Приведем некоторые примеры смешиваемых слов.

Нужно было сказать:

Ребенок сказал:

Библиотека

Ветеринар

Гладиолус

Желток

Весна

Дворняжки

Вагон

Сугроб

Сырник

Металлический

Император, пират

Кафе

пломба

сервировать

инструкция

фотограф

пудинг

шиповник

лорнет

гусыня букет

глазированный утроба

торба

пюре

амулет

клумба {«Мне на зуб поставили

КЛУМБУ».)

Консервировать

Конструкция

Автограф

Пудель

Подшипник

пинцет («Смотри, коза смотрит

В ПИНЦЕТ!»)

Гусеница

Буфет

Газированный

трущоба («Он об этом знал еще

в материнской ТРУЩОБЕ».)

Орбита

Перо

Омлет

сказал: «Не пойду к КОЖАНОМУ врачу», то как нам решить, с чем мы имеем дело, — с употреблением слова кожаный в окказиональном значении, для чего есть соответствующие предпосылки, с самостоятельным образованием слова по модели серебро — серебряный или же со смешением паронимов кожаный —кожный? Выбрать решение иногда затруднительно. Но следует смириться с тем, что в нашей области есть задачи, допускающие несколько решений, а есть и вовсе нерешаемые.

Смешение антонимов. Замечено, что дети многих поколений смешивают одни и те же пары слов-антонимов:вчера и завтра, еще 11 уже: «Я ЕЩЕ большой, могу сам ложкой есть!» — кричит трехлетний мальчик, явно имея в виду, что он уже большой. Можно предложить двоякое объяснение причин этого явления.

Антонимы, как известно, совпадают по большинству компонентов лексического значения и различны лишь по одному из компонентов, противоположному по смыслу аналогичному компоненту другого слова (завтра — день, непосредственно следующий заднем, включающим момент речи, и вчера — день, непосредственно предшествующий дню, включающему момент речи). Именно различие слов предшествующий — следующий может оказаться еще неусвоенным, вследствие чего антонимы на какое-то время у ребенка совпадают по значению, становятся своего рода временными синонимами. Возможно также, что ассоциативная связь между ними в языковом сознании так сильна, что одно слово как бы выскакивает (при условии ослабления контроля со стороны говорящего) вместо другого. Выяснить реальную причину такого словоупотребления можно было бы, если бы удалось проверить функционирование антонимов в перцептивной речи (если и там они смешиваются, значит, справедливо первое из предположений о механизме данного явления).

Смешение слов одной тематической группы. При этом обнаруживается ассоциативный механизм запоминания слов.«Яударила СОВОЧЕК», — плачет маленькая девочка. Оказывается, она упала на спину и ударила лопатку. Вторая просила, чтобы ей принесли из кухни СЫРОГО КЛОУНА. После расспросов выяснилось, что речь шла о петрушке. Очевидно, воспринимая слово лопатка, ребенок запомнил сам механизм переноса названия с одного понятия на другое (лопатка — «маленькая лопата» и «широкая треугольная кость в верхней части спины»), а затем подменил одно слово другим из той же тематической группы. Аналогичный сбой произошел и со словом петрушка. Первоклассница сообщила родителям, что ей задали изобразить ИСПОРЧЕННУЮ ЛИНИЮ. Оказалось, что речь шла о ломаной линии.

Таким же образом могут запоминаться и части слов. Так, ребенок, который объявил, что слышал по радио ПЕСНЮ КУВШИНИ, явно перепутал кувшин с графином (речь шла об арии старой графини). Затем звуковой образ слова был утрачен, вернее, подменен другим, но сохранилась ритмо-мелодическая структура слова, в которую и был вставлен чужой корень.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПРОИЗВОДНЫХ СЛОВ

Производное слово отличается от непроизводного тем, что оно связано по форме и смыслу с другим словом современного языка, которое по отношению к нему является производящим. Формальная выводимость производного слова заключается в том, что его основа равняется основе производящего слова с присоединенным к ней формантом (морфемой или сочетанием морфем), а семантическая выводимость состоит в том, что значение производного слова вбирает в себя значение слова, от которого оно произведено. Последнее проявляется в том, что производное слово может быть объяснено через производящее. Это дает возможность, опираясь на морфемную структуру слова, определить (хотя бы в самых общих чертах, а иногда и совершенно точно) его значение: «Ключом к семантическому прочтению и истолкованию любого производного слова оказывается в конечном счете его поверхностная морфологическая структура» (Кубрякова, 1981, с. 19). Если слово употреблено в определенном контексте, то он играет подсказывающую роль, которая тем существеннее, чем менее информативна морфемная структура. Без контекста морфемная структура становится единственной опорой для определения значения. Нарукавник — это что-то, помещающееся на рукаве. А как именно оно выглядит и какую функцию выполняет, по морфемной структуре определить невозможно. В сущности, нарукавником могла бы называться и повязка дежурного на рукаве. Бездомный — лишенный дома. Значение слова «прочитывается» с помощью имеющихся в языке словообразовательных моделей при опоре на аналогии, относящиеся к сфере языкового сознания индивида. Языковой опыт говорит нам, что слово намордник относится к слову морда и в формальном, и в семантическом отношении точно так же, как слово нагрудник — к слову грудь, а слово нарукавник — к слову рукав. Словообразовательная модель характеризуется одним формантом (сочетанием префикса НА- с суффиксом -НИК) и постоянством словообразовательного значения, которое можно сформулировать как «нечто, располагающееся поверх того, что названо производящим словом».

