Праведное вдохновение жулика

В то время, когда при мне заходит обращение о загадочности и творческом экстазе всяких
озарений, я молчу, не смотря на то, что в один раз остро и сполна познал такое состояние.
А молчу я, по причине того, что краткие 60 секунд эти был я очень способным мошенником.
Но сейчас я знаю, что вероятно чудо: человек сам с удивлением
слушает себя, потому что такое говорит, что не готовил вовсе, не задумывал, и
неясно самому, откуда что взялось. Пушкин, разумеется, был в таком
состоянии, в то время, когда восторженно вскрикнул (думается, Бориса Годунова
завершив): Ай да Пушкин, ай да сукин сын! Со мною, повторяю, это
было только единожды и связано с мошенничеством — увы. А было так.
Ходил ко мне иногда в Москве один обычнейший иудейский
неудачник и легко шлимазл (что по-русски, как мы знаем, мишугенер)
некоторый Илья Львович. Я не буду именовать его фамилию, а имя также
придумано, потому, что вся история настояща и всецело точна. Он
придумывал когда-то музыку и подавал надежды, но супруга рожала и болела,
прокормить семью не получалось, и для супа с хлебом он отправился в
фотографы, где и застрял. Только иногда играл на пригородных свадьбах,
и более нет ничего, что связывало его с музыкой. И снаружи был он этакий
растяпа-размазня (еще имеется слово цудрейтер, и само обилие на идише
аналогичных ярлыков для человека не от мира этого говорит о
распространенности таких чуть свихнутых иудеев; я все эти слова
слыхал, конечно, от бабушки — в собственный адрес).
Разумеется, людям полноценным (направляться просматривать это в кавычках) прямо-таки
до смерти хотелось одурачить его либо обидеть. Был он хорош, наивен и
открыто-душевен. Иногда еще он получал, перепродавая
какие-нибудь мелочи, но подвести его, надуть, недоплатить такому всегда норовили все, с кем он вступал в собственные некрупные торговые отношения.
Иногда он заходил ко мне, деликатно выкуривал папиросу, со страхом и
культурно отказывал-ся от чая и снова на долгое время исчезал. А планируя
появиться, предварительно звонил и задавал вопросы, не помешает ли, мин. на
десять забежав. И продолжительнее не засиживался ни при каких обстоятельствах. Полное одутловатое
лицо его было неизменно помятым и бледным, а подслеповатые глаза наблюдали
так, словно бы он желает извиниться за само существование собственный.
в один раз он внезапно показался без звонка. В прихожей ботинки снял, хоть
вовсе не было заведено такое в отечественном доме, застенчиво и боком, как
неизменно, состоялся в мою помещение, сел на диван и снял очки, чтобы протереть
их. Тут и заметил я, что что-то с ним случилось, правильнее — стряслось,
кошмарное было лицо у Ильи Львовича. Куда-то делась мятая округлая
полнота, желтая кожа с светло синий прожилками туго обтягивала кости черепа,
и дико выделялись мутные тоскливые глаза.
— Что с вами произошло, Илья Львович? — участливо задал вопрос я. Он был
неизменно мне весьма красив.
— Честно сообщить, я забежал, чтобы с вами проститься, — медлительно
ответил он и вымученно улыбнулся. — Вы были так хороши ко мне и,
думается, — единственный, кто принимал меня как человека, я просто не
имел возможность не проститься с вами. Я сейчас вечером наложу на себя руки и уже все
приготовил.
Произошедшее с ним он поведал мне сбивчиво, но внятно. Показался некоторый
человек, попросивший его отыскать клиентов, дабы реализовать золото,
похищенное где-то на прииске. Непреходящее желание подзаработать редко
утолялось у Ильи Львовича, а тут успех плыла в руки сама, и было довольно глупо
отказаться. Проницательностью он не владел ни при каких обстоятельствах, а что в один раз
повезет — годами верил истово и страстно. И вот везение явилось. Он
мигом разыскал компанию лихих людей, принес им пять горошин
(подтвердилось золото) и получил от них двенадцать тысяч на приобретение
чуть не двух килограммов — всего, что было. Огромные по тем временам
деньги составляла эта сумма, но и золото им доставалось баснословно
дешево. В то время, когда б оно и в самом деле было золотом. Но была эта куча —
чистой медью. Золотом были лишь те начальные подманные горошины.
