Послание Грозного, очевидно, написано в сентябре 1573 г. в ответ на грамоту братии Кирилло-Белозерского монастыря, просившей царя о «наставлении» в связи с возникшим в монастыре конфликтом между двумя высокопоставленными монахами — Иваном-Ионой Шереметевым и Василием-Варлаамом Собакиным, посланным Иваном IV в монастырь, но отозванным весной 1573 г. в Москву.
Основной темой послания были взаимоотношения между монастырем и оппозиционной знатью: крупные землевладельцы, не уверенные в эти годы в прочности своих владений, часто предпочитали передавать их в монастырь. Какими становились взаимоотношения между таким вкладчиком и монастырем в последующее время — вероятно, зависело от многих обстоятельств. В случае, который стал конкретным поводом для написания послания, бывший боярин И. В. Шереметев, постригшийся в монахи под именем Ионы, держал при монастыре «особые годовые запасы» и фактически содержал монастырь.
Увы мн? гр?шному! Горе мн? окаянному! Охъ мн? скверному! Кто есмь азъ, на таковую высоту дерзати?
. А мн?, псу смердящему, кому учити и чему наказати и ч?мъ просв?тити? Самъ повсегда въ пряньств?, в блуд?, в прелюбод?йств?, въ скверн?, во убийств?, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злод?йств?
нечистому и скверному и душегубцу, учителю быти?
житие, узнает, что Златоуст, Елезар,
Симоновом монастыре, Чудовом монастыре, архимандриты: Иона, Исак Собака, Михайло, Вассиан Глазатый, Авраамий
А будетъ хто молвитъ, что такъ жестоко, ино су сов?тъ дати, по немощи сходя, что Шереметевъ без хитрости боленъ, и онъ ежь в к?льи да одинъ с келейникомъ. А сходъ к нему на что, да пировати, а овощи в к?льи на што? Досюдова в Кирилов? и иглы было и нити лишние в к?льи не держати, не токмо что иныхъ вещей. А дворъ за монастыремъ, да и запасъ на что? To все беззаконие, а не нужа. А коли нужа, и онъ ?жь в к?лии какъ нищей: крому хл?ба да звено рыбы, да чаша квасу
ЕГО ТИПО ВОЛНУЮТ ТОЛЬКО МОНАСТЫРСКИЕ ПОРЯДКИ
А сходъ к нему на что, да пировати, а овощи в к?льи на што?
А дворъ за монастыремъ, да и запасъ на что? To все беззаконие, а не нужа. А коли нужа, и онъ ?жь в к?лии какъ нищей: крому хл?ба да звено рыбы, да чаша квасу.
А сверхъ того коли вы послабляете, и вы давайте колько хотите, только бы ?лъ одинъ, а сходовъ бы да пировъ не было, какъ преже сего у васъ же было. А кому к нему приити бес?ды ради духовныя, — и онъ приди не в трапезное время, ?ствы бы и пития в т? поры не было, ино то бес?да духовная. А что пришлютъ братия поминковъ, и онъ бы отсылалъ в монастырьския службы, а у себя бы в к?лии никакихъ вещей не держалъ. А что к нему пришлютъ, то бы розделяли на всю братию, а не двема, ни трема по дружб? и по страсти. А чего мало, ино держати на время, а иное что пригоже, ино и его т?мъ покоити. А вы бы его в к?лии и монастырскимъ вс?мъ покоили, только бы что безстрастно было. А люди бы его за монастыремъ не жили. А и при?дутъ от братии з грамотою или з запасомъ и с поминъки, и они поживи дни два-три, да отписку взявъ, да по?дь прочь, — ино такъ ему покойно, а монастырю безмятежно.
А Хабаров просит меня перевести его в другой монастырь, но я не стану содействовать его скверной жизни. Видно, уж очень надоело! Иноческое житие — не игрушка. Три дня в чернецах, а седьмой монастырь меняет! Пока он был в миру, только и знал, что образа одевать в оклады, переплетать книги в бархат с серебряными застежками и жуками, аналои убирать, жить в затворничестве, кельи ставить, вечно четки в руках носить. А ныне ему с братией вместе есть тяжело! Надо молиться на четках не по скрижалям каменным, а по скрижалям сердец телесных! Я видел — по четкам матерно бранятся! Что в тех четках? Нечего мне писать о Хабарове — пусть как хочет, так и дурачится. А что Шереметев говорит, то его болезнь мне известна: так ведь не для всякого же лежебоки нарушать святые правила.
А намъ к вамъ болши того писати невозможно, да и писати н?чего, уже конецъ моихъ словесъ к вамъ
Сами в?даете, коли благочестие не потребно, а нечестие любо! А Шереметеву хоти и золотыя сосуды скуйте и чинъ царской устройте, — то вы в?даете.
