самих. К примеру, вычисляем ли мы себя случайно появившимся биологическим объектом либо же, наоборот, особенным существом, наделенным определенной моральным чувством и степенью сознательности? Принятие одной из этих точек зрения окажет влияние и на отечественное самоощущение, и на то, как мы начнём обходиться с другими людьми. В соответствии с вышеописанному редукционистскому подходу многие нюансы людской бытия — такие как мастерство, мораль, духовность, доброта, чувство красивого и более всего сознание, — нам нужно будет рассматривать или как следствия химических реакций в нейронных сетях, или только как плод отечественного воображения. Это угрожает укоренением представления о людях как о собственного рода биороботах, продуктах случайной комбинации генов, единственной функцией которых есть биологическое самовоспроизведение.
Тяжело представить себе, как вероятно включить в такую картину мира представления о зле и добре либо о смысле судьбы. И дело тут не в самих эмпирических научных данных, а в представлении о том, что лишь эти сведенья сами по себе смогут являться базой целостной решения и картины мира всех глобальных проблем. Но сама реальность и человеческое бытие содержат в себе значительно больше того, к чему открывает нам доступ научный опыт.
Но одновременно с этим духовность обязана учитывать постижения и научные открытия. В случае если духовные практики станут всецело проигнорировать научные успехи, это угрожает вырождением духовности, потому, что такая позиция ведет к религиозному фундаментализму. Это одна из обстоятельств, из-за чего я побуждаю буддийские учебные заведения включать в собственные программы обучения научные дисциплины, дабы эти науки были включены в буддийскую картину мира.
Сибилёва Арсения Ж.Массне