Продавец уже провалился сквозь землю, конечно. А брат его, к которому водил он Илью
Львовича (и потому все смотрелось так надежно), был нищим
пьяницей, приученным для данной цели к слову брат и ничего не
знавшим о человеке, на 7 дней попросившем у него приюта и поившем его
это время. Компания "настойчиво попросила" деньги им вернуть. Такую сумму лет за
десять имел возможность бы Илья Львович накопить, но если бы не выпивал, не ел и не
было семьи. Крутые люди ничего и слышать не желали. Испугался Илья
Львович за детей (а про детей ему и было сообщено открытым текстом) и
почел за лучший выход самому из данной жизни уйти, прервав все счеты
так и все веревки разрубив. Кроме того определил уже, что хоть и
нищенская, но будет его жене и детям надеяться пенсия при утраты
кормильца.
Он весьма нормально это поведал, не жалуясь никак, уже все эмоции в
нем перегорели.
Не был ни при каких обстоятельствах я филантропом, да и деньги сроду не водились у меня
такие, но как-то машинально я пробормотал:
— Запрещено так, Илья Львович, так запрещено, чтобы из-за денег уходить из
судьбы. Отсрочки нужно попросить у данной шайки, где-нибудь дотянемся
деньги.
В сущности, сболтнул я эти вялые слова надежды, но невообразимое
произошло изменение с лицом Ильи Львовича. На кости начала возвращаться
плоть, провалились сквозь землю мертвенные светло синий прожилки — практически что прошлым сделалось
его лицо. И без того наблюдал он на меня, что не было уже пути мне
отступать.
Дня через три дотянулся я эти деньги. Мне их дал один друг, рабочий и
процветающий подпольный человек. Он дал их мне на год с условием, что
в случае если я не раздобуду эту сумму, то коллекция моя (а я уже лет десять
собирал иконы и холсты) будет уменьшена по его личному отбору. Он
знал, что я его не обману, и я замечательно это знал. И я угрюмо это
иногда припоминал, но не было идей, а на пропавшего немедля Илью
Львовича (он клятвенно и со слезами заверял, что в лепешку разобьется)
не было надежды никакой.
А параллельно тут другая шла история. Ко мне давным-давно повадилась
ходить одна премерзкая супружеская пара. Их как-то раз привел один
привычный (с ними в дальнем был он родстве), позже уехал он, а
этих было некомфортно выгонять, и раз месяца в два они являлись
ненадолго. Я кроме того не помню, как их кликали, по причине того, что мы с женой между
собой не называли их в противном случае как лиса кот и Алиса Базилио. И снаружи чуть
они напоминали двух этих гнусных храбрецов известной сказки, а душевно
были правильным их подобием. алчность и Жадность главенствовали чертами их
нехитрого душевного устройства. Уже давно все родные уехали у них,
они остались, не имея сил расстаться с некогда похищенными (где-то он
главой трудился) большими деньгами. И ко мне они ходили, чтобы
разнюхать, не удастся ли чего-нибудь купить у моих бесчисленных
друзей. Приобрести по случаю отъезда редкую и большое количество стоящую картину,
к примеру, и за бесценок, очевидно, ввиду отъездной спешки. Прямо на
таможне, по их глухим намекам, завелась у них надежная рука, а по окончании
по большому счету летал туда-сюда привычный кто-то и очень мало брал за
перевоз. Но так как нервничали они с раннего утра до поздней ночи, а
при случае с охотой приумножали собственный капитал, то и сидели, как
мартышка, которая собрала в кувшине горсть орехов, но вынуть руку не
имела возможность, а часть орехов выпустить не смогла. И вдобавок, держа меня за
идиота полного (так как я безвозмездно их знакомил с нужными людьми), но
человека в некоем смысле ученого, они со мной и консультировались
довольно часто. Благодаря коту Базилио в один раз я держал в руках скрипку с
маленькой биркой Страдивари в и соответствующим годом
изготовления. От дерева этого, от ярлыка и от футляра таковой
подлинностью веяло, что у меня дух захватило. И еще одно я чувство
собственный не забываю: боль безрадостную, что эта нежность воплощенная в такие руки
попадает. Вслух я лишь продолжительное и восхищенное проговорил вот это
да!, на что Базилио не без надменности увидел:
— Вот потому старик в Малаховке и требует за нее пятьсот рублей.
Я нашёл им сведущего человека (он за консультацию забрал с них такую
же сумму), лишь пара эта. жадность превозмочь не в силах, кому-то
реализовала бесценную собственную находку, потому что для них немедленный доход имел
главный суть.
И живопись они ко мне таскали, закупая все без исключение, и я злорадствовал
неоднократно, в то время, когда они показывали мне закупленную ими дребедень. И все не
поднималась у меня рука им отказать от дома, лень моя была сильней
брезгливости. Ходили они редко и сидели очень кратко: постоянно
спешили.
