При ответе неприятности справедливости перед любым политиком так или иначе поднимается вопрос о свободе и равенстве, обязанностях и правах гражданина и человека, государстве и гражданском обществе. Главное место тут занимает мысль свободы. С данной точки зрения свобода образовывает серьёзную, но не единственную сущностную чёрта человека. Будучи разумно-нравственным существом, человек живет и действует, не только преследуя личные интересы и эгоистические цели, но и неся в себе сознание сверхличных стоящих над ним законов и начал. О собственной свободе он может сказать только в ее согласии со статусом другого человека. Человек, забранный сам по себе, без соотнесенности с другими людьми, не может быть мерой всех вещей. В этом качестве он может выступать только как существо нравственно-разумное, руководствующееся основополагающими морально-установками и этическими нормами, составляющими некую невидимую ось, снабжающую сущностное единство общества.
Источник и права, и нравственности — личная свобода. Сам факт утверждения гражданского начала тесно связан с упрочением идеи свободы личности. Максимум гражданской свободы снабжает максимум нравственной свободы. Как писал П.Б. Струве, в свободе ответа содержится непременное условие нравственности действования. В свободе действования содержится непременное условие осуществления либо действительности нравственного ответа. Все, что делает неосуществимым свободу моего действования, посягает и на всякое нравственное ответ, содержанием которого есть это действование. Оно упраздняет его как действование.
С позиций средств приоритетности и определения целей их успехи актуальна неприятность соотношения совершенного и настоящего в политике. Как выше указывалось, этика, среди них и политическая, включает элемент идеала и идею о конечных целях общества. Конечно, что в точке политики и пересечения этики особенную актуальность получает вопрос об публичном идеале, и соотношении средств и целей. Что постоянно превращало государство в преисподняя на земле — так это попытки сделать его земным эдемом, — писал Ф. Гельдерлин. Попытка выяснить конечную цель политического действия, тем более реализации идеала совершенного общества, в сущности, не согласуется с ключевыми принципами как моральной философии, так и теории эволюции. В истории, — писал Н. Бердяев, — нет по прямой линии совершающегося прогресса хороша, прогресса совершенства, в силу которого будущее поколение стоит выше поколения предшествующего; в истории нет и прогресса счастья человеческого — имеется только ужасное, все большее и большее раскрытие внутренних начал бытия, раскрытие самых противоположных начал, как ярких, так и чёрных, как божественных, так и дьявольских. В раскрытии этих противоречий и в обнаружении их и содержится величайший внутренний суть исторической судьбы человечества. Исходя из этого ни за что нельзя утверждать постоянное нарастание хорошего за счет отрицательного, как это утверждает теория прогресса.
При разработке того либо иного публичного идеала нужно исходить из постулата о свободе нескончаемого развития, а не цели успехи законченной гармонии всех качеств судьбы. Подобно тому, как видимый физический горизонт имеется всего лишь иллюзия, за которой простирается бесконечность, осмысленный человеком моральный горизонт кроме этого есть иллюзией, за которой лежит бесконечность устремлений и действий. Понятие бесконечности имеется фундамент неспециализированного миропонимания, оно должно быть основа кроме этого моральной философии. Как писал П. Новгородцев, путь морального прогресса — это путь постепенных стремлений и исканий, не останавливаясь на достигнутом и преодолевая препятствия. Тут обращение может идти не о достижении конечных окончательных решений и целей, а о непрекращающемся рвении к осуществлению вечного идеала. Данный идеал, фактически говоря, и существует как мысль, утопия, отдаленная цель, которую нереально полностью достигнуть, но к которой люди постоянно будут стремиться. Но на пути реализации этих стремлений они идут к более идеальному обществу, с более добрыми, свободными, демократическими отношениями.
Мы довольно часто говорим о том, что такой-то партии, придя к власти, не удалось реализовать все собственные программные установки, обещания и т.д.; что такому-то идейно-политическому течению не удалось сформулировать программу, полностью соответствующую существующим действительностям; что государство благосостояния либо, скажем, программа великого общества Л. Джонсона потерпели неудачу в ответе социального равенства и проблем бедности и т.д. Это говорит не столько о несостоятельности той либо другой программы, предлагаемой определенным идейно-политическим течением, сколько о неосуществимости втиснуть все многообразие социального бытия в прокрустово ложе проектов и схем, составленных в кабинетной тиши. Утверждают, что один из средневековых королей Испании, король Кастилии и Леона Альфонс X, в XIII в. заявлял, что если бы всевышний посоветовался с ним, в то время, когда создавал мир, то он взял бы хороший совет. Быть может, нам направляться возблагодарить всевышнего за то, что он не обратился к самонадеянному монарху за таким советом.
Вечная антиномия между реальностью и идеалом неизменно самовоспроизводится, потому, что не может быть действительности статичной, неизменной, раз и окончательно утвердившейся. Любая совершенная конструкция в общем и целом создается методом экстраполяции количественных переменных и параметров наличного состояния на будущее, которое имеет собственную совокупность детерминации, предпочтений и приоритетов. В данном контексте легче осознать принципиальную невозможность разрешения антиномии между равенством и свободой. Обе эти категории являются желательные для большинства людей, но фактически недостижимые совершенства. Теоретическое допущение полной реализации идеала свободы предполагало бы ущемление равенства. И напротив, полная реализация идеала равенства — ущемление свободы.
POLITICAL THEORY — Karl Marx
