Это была весна отечественного театра, самый благоуханный и весёлый период его юный жизни. Мы ехали к Антону Павловичу в Крым, мы отправлялись в артистическую поездку, мы — гастролеры, нас ожидают, о нас пишут135. Мы — храбрецы дня не только в Москве, но и в Крыму, т. е. в Севастополе и в Ялте. Мы сообщили себе:
Антон Павлович не имеет возможности приехать к нам, поскольку он болен, исходя из этого мы едем к нему, поскольку мы здоровы. В случае если Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету.
Артисты, их жены, дети, няни, рабочие, бутафоры, костюмеры, парикмахеры, пара вагонов имущества, в самую распутицу, двинулись из холодной Москвы под южное солнце. Шубы долой! Вынимайте легкие платья, соломенные шляпы! Потребности нет, что день-второй померзнем в дороге! Но в том месте согреемся! Целый вагон был дан в отечественное распоряжение. Ехать предстояло двое дней. В то время, когда люди молоды и весна на дворе, все думается радостным и весёлым. Запрещено обрисовать всех шуток, забавных сцен, комических происшествий на протяжении отечественного путешествия. Мы пели, шалили, заводили новые знакомства.
Вот наконец Бахчисарай; теплое весеннее утро, цветы, татарские броские костюмы, красивые уборы, солнце. А вот и белый Севастополь! Мало в мире городов прекраснее его! Белый песок, белые дома, меловые горы, голубое небо, светло синий море с белой пеной волн, белые облака при ослепительном солнце, белые чайки! Но через пара часов небо покрылось тучами, море почернело, встал ветер, отправился ливень с хлопьями снега, загудела без перерыва ужасная сирена. Опять зима! Бедный Антон Павлович, что должен был плыть к нам из Ялты в такую бурю! Но мы зря его прождали, зря искали на прибывшем из Ялты пароходе. От него пришла только весточка, извещавшая о его новом заболевании. Он чуть ли приедет в Севастополь.
Летний театр, в котором мы должны были играться, стоял мрачно на морском берегу, с заколоченными дверями. Их всю зиму не открывали, а в то время, когда на отечественных глазах открыли и мы вошли вовнутрь театра, нам показалось, что мы оказались на северном полюсе: так в том месте было холодно и сыро! Каждый день юная труппа отечественных артистов перед репетициями планировала на площадке около театра. Тут же был узнаваемый театральный критик Васильев136, приехавший для корреспонденции из Москвы.
Так Гольдони странствовал со собственными критиками, — пояснял он собственную роль в отечественной труппе.
Настала пасха, возвратилось тепло. Нежданно приехал Чехов. И он начал приходить по утрам на неспециализированные сборища к театру, в муниципальный сад. в один раз Антон Павлович услыхал, что ищут доктора для захворавшего артиста Артема, которого он весьма обожал и которому он потом намерено писал роли и в Трех сестрах (Чебутыкина) и в Вишневом саде.
Послушайте, я же врач при театре! — вскрикнул Чехов. Он гордился собственными медицинскими знаниями значительно больше, чем литературным талантом.
Я же врач по профессии, но время от времени пишу в свободное время, — сказал он весьма без шуток. Чехов отправился лечить собственного любимца Артема и прописал ему валерьяновых капель, т. е. то самое лекарство, которое не в серьез дает всем его врач Дорн — одно из действующих лиц его Чайки.
Наступил первый спектакль. Мы продемонстрировали Чехову, а кстати и Севастополю, Дядю Ваню. Успех был чрезвычайный. Автора вызывали без меры и конца. В этом случае Чехов был доволен выполнением. Он в первый раз видел отечественный театр в полной обстановке публичного спектакля. На протяжении антрактов Антон Павлович заходил ко мне, хвалил, а по окончании сделал одно только замечание по поводу отъезда Астрова:
Он же свистит, послушайте… Свистит! Дядя Ваня плачет, а Астров свистит! — И в этом случае большего я добиться от него не имел возможности.
Как же так, — сказал я себе, — грусть, весёлый свист — и безнадёжность?
Но и это замечание Чехова само собой ожило на одном из позднейших пьес. Я как-то забрал да и засвистал: на-авось, по доверию. В этот самый момент же почувствовал правду! Правильно! Дядя Ваня падает духом и предается унынию, а Астров свистит. Из-за чего? Да вследствие того что он так изверился в людях и в жизни, что в недоверии к ним дошел до цинизма. Люди его уже не смогут ничем огорчить. Но на счастье Астрова, он обожает природу и является ей идейно, бесплатно; он сажает леса, а леса сохраняют влагу, нужную для рек.
В числе пьес, привезенных нами тогда в Крым, была пьеса Гауптмана Одинокие. Антон Павлович видел ее в первый раз, и пьеса ему нравилась больше его собственных пьес.
Это же настоящий драматург! Я же не драматург, послушайте, я — врач.
Поездка на море. Часть 1. Веста в Крыму