В этот самый момент явились они внезапно. Не спрашивали, как в большинстве случаев, кто из моих
привычных уезжает и нет ли у него чего, не хвастались успехами собственными, а
совсем напротив: задали вопрос, не желаю ли я кого-нибудь из родных друзей
облагодетельствовать неповторимым алмазом. Продемонстрировать? И из какой-то
глубочайшей глубины лиса Алиса вытащила камень.
— Мы уже практически собрались, — пояснила мне Алиса, — и лишь исходя из этого
камень стоит баснословно дешево…
— Безвозмездно, в сущности, — встрял Базилио.
— И мы желаем, — кокетливо сообщила Алиса, — дабы он достался вашему
хорошему приятелю, и он вам будет благодарен, как мы вам признательны за
всю вашу помощь.
— А вдруг желаете, то купите сами, — опять встрял Базилио. — Да вы,
предположительно, не потянете, хоть мы его задаром отдаем. Практически что.
Помимо этого, что осознаю я в камнях, как воробей — в политике, еще
передо мной стояло неотступно некое предельно пакостное зрелище.
Всплыло, верней, при виде камня. Как-то давным-давно случайно попал я
в Алмазный фонд и, шатаясь праздно на протяжении витрин, набрел на
необычный экспонат. Выставлен был на особой подставке наподобие
узкого подсвечника исторически узнаваемый алмаз по кличке Шах.
Когда-то Персия им откупилась от России за убийство Грибоедова. Так
вот, в самом низу данной подставки, дабы визитёр сходу отыскал в памяти,
стояла маленькая фотография последнего портрета Грибоедова. И
содрогнулся я, ее заметив. Посмотрите, как бы сказал экспонат, за что
была уплачена такая сокровище, не напрасно погиб узнаваемый человек, совсем
не напрасно.
Ну, словом, я бриллианты не обожаю. И денег отродясь у меня не было таких,
и ни к чему он, в случае если б кроме того были. Но лиса кот и Алиса Базилио так
превозносили данный камень и ахали, перечисляя некие неизвестные мне его
породистые преимущества, так убивались, что должны его дать по
низкой цене, что я не выдержал и позвонил другу, что жил
рядом. Это был тот крутой юноша, согласившийся выручить Илью
Львовича; чем линия не шутит, поразмыслил я, а что если это и в действительности
может оказаться некой формой признательности.
Весьма скоро он ко мне приехал, весьма кратко на данный камень посмотрел и
немедля отказался, к моему немногословному удивлению сославшись на
отсутствие свободных денег. И кофе отказался выпивать, встал сходу. А
в большинстве случаев мы неторопливо выпивали кофе, обсуждая различные его красивые чёрные
дела (мы были много лет уже привычны). Я вышел проводить его и
извиниться, что позвал зря.
— Что за люди у тебя сидят? — задал вопрос он сумрачно.
— Дерьмо, — ответил я весёло. — Но это родственники — не забываешь
его? (я назвал имя) — вы у меня в один раз совместно выпивали.
— не забываю, — медлительно сообщил друг. — Осознаёшь, это же подделка, а
не алмаз. Фальшак это. Неестественный бриллиант. Фианит он именуется.
Но как они тебя так подставляют? Ну прекрасно, что ты меня позвал, а вдруг
незнакомого кого? Да если бы еще с их слов наплел ту чушь, что я
на данный момент услышал? Ты легко какой-то перемещённый, честное слово.
— Что такое фианит? — задал вопрос я.
— Физический университет Академии наук, — сообщил друг. — Это
ненатуральный камень, в том месте такие лепят как желают, и всем они известны.
Иx употребляют в индустрии.
— А они это имели возможность не знать? — задал вопрос я, все еще сохраняя надежду на человечество.
— Нет, — решительно сообщил друг. — Нет, они этого не знать не
смогут. Они очевидно разбираются в камнях.
И я превосходно знал, что разбираются они в камнях.
— Они решили спекульнуть твоей репутацией и какому-нибудь лоху на
твоем имени подсунуть, — пояснил друг, улыбнувшись. — Лишь как
они позже тебе в глаза взглянут?
— Уезжают они, — глухо сообщил я.
— Так не на Луну же, — возразил мне специалист.
— Прости, — сообщил я торопливо, — я тебе позже перезвоню.
Уже не злость и не растерянность я чувствовал, а подъём и лёгкость
душевный: знал, где дотянусь деньги для возврата другу. Как как раз —
еще не знал, но ощущал свирепую уверенность. Я заварил нам чай и
возвратился в помещение. Нормально и доброжелательно наблюдали на меня
глаза данной супружеской пары.
— Возможно, вы понимаете кого-нибудь еще, кто в состоянии приобрести таковой
красивый камень? — задал вопрос Базилио.