Написал я вам малое из многого ради любви к вам и для укрепления иноческой жизни, вы же это знаете лучше нас. Если же хотите, найдете многое в Божественном Писании. А мы к вам больше писать не можем, да и нечего писать. Это — конец моего к вам письма. А вперед бы вы нам о Шереметеве и других нелепицах не докучали: мы отвечать не будем. Сами знаете, если вам благочестие не нужно, а желательно нечестие! Скуйте Шереметеву хоть золотые сосуды и воздайте ему царские почести — ваше дело. Установите вместе с Шереметевым свои правила, а правила чудотворца отставьте — так хорошо будет. Как лучше, так и делайте! Вы сами знаете; делайте как хотите, а мне ни до чего дела нет! Больше не докучайте: воистину ничего не отвечу. А злокозненную грамоту, которую вам весной прислали Собакины от моего имени, сравните с моим нынешним письмом, уразумейте слово в слово, а затем уже решайте, верить ли дальше нелепицам.
Богъ же мира и пречистыя Богородицы милость и чюдотворца Кирила молитвы буди со вс?ми вами и нами. Аминь. А мы вамъ, господие мои и отцы, челомъ биемъ до лица земнаго.
А говорим мы все это, свидетель Бог, пречистая Богородица и чудотворец, из-за нарушения монастырских порядков, а не гневаясь на Шереметева. Если же кто скажет, что это жестоко и чтобы вам, государи, совет дать, снисходя к немощи, что Шереметев вправду болен, то пусть ест один в келье с келейником. А сходиться к нему зачем, да пировать, да яства в келье на что? До сих пор в Кириллове лишней иголки с ниткой в келье не держали, а не только других вещей. А двор за монастырем и запасы на что? Все то беззаконие, а не нужда. А если нужда, пусть он ест в келье, как нищий: кус хлеба, звено рыбы да чашку квасу. Если же вы хотите дать ему еще какие-нибудь послабления, то вы давайте сколько хотите, но пусть хотя бы ест один, а сходок и пиров не было бы, как прежде у нас водилось. А если кто хочет прийти к нему ради беседы духовной, пускай приходит не в трапезное время, чтобы в это время еды и питья не было, — так это будет беседа духовная. Подарки же, которые ему присылают братья, пусть отдает в монастырское хозяйство, а у себя в келье никаких таких вещей не держит. Пусть то, что к нему пришлют, будет разделено на всю братию, а не дано двум или трем монахам по дружбе и пристрастию. Если ему чего-нибудь не хватает, пусть временно держит. И иное что можно — тем его услаждайте. Но давайте ему в кельи и из монастырских запасов, чтобы не возбуждать соблазна. А люди его пусть при монастыре не живут. Если же приедет кто-нибудь от его братьев с письмом, едой или подарками, пусть поживет дня два-три, возьмет ответ и едет прочь — и ему будет хорошо, и монастырю безмятежно.
Слыхали есмя еще малы, что такая кр?пость у васъ же была, да и по инымъ монастыремъ, гд? о Боз? жительство им?ли. И мы сколько лутчего знали, то и написали. А нын? есте прислали к намъ грамоту, а отдуху от васъ н?тъ о Шереметеве. А написано что говорилъ вамъ нашимъ словомъ старецъ Антоней о Ион? о Шереметеве, да о Аасафе Хабарове, чтобы ?ли в трапез? з братиею. И я то приказывалъ монастырьскаго для чину, и Шереметевъ себ? поставилъ кабы во опалу. И я сколько уразум?лъ, и что слышалъ, какъ д?лалося у васъ и по инымъ кр?пкимъ монастыремъ, и я то и написалъ, повыше сего, какъ ему жити покойно в к?лии, а монастырю безмятежно будетъ, — добро и вы по тому учините ему покой. А потому ли вамъ добр? жаль Шереметева, что жестоко за него стоите, что братия его и нын? не престанутъ в Крымъ посылать, да бесерменьство на христианьство наводити?[41]
Мы еще в детстве слышали, что таковы были крепкие правила и в вашем монастыре, да и в других монастырях, где по Божественному жили. Мы и написали вам все лучшее, что нам известно. А вы теперь прислали нам грамоту, и нет нам отдыха от вас из-за Шереметева. Написано, что я передавал вам устно через старца Антония о Ионе Шереметеве да о Иоасафе Хабарове, чтобы ели в общей трапезной с братией. Я передавал это только ради соблюдения монастырских порядков, а Шереметев увидел в этом как бы опалу. Я писал только то, что я знал из обычаев вашего и других крепких монастырей, и выше я написал, как ему жить в келье на покое, не волнуя монастырь, — хорошо, если и вы его предоставите тихой жизни. А не потому ли вам так жаль Шереметева и вы крепко за него стоите, что его братья до сих пор не перестают посылать в Крым и навлекать басурман на христиан?