Затрудняет процесс определения семантики незнакомого слова наличие уникальных формантов. В таких случаях нет возможности провести какие бы то ни было аналогии, опираясь на словообразовательный механизм современного языка. Сравним, например, уникальные словообразовательные пары коза — козел или король -королева. Ни суффикс -ЕЛ, ни суффикс -ЕВ не встречаются в морфемной структуре других слов. Эти слова, правда, широкоупотребительные, и их не приходится разгадывать, однако в каких-нибудь других случаях уникальность форманта может оказаться существенным препятствием для понимания слова.

Некоторые слова, образованные, казалось бы, по регулярным словообразовательным моделям, отклоняются от того значения, которое предписывается их морфемной структурой. Производные слова, которые могут интерпретироваться с помощью продемонстрированного механизма аналогий, без труда прочитываются детьми. Однако когда есть расхождения между семантической и формальной структурой производного слова, «прочтение» может быть ошибочным или не совсем точным.

Так, один мальчик понял слово накомарник как «что-то надеваемое на комара» и после долгого размышления предположил, что это «наверно, САЧОК ТАКОЙ СПЕЦИАЛЬНЫЙ, ЧТОБЫ КОМАРОВ ЛОВИТЬ». Когда ему объяснили смысл этого слова (сетка, которую надевают на голову для защиты от комаров), он был очень удивлен и предложил переименовать его в ОТКОМАРНИК. Слово растительный по форме соотносится с глаголом расти, а по смыслу — с существительным растение (растительное масло — масло, приготовленное из растений). Ребенок же, опираясь на аналогии типа наблюдать — наблюдательный,развлекать —развлекательный, трактует его как «помогающий расти». Четырехлетний мальчик ел хлеб, макая его в растительное масло, и на вопрос, зачем он это делает, ответил: «Хочу скорее вырасти».

Ребенок постоянно исходит из предположения (вполне разумного и основанного на знаковой концепции языка), что должна существовать симметрия формальной и семантической структур слова. Практически всем словам (за редкими исключениями), которые конструируются самими детьми, такая симметрия действительно свойственна.

Чтобы понять значение производного слова, необходимо, опираясь на его формальную структуру, определить производящее, выбор которого обусловлен выбором мотивирующего признака, положенного в основу номинации, т. е. необходимо осознать, что подснежник связан со снегом, молочница — с молоком, а паровоз -сразу и с паром, и с перевозками. Предстоит, кроме того, опираясь

на соответствующую словообразовательную модель (или, при отсутствии таковой, на единичный образец), уяснить, каков вклад, вносимый в общую семантику слова формантом. Слова подснежник, снежинка, снежок, Снегурочка имеют общее производящее, но различаются по своим значениям.

Во многих случаях необходимо определить смысловое наращение при образовании слова. Наращения часто целиком относятся к языковой норме и определяются лишь традицией, поэтому усваиваются поштучно, списком. Однотипны по семантике производящего слова и совпадающие по словообразовательной структуре, т. е. построенные по одной модели, слова утренник, вечерник, дневник, ночник. Не зная реальных контекстов употребления этих слов, по одной их морфемной структуре нельзя определить, что в первом случае мы имеем дело с развлекательным мероприятием, происходящим в утренние часы, во втором — со студентом, обучающимся вечером, в третьем — с тетрадью, в которую записывают события каждого дня, в последнем — с маленькой лампочкой, включаемой обычно ночью. Положение осложняется тем, что многие словообразовательные модели располагают целой системой частных значений, уяснить которые вне контекста не всегда возможно. Так, отглагольные существительные с суффиксом -ТЕЛЬ могут иметь значение деятеля (учитель), инструмента, приспособления для действия (выпрямитель), места (вытрезвитель) и т. п. Многие неточности интерпретации объясняются тем, что, верно понимая общее словообразовательное значение, закрепленное за конкретной моделью, ребенок приписывает производящему слову не то частное значение, которое было реализовано. Часто неверная интерпретация связана с неосведомленностью относительно семантических «надбавок» в значении слова сверх того, что дано словообразовательной моделью:

При интерпретации языковых фактов, как и при их конструировании, срабатывает механизм аналогий, но глубина аналогии может быть различной — иногда достаточно единичного образца («ОСЕЛ — это, наверно, муж осы?», по аналогии коза — козел). Воздействие конкретного образца отчетливо видно и когда соответствующая модель отсутствует. Если модель имеется, то можно предположить, что в сознании ребенка сформировано соответствующее словообразовательное правило. При этом нельзя исключить и воздействие конкретного образца как стимулятора словообразовательного или интерпретационного процесса.