Я отхлебнул громадной глоток, обжегся чуть и внезапно заговорил. И с
удивлением слушал личные слова. Как раз слушал, потому что осознавал я
лишь то, что уже было сказано, слова лились из меня сами.
Данный мой друг близкий, сказал я, больше в алмазы не играется,
он переключился на другую, совсем неповторимую игру.
Их хищное внимание не только подстегнуло воодушевление, на данный момент пылавшее
во мне, еще явилось чувство рыбака, нормально тянущего внезапно
напрягшуюся леску.
Все деловые люди в наше время, слышал я себя, играются лишь в мумие — и голос
мой сошел к интимно-доверительному тону.
— Мумие? — задала вопрос (также полушепотом) лиса Алиса. — Это какая-то
лечебная смола?
Я знал об этом еще меньше, но откуда-то, оказывается, знал. Смола,
кивнул я головой солидно и со знанием дела, лишь малоизвестного
происхождения. Уже побольше трех тысячелетий знают все о ней из
древних трактатов, только высоко в горах находят эти тёмные потеки с
резким запахом, и немыслимое количество заболеваний поддается этому
веществу. Но то ли это испражнения каких-то древних птиц, то ли
итог разложения на воздухе нефти — до сих пор не узнал никто. А
возможно, это особенным образом сгнившая растительность старейших
времен, и как-то это связано с бальзамом, которым египтяне
мумифицировали фараонов.
Господи, откуда это мне известно? — думал я практически на каждой фразе,
продолжая вдохновенно сказать о залежах птичьего гуано в Чили, что
оно, дескать, опоздало перегнить, да и то уже творит чудеса. О том, что эти
тёмные потеки назывались соком скал и кровью гор, и имеется мысль у
ученых, что это по большому счету огромные скопления пыльцы растений, заносимой
в горов ветром и смешавшейся в том месте с подпочвенной водой и птичьим
помётом, несущей нефть. Всего не помню. Но не исключаю, что среди
наболтанного мной и свежая научная догадка имела возможность нормально затесаться.
Из-за его целебных особенностей, сказал я, к нему на данный момент снова обратилась
мировая медицина, а единственный источник настоящего мумие — Средняя
Азия, где оно имеется в горах Памира и Тянь-Шаня.
— И что же? — хором выдохнули кот с лисой собственный основной вопрос. И я
его, само собой разумеется, осознал. И растолковал, что продается оно тут по десять
тысяч за килограмм, а в Америке та же цифра, но уже в долларах. А
возможно, и в фунтах.
— В фунтах — это в два раза больше, — хрипло засунул кот Базилио.
— Само собой разумеется, — сообщил я. — В британских фунтах это в два раза больше. Вот мой
друг и ухлопал все, что накопил, на мумие. А упакован был — не
сосчитать. И мне дал обещание приобрести килограмм, спустя семь дней привезет.
— Продемонстрируете? — нежно задала вопрос Алиса. И я дал обещание, мельком поразмыслив,
что говорю чистую правду.
— А нам нельзя достать? — Алиса улыбкой и взглядом исторгнула такую ко
мне любовь, что я содрогнулся от омерзения.
— Нет, к сожалению, — ответил я и с кошмаром поразмыслил: что же я несу? Но
воодушевление не проходило. — Нет, — повторил я, — он лишь по ветхой
дружбе дал согласие. Мумие так как собирают в недоступных человеку ущельях,
потому в том месте и селились древние птицы. Вам нужно сыскать какого-либо
бывалого мужика, что большое количество ездил в тех краях и знает местное
население. Так как мумие на данный момент страшно собирать: милиция их ловит
посильнее, чем торговцев наркотиками — чтобы этакие ценности не
уплывали за границу. А государство само не хорошо собирает — кому охота за
казенные копейки судьбой рисковать? Так мумие и лежит напрасно, лишь
охраняется от частного собирательства. Ни себе, ни людям.
— Собаки на сене! — гневно выдохнула Алиса. Базилио возмущенно пожевал
мясистым ртом.
— Нет времени искать, мы не так долго осталось ждать едем, — горестно сообщил он и посмотрел на
меня в немой надежде. — Возможно, уступите собственный по ветхой дружбе? Он
так как вам еще дотянется.
-А понимаете, кого вы имеете возможность сыскать? — задумчиво ответил я. — Вы не забывайте
Илью Львовича? Он вам когда-то что-то брал по случаю. Он в тех
краях бывал так как довольно много, для геологов делал какие-то снимки. Я
уже года два его не видел. У вас нет, кстати, его телефона?