А Хабаровъ велить мн? себя переводити в ыной монастырь, и яз ему не ходатай скверному житию. Али уже больно надокучило! Иноческое житие — не игрушка. Три дни в черньцехъ, а семой монастырь! Да коли былъ в миру, ино образы окладывати, да книги оболочи бархаты, да заст?шки и жюки серебряны, да налои избирати, да жити затворяся, да к?льи ставити, да четки в рукахъ, а нын? з братьею вм?сте ?сти лихо! Надобе четки не на скрижалехъ каменныхъ, но на скрижалехъ сердецъ плотянъ! Я видалъ по четкамъ матерны лаютъ! Что в т?хъ четкахъ? И о Хабарове мн? н?чего писати, какъ себ? хочетъ, такъ дуруетъ. А что Шереметевъ сказываетъ, что его бол?знь мн? в?дома: ино ведь не вс?хъ леженекъ для разорити законы святыя.
А Хабаров просит меня перевести его в другой монастырь, но я не стану содействовать его скверной жизни. Видно, уж очень надоело! Иноческое житие — не игрушка. Три дня в чернецах, а седьмой монастырь меняет! Пока он был в миру, только и знал, что образа одевать в оклады, переплетать книги в бархат с серебряными застежками и жуками, аналои убирать, жить в затворничестве, кельи ставить, вечно четки в руках носить. А ныне ему с братией вместе есть тяжело! Надо молиться на четках не по скрижалям каменным, а по скрижалям сердец телесных! Я видел — по четкам матерно бранятся! Что в тех четках? Нечего мне писать о Хабарове — пусть как хочет, так и дурачится. А что Шереметев говорит, то его болезнь мне известна: так ведь не для всякого же лежебоки нарушать святые правила.
Сия мала от многихъ изрекохъ вамъ любви ради вашея и иноческаго для жития, имже сами множае насъ в?сте; аще хощете, обрящете много въ Божественомъ Писании. А намъ к вамъ болши того писати невозможно, да и писати н?чего, уже конецъ моихъ словесъ к вамъ. А впередъ бы есте о Шереметеве и о иныхъ о безл?пицахъ намъ не докучали: намъ о томъ никако отв?ту не давати. Сами в?даете, коли благочестие не потребно, а нечестие любо! А Шереметеву хоти и золотыя сосуды скуйте и чинъ царской устройте, — то вы в?даете. Уставьте с Шереметевымъ свое предание, а чюдотворцово отложите, будетъ такъ добро. Какъ лутче, такъ д?лайте! Сами в?даете, какъ себ? с нимъ хотите, а мн? до того ни до чего д?ла н?тъ! Впередъ о томъ не докучайте: воистинну ни о чемъ не отв?чивати. А что весну сь к вамъ Собакины от моего лица злокозненную прислали грамоту, и вы бы с нынешнимъ моимъ писаниемъ сложили и по слогнямъ разум?ли, и по тому впередъ безл?пицамъ в?рили.
Написал я вам малое из многого ради любви к вам и для укрепления иноческой жизни, вы же это знаете лучше нас. Если же хотите, найдете многое в Божественном Писании. А мы к вам больше писать не можем, да и нечего писать. Это — конец моего к вам письма. А вперед бы вы нам о Шереметеве и других нелепицах не докучали: мы отвечать не будем. Сами знаете, если вам благочестие не нужно, а желательно нечестие! Скуйте Шереметеву хоть золотые сосуды и воздайте ему царские почести — ваше дело. Установите вместе с Шереметевым свои правила, а правила чудотворца отставьте — так хорошо будет. Как лучше, так и делайте! Вы сами знаете; делайте как хотите, а мне ни до чего дела нет! Больше не докучайте: воистину ничего не отвечу. А злокозненную грамоту, которую вам весной прислали Собакины от моего имени, сравните с моим нынешним письмом, уразумейте слово в слово, а затем уже решайте, верить ли дальше нелепицам.
Богъ же мира и пречистыя Богородицы милость и чюдотворца Кирила молитвы буди со вс?ми вами и нами. Аминь. А мы вамъ, господие мои и отцы, челомъ биемъ до лица земнаго.
Да пребудут с вами и с нами милость Бога мира и Богородицы и молитвы чудотворца Кирилла. Аминь. А мы вам, мои господа и отцы, челом бьем до земли.
Кирилло-Белозерский монастырь. Северная Лавра