Зафиксированы удивительные случаи (подобные явления отмечены и в словообразовательных процессах), когда ребенок опирается на словообразовательные модели, сконструированные им са-

мостоятельно, — в языке на уровне языковой нормы их нет, хотя их возможность предусмотрена языковой системой (их можно условно назвать сверхмоделями). Так, именно прочтением семантики слова в соответствии со сверхмоделями можно объяснить следующие случаи: «Исключительный суп — его, что же, из КЛЮЧА сварили?»-‘, «Искусственный — значит, сделанный из КУСТА»’, «Всадник — это кто работает В САДУ» (как, например, подводник — под водой). В любом случае при интерпретации слова устанавливаются ассоциации, основанные на аналогии. Можно ли упрекнуть в нелогичности ребенка, решившего, что «спец — это тот, кто много спит» (пример К. И. Чуковского: «Дядя Филя спец — значит спит много»)? Если тот, кто лжет, именуется лжецом, тот, кто жнет — жнецом, то почему бы не называться СПЕЦОМ человеку, любящему поспать?

К подобным ассоциациям любят прибегать и взрослые, только в их речи это сознательная словесная игра. Большое число шутливых интерпретаций, основанных на неверных, но вполне логичных с точки зрения системы языка ассоциациях, приведено в книгах Б.Ю.Нормана: волнушка — мелодрама, дантист — специалист по Данте и т. п. Некоторые из них совпадают с аналогиями, выявленными в речи детей: ПРИВРАТНИК — любитель приврать, БАРАНКА -жена барана, ЗАКЛЮЧАТЬ —- запирать ключом. Примеры совпадений лишний раз свидетельствуют о том, что в основе детских инноваций лежат те же механизмы, что и в основе речевого творчества взрослых, только у взрослых оно связано с установкой на комический эффект, а у ребенка носит чаще всего бессознательный характер. Основной ассоциацией ребенка является ассоциация по корню, при этом зачастую часть слова, осмысливаемая как формант, в расчет вообще не принимается. Приведем еще примеры поисков значения слова: ПЛЕНУМ — это значит в плен кого-то взяли, АГРЕССОР — он, значит, по голове кого-нибудь огрел. Четырехлетний мальчик, увидев флажок на грузовике, спросил, что этот флажок обозначает. Ему ответили, что этот дядя — ПЕРЕДОВИК, на что последовало замечание: «Многих, значит, ПЕРЕДАВИЛ».

Совпадение формальной и семантической структуры производного слова способствует установлению нужных ассоциаций и, следовательно, верной интерпретации значения производного слова. В противном случае ребенку трудно установить связь между производным и производящим словом, что приводит иногда к ложным ассоциациям: «Тут шиповник как ЗАШИПИТ.» Усечение конечного согласного в слове Польша при образовании от него существительного поляк затрудняет восприятие последнего: «Поляки — они, наверно, В ПОЛЕ живут?» Важнейшим обстоятельством, объясняющим неверное или неточное осмысление производных слов деть-

ми, является свойственная ряду производных слов асимметрия формальной и смысловой структуры (несовпадение формальной и семантической производности).

В языке постоянно происходят изменения, вследствие которых семантическая производность слова утрачивается или ослабляется, при том что формальная связь остается отчетливой. Опираясь на формальную структуру слова, исходя из однотипных аналогий, ребенок реконструирует исходное значение слова, восстанавливает его прежнюю смысловую структуру.

Пятилетняя девочка спрашивает у бабушки, почему у ее дедушки — инвалида войны — только одна нога. Услышав ответ: «5 дедушку на фронте фашисты стреляли», она немедленно задает вопрос: «А кто же им СТРЕЛЫ дал?» Глагол стрелять и в самом деле имел первоначальное значение «выпускать стрелы (из лука)», однако оно уже давно утрачено. Четырехлетний мальчик не одобрил фразы взрослого: «Возьмем удочки напрокат» — «Это велосипеды можно взять НАПРОКАТ, а удочки берут НА ЛОВ». Расширение семантики слова напрокат ребенку не может быть известно. Аналогичный случай со словом напрокат в речи другого ребенка: «Возьмем НАПРОКАТ стиральную машину (об этом велись разговоры в доме) и поедем на ней к бабушке». И здесь исконное, этимологическое значение слова напрокат проявляется со всей определенностью. Утрачена в современном языке смысловая связь между словами трава и отравить (хотя первоначально они составляли словообразовательную пару). Женя Гвоздев ее восстановил самостоятельно: «ОТРАВИТЬ — значит накормить травой, чтобы издох».

Во всех трех случаях реконструируемое исходное значение слова оказывается уже его современного значения, оно включено в состав последнего.

Обостренное внимание к формальной структуре слова приводит к нечаянным этимологическим открытиям: «Эта ложка — НЕГОДЯЙКА, она старая, ни на что не годная» (этимологически слово негодяй действительно восходит к не годится). Одна девочка, вернувшаяся домой из детского сада, задает родителям поразивший их вопрос: «Наша воспитательница называет детей ПАДАЛЬ, потому что они часто падают?» Чтобы не обидеть современных воспитателей, отметим, что это запись пятидесятилетней давности из архива К. И. Чуковского. Многие дети восстанавливают утраченную связь между словами порядок и порядочный, трактуя последнее как «любящий порядок»: «ЯПОРЯДОЧНЫЙ — все игрушкиуби-раю». Фактически утрачена в современном языке связь между словами машина и машинист, однако в речи детей она возникает заново: «Вырасту — буду МАШИНИСТОМ, на машине буду ездить».

Некоторые слова во взрослом языке появились благодаря метафорическому переосмыслению своих производящих. Так, вертихвосткой называется та, которая «как бы вертит хвостом», а на самом деле — это легкомысленная женщина; непоседа — тот или та, кто «как бы не может сидеть на месте», а это живой и подвижный человек. В речи ребенка могут быть возвращены первоначальные значения слов. «Белку можно назвать ВЕРТИХВОСТКОЙ, потому что она все время хвостом вертит», — рассуждает мальчик, стоя у клетки с белкой. «Сиди, НЕПОСЕДА», — говорит девочка, пытаясь усадить свою куклу. Подобным образом переосмыслено слово босяк: «ЯБОСЯК — тапки снял!» Характерен вопрос ребенка, свидетельствующий о попытке осмыслить внутреннюю форму слова: «Кто на боку спит — ЛЕЖЕБОКА, а если на спине, то как называется!» В ряде случаев производные слова по форме связаны с гипонимами, а по смыслу — с гиперонимами. Например, сапожник — мастер, занимающийся ремонтом не только сапог, но и любой другой обуви. Однако в формальной структуре слова отражена лишь связь с сапогом. Отсюда недоуменные вопросы детей: «Сапожник сапоги чинит, а туфли кто? ТУФЛЕЖНИК?» Значение слова сапожник сужается. Аналогично сужается значение таких слов, как булочная ( «Разве в БУЛОЧНУЮ за хлебом ходят? За булками только»). Пятилетняя Соня подвергла критике слово подъезд — «Почему ты говоришь подъезд? Мы же к нему не подъезжаем, а ПОДХОДИМ. Надо говорить ПОДХОД.

Встречаются ситуации, когда производное слово по форме соотносится с одним из членов антонимической пары, а по смыслу — сразу с обоими. Так, с помощью выключателя не только выключают, но и включают свет, араскладушки столь же часто раскладываются, сколько и складываются обратно. Взрослый обычно не замечает подобных несообразностей, но они не могут ускользнуть от пытливого взгляда ребенка: «Ткни ВКЛЮЧАТЕЛЬ: темно стало!» — В ответ на замечание: «Надо говорить выключатель», — следует незамедлительная реакция: «Но я же не выключать свет просил, а ВКЛЮЧИТЬ». Шестилетняя девочка негодует по поводу слова раскладушка: — «Она ведь и СКЛАДЫВАЕТСЯ тоже». Аналогичные вопросы: «В раздевалке РАЗДЕВАЮТСЯ, а ОДЕВАЮТСЯ разве в другом месте?», «Почему называется прихожая, а не УХОЖАЯ? Мы же не в окно вылезаем!»

Во многих случаях в нормативном языке производное слово по смыслу мотивируется двумя производящими одновременно, а по форме — лишь одним из них. Так, прилагательное морской означает одновременно и относящийся к морю, и относящийся к морякам: морское путешествие и морская форма. В речи ребенка значение подобных относительных прилагательных часто сужено, при этом ребенок опирается на то производящее, которое подсказыва-

Джек Рассел реакция на слово

Похожие статьи:

• Внутренняя форма слова
• Паронимы, их типы и причины проявления. отличие паронимов от других категорий созвучных слов. стилистическая роль паронимов. парономазия.
• Слова однозначные и многозначные