— Мы его не знали толком, он уже и погиб, предположительно, кроме того не прикину, где
его искать, и телефона не было у него, — ответил Базилио так скоро,
что я опять почувствовал туго натянутую леску. Не смотря на то, что, видит Всевышний, еще не
осознавал я, что за план созрел во мне и вот выходит из меня
обрывками.
кот и Лиса сердечно простились, торопливости собственной практически не тая.
Я покурил и позвонил пропавшему Илье Львовичу. Ехать к нему было лень,
да сказать мне ничего особого и не предстояло.
— Илья Львович, — сообщил я, — имеется возможность вернуть отечественный долг.
Он недоверчиво промолчал.
— Вы много лет уже отдали фотографии, — размеренно продолжил я. —
Вираж-фиксажи всякие, проявители-закрепители, целая химия, не
правда ли? Вы Менделеев, Илья Львович, вы Бородин, тем более что он
был также музыкантом.
— Ну? — ответил Илья Львович.
— Сядьте и сварите мумие, — сообщил я буднично. — Это такая тёмная
смолообразная масса. Придумайте сами, из чего ее лучше сделать.
Жёсткая и блестящая на сломе. Но, я ее в глаза не видел. И дабы
было килограмма полтора. Нет, лучше два куска: один пускай весит
килограмм, а второй — полтора. И привезите оба их ко мне.
— Вы здоровы? — с опаской задал вопрос Илья Львович.
— Очень, — ответил я. — Но лишь не забывайте, что мумие — это помет
древних птиц. Либо какой-то родственник нефти. Тут догадки расходятся,
так что пускай оно чем-нибудь пахнет. Не имеет значения чем, но очень сильно. И еще.
К вам не сейчас на следующий день, а всего скорее через час приедут лиса кот и
Алиса Базилио.
— Препакостная пара, — засунул Илья Львович.
— Да, это так, — с радостью дал согласие я. — Они вас будут умолять
срочно лететь куда-то на Памир либо Тянь-Шань и в том месте сыскать
кого-нибудь, кто носит мумие из недоступных человеку горных ущелий.
— Что, и они сошли с ума? — снова задал вопрос меня бедный Илья Львович.
— Они вам дадут деньги на самолет, — продолжал я холодно и монотонно,-
так что дня четыре вы поживете где-нибудь не дома. Вы сообщите им, что
это тяжело, но вероятно и что вы уже догадываетесь смутно, к кому
возможно обратиться где-нибудь во Фрунзе.
— Но Тянь-Шань — это совсем не в том месте, — машинально возразил бывалый Илья
Львович.
— Город вы сообразите сами, я в географии не силен, — ответил я. — За
это время вы задолжали мне привезти два куска этого самого чистейшего
мумие. Либо оно склоняется? Тогда мумия.
— Сумасшествие, — сообщил мне Илья Львович. — Авантюра. Чуть какая-то. Вы до
сих пор еще мальчишка.
Он сказал это так медлительно и отрешенно, что было ясно: он уже обдумывал
рецепт.
А вечером в тот сутки он позвонил мне сам.
— Уже изобрели? — был рад я.
— Я улетаю в Душанбе, — сообщил он мне. — Они таки сошли с ума. Они
дали обещание мне всевышний знает что, а Алиса поцеловала меня. Они сами отвезли
меня в кассу и приобрели мне билет. И дали деньги на обратную дорогу. И
на мумие дали задаток, другое вышлют телеграфом. И мало на еду.
А на гостиницу не дали, Базилио заявил, что в том месте достаточно тепло.
— И верно, переночуйте на скамье, — дал согласие я. — Сейчас
сдайте билет обратно в кассу и варите мумие. Вы в далеком прошлом с ними
расстались?
— Нет, сравнительно не так давно. — Голос Ильи Львовича был бодр и деловит. — Билет я
уже сдал, вы думаете, я таковой уже растяпа? В такую даль чтобы я
тащился, как вам нравится? И деньги сейчас имеется на химикаты.
— Ожидаю вас и хочу творческой удачи, — простился я.
Он показался через сутки. Везу! — сообщил он гордо, в то время, когда звонил,
комфортно ли приехать. Ровные и круглые, похожие по форме на сыр, куски
темно-сизой, практически тёмной массы внизу имели явный отпечаток громадных
мисок, в которых были сварены. Я молотком срочно отнять у них всех кухонных очертаний.
— Это асфальтовая смола, которой покрывают дороги, — пояснил мне с
гордостью творца повеселевший Илья Львович. — Это перемолотый на
мясорубке чернослив, головка чеснока, столярный клей, жидкость для
проявитель и очистки стёкол. Я осознаю, что ко мне бы прекрасно еще кусок
дерьма, но я опасался, что нужно будет пробовать. Так что же вы задумали,
что? Я эту мерзость реализовывать не буду. Кроме того им.
— Я б ни при каких обстоятельствах вас не толкнул на жульнический путь, — с преимуществом
ответил я.
Потому что мой план уже дозрел во мне до осознания. Спустя еще два дня
Илья Львович позвонил коту Базилио и сказал, что возвратился он
пустой, но ему твердо давали слово и еще дней через пара все будет
прекрасно. И опять позвонил через пять дней — заявил, что все в порядке,
на следующий день в десять пускай они придут к консерватории, прямехонько к
сидящему Чайковскому, у монумента он их будет ожидать.
— Что я обязан с ними делать? — задал вопрос он меня по телефону. — Вы со
мной играетесь, как с мелким ребенком, я переживаю, я имею право
знать.
— В том месте будет превосходно, — ответил я. — и не разламывайте себе голову
зря.
Вчера вечером я попросил одного моего приятеля быть у меня на следующий день
ровно в девять и иметь в запасе часа два.
— И умоляю тебя, ты не выпивай сейчас, — попросил я, по причине того, что знал его
много лет. — Ты на следующий день должен быть, как стеклышко, в твоих руках будут
справедливость и возмездие.
— Опасаюсь не удержать, — ответил приятель, никак не удивившись.
Но привычке уступил и напился. Отчего ко мне пришел легко смущенный и
в шикарных солнечных очках, чтобы от стыда меня не весьма видеть. Я его
не упрекал. Я нервничал, как Наполеон перед заведомо победоносной
битвой.
— Вот тебе кусок мумия. — буднично растолковал я. — Ты геолог и живешь в
палатках на Памире. Дух романтики и поиска обвевает твою лысую голову.
Давешний привычный Ильи Львовича, твой сотрудник — имя придумай сам, а Илья
Львович его отыщет в памяти, — попросил тебя реализовать в Москве данный кусок
бесценного вещества с памирских гор. Сам ты в Москве по случаю, а вот
для чего… — тут я замялся на секунду.
— Как это для чего? — обиженно задал вопрос мой дорогой друг. — Я желаю приобрести
автомашину Волга. Я же полевой геолог, у меня денег очень много.
Я был в восхищении от для того чтобы варианта.
— Наблюдай лишь, не проси этих двоих, дабы они тебе помогли дотянуться
машину, — предотвратил я. — Опомниться не успеешь, как уплатишь полную
ее цена и возьмёшь ветхий подростковый велосипед.
— Имеется вопрос, — сообщил памирский геолог. — Как я определю твоего Илью
Львовича, в случае если ни при каких обстоятельствах его не видел?
— Ты его и знать не должен, ты посланец, подойдешь и спросишь, —
растолковал я снисходительно. — Не большое количество будет у Чайковского с утра
находиться отдельных групп из трех человек любая.
Но наружность Ильи Львовича я все же обрисовал.
— Слушай, хороший преступник, — восхитился мой дорогой друг, — ни одной
особенной приметы!
— Положи кусок в портфель и не забывай его цена, — сообщил я строго.
Вчера днем звонила мне лиса Алиса, пела, как они соскучились, и
попросила, дабы я сейчас по окончании десяти утра был с часик дома, чтобы
они имели возможность заехать. Буду рад, сердечно ответил я.
Звонок в дверь раздался в один момент с телефонным. Жестом пригласив
Алису снять пальто (Базилио был лишь в легкой куртке, он на дело
вышел), я забрал трубку.
— Старик! — Мой дорогой друг геолог очевидно был рядом. — Они покинули меня в
машине рядом с твоим домом и смылись вместе с добычей, а твой Илья
Львович дрожит небольшой дрожью и шепотом домогается, откуда я взялся. Он
не в курсе, что ли? Они у тебя?
— Благодарю, врач, — ответил я ему. — Благодарю, что вы так заботливы ко
мне. Все у меня в порядке, я себя замечательно ощущаю. Простите, тут ко
мне пришли. Буду рад вас видеть, в то время, когда вы отыщете время.
Гости мои очевидно спешили.
— Вам уже привезли ваше мумие? — отрывисто задала вопрос лиса Алиса.
— Да, — ответил я неуверенно и недоуменно. — А откуда вы понимаете, что я
себе приобрел мумие?
— Разведка знает все, — ответил кот Базилио. И снисходительно добавил:
— Вы же нам говорили сами. Возможно взглянуть?
И лишь тут (предположительно, шахматисты знают радость хода, продиктованного
подсознательным распетом и сполна осознанного большое количество позднее) я внезапно
сообразил, для чего держал данный второй кусок. И опять без звучно подивился
тайнам отечественного устройства.
Я извлёк из коробки стола собственный сокровище. В этот самый момент же жестом фокусника кот
Базилио мгновенно вынул из порт-феля собственный кусок. В этот самый момент я с кошмаром
увидел, что завернут он в газету с карандашным номером отечественной квартиры
в уголке — пометка почтальона, чтобы не спутать. Я оцепенел, обмяк, и
предвкушение успеха испарилось из меня.
— Также приобрели? — тускло задал вопрос я. Но Базилио, не отвечая, хищно и
внимательно сравнивал уровень качества изделий.
— Похожи! — торжествующе вскрикнул он.
— Нет, ваш, по-моему, древней, — пробормотал я.
— А чем древней, тем лучше, правда же? — весело задала вопрос Алиса. Она
по большому счету обожала процесс любого приобретения.
— Само собой разумеется, — сообщил я, уже держа в руках накрепко смятую газету. —
Положите лишь сходу в данный целлофановый пакет, чтобы не выветривались
летучие вещества. И вот еще веревочка, перевяжите.
— Вы десять тысяч заплатили? — задал вопрос Базилио, прикидывая на руках
вес обоих кусков.
— Килограмм, — ответил я. Упругость медлительно в меня возвращалась.
— А как вы думаете, торговаться стоит? — озабоченно задал вопрос Базилио.
— Торговаться стоит неизменно, — грамотно увидел я. — Но они смогут вмиг
отыскать кого-нибудь другого. Так как американцы пользуются мумием в
каких-то военных изучениях, так что оторвут с руками.
— Вот в том месте и нужно торговаться! — назидательно вскрикнула Алиса,
горящая от нетерпения купить.
Но кот Базилио остался верен себе. И полтора часа я изнывал в
ожидании. Лиса Алиса, как позже определил я, также торговалась с яростным
азартом, суля заезжему геологу с Памира множество изысканных
столичных наслаждений и знакомство с весьма полезными людьми, включая
дам, в любви необычайных. Геолог неспешно уступал. В том месте было полтора
так как килограмма, а что необходимо мне двенадцать тысяч, он превосходно знал. На
данной сумме обе стороны сошлись и с удовольствием расстались. А геолог в
признательность за уступчивость и доставку взял на память телефон
Алисы и Базилио — в том месте было пять неверных цифр.
И уже вечером я возвратил целый долг, а выпивали мы на личные деньги.
Ни угрызений совести, ни гордости за воодушевление собственный ни капли я не
чувствовал. Только удивление перед устройством людской разума еще
продолжительно сохранялось у меня.
О, если бы история закончилась на этом! Но жизнь богаче всяких схем,
как это с покон веков известно.
Приблизительно месяц либо полтора спустя (я писал повесть, время уплывало
незаметно) заявился ко мне опять Илья Львович. Он как-то затаенно был
сконфужен, мялся, бормотал, как он пожизненно мне благодарен, и
задал вопрос внезапно, не нуждаюсь ли я в деньгах. Благодарю, нет, ответил я и
строго взглянуть на вмиг увядшего соратника по правонарушению. Сходу
додумался я, в чем дело.
— Мы так как договорились с вами, Илья Львович, — сообщил я мерзким
голосом опытного моралиста, — что вы больше не станете варить
мумие.
— Весьма хотелось мне приобрести японскую камеpy, — с блудливой
виноватостью ответил Илья Львович. — Я так как лишь фотографией и
получаю, весьма хотелось иметь хороший аппарат. И сварил я лишь
полкило.
Он неумело лгал и сам почувствовал, что мне это заметно.
— Сообщу вам честно, — он неожиданно оживился, как человек, стряхнувший с
себя скверну лжи, — и я клянусь покойной матерью, сварил я полный
килограмм, но реализовал коту Базилио лишь полкило, и дело совсем не
в этом, потому я и приехал к вам.
— А в чем же? — сухо задал вопрос я, уже с большим трудом изображая нравственное
негодование.
— Дело в том, — взволнованно сообщил Илья Львович, — что супруга не верит
мне, что я сам придумал мумие, и пользуется им как лекарством. У нее
давешние неполадки с печенью.
— И помогло? — Я удержал усмешку, что выяснилось совсем верным.
— Не просто помогло! — вскричал Илья Львович. — Не просто помогло, а
всецело провалились сквозь землю боли! Из предстоящего несвязного изложения
стало известно, что его супруга уже деятельно пользовала этим средством
соседей и родственников. Итог был весьма впечатляющ, а спектр
действия чудовищно широк: ревматические боли в суставах, застарелый
астматический кашель, приступы язвы желудка, аллергические раздражения
кожи (об ожогах нечего и сказать), кроме того кровяное давление (без
отличия — повышенное либо пониженное) — вмиг и невозвратно исцеляла
отечественная смесь асфальта с черносливом. Уже его супруга от родственной
благотворительности планировала перейти к личной практике и потребовала
новую громадную порцию снадобья. Фактически, за этим Илья Львович и
приехал — за напутственным благословением на медицинскую стезю.
Потому, что потребности военной фармацевтики Америки были, думается, сполна
утолены — Базилио уже не оказался.
— В случае если людям оказывает помощь, Илья Львович, — рассудительно и медлительно
сказал я, — то им, конечно же, нельзя отказать. Да вы и не удержитесь
против напора собственной жены. Но лишь вот в чем дело, Илья Львович…
Цедя эти слова безлюдные, лихорадочно пробовал я сообразить, чем я могу
остановить полившийся страсти и поток смолы.
Что отечественное средство оказывает помощь от заболеваний, я не весьма удивился. Я был
начитан о безотказности и внушении действия чего угодно, во что
больной поверил. Особенно с примесью чуда, тайны и авторитета (знаю,
что цитирую Достоевского, но я по медицинской части). Прочтя об этом
некогда в первый раз, не забываю, как сам бессердечно поставил таковой опыт. У
меня остался ночевать один друг, человек впечатлительный и
нервный. Не обращая внимания на юность (давненько это было), он страдал
бессонницей и вечером задал вопрос, нет ли чего снотворного в аптечке моей
матери — она была на даче сейчас. Не моргнув глазом, я сообщил,
что имеется, наряду с этим очень действенное: мы добываем его для матери
по блату у доктора, что пользует глав. (Уж весьма мне хотелось
проверить справедливость только что прочтённого в книге.)
И я принес ему пилюлю пургена. Либо две, уже не помню совершенно верно. И не
лишь как красивое снотворное подействовало это сильное
слабительное средство, но и не сработало по собственному прямому назначению.
А в то время, когда я поведал в один раз данный случай (очевидно, без имени) одной
привычной, та никак не удивилась. Поведав, со своей стороны, как она
вместо пилюли снотворного приняла в один раз на ночь оторвавшуюся от
бюстгальтера пуговицу (обе в темноте лежали рядом) и самозабвенно
проспала всю ночь.
А возможно, тут вовсе не внушение было обстоятельством, а моя праведная
злоба наделила целебной силой данный кусок асфальтовой смолы?
— Но дело лишь в том, Илья Львович, — тянул я, уже сообразив, куда
мне нужно развернуть, — что знахарство уголовно наказуемо и вы вместе с
женой на склоне лет влипаете в криминальную на сто процентов обстановку.
А дети как же? Так как на вас спустя семь дней донесут ваши же благодарные
больные, и вы сами это понимаете замечательно. Объясните все жене и
прекратите срочно.
И данный аргумент, думается, подействовал. Слухи о прекрасных исцелениях чуть
побурлили по Москве и стихли.
А кот и лиса пришли ко мне еще раз. Прямо от порога принялась меня
благодарить лиса Алиса, а позже сообщила:
— Мы решили в знак признательности ваше мумие перевезти совместно со
своим. И за перевоз с вас денег не заберём. А когда его в том месте
реализуем, переведем вам вашу долю.
И я осознал, что я вижу их в последний раз.
— Благодарю вас, — сообщил я весело и признательно. — Я на данный момент его
дотянусь с антресолей.
И я дотянулся и выдал им данный заслуженный кусок. Им сходу было некомфортно
уходить, и кот Базилио сообщил:
— В Америку мы попадем не скоро, мы в Германию собрались, но вы не
сомневайтесь, реализовывать отправимся мы в Америку. И ваше также. В случае если по пути
не пропадет, само собой разумеется. Понимаете, какие конкретно на данный момент люди.
О, какие конкретно на данный момент люди, я замечательно знал и не сомневался, что в дороге
пропадет. Расстаться мне хотелось поскорей, и я сообщил:
— Благодарю вас громадное. Пускай у вас успех будет, и пускай к вам люди
так же будут благородно относиться, как вы к ним.
— Это действительно, — набралась воздуха лиса Алиса, и на розовую пудру ее щек
скользнули две прозрачные слезы. С того времени практически что двадцать лет
прошло. Не знаю, живы ли эти красивые люди. Но слыша слово мумие,
я усмехаюсь горделиво и сентиментально, а супруга моя, чистейший человек,
в эти мгновения смотрит на меня с горестным укором.

What does my headscarf mean to you? | Yassmin Abdel-Magied

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector