отсутствие начала и Герменевтический круг понимания в нем.Систематическое изложение, помой-му, неизменно должно иметь в полной мере закономерные, легитимные конец и начало. Но при с гадамеровской философией данное правило трудится не хорошо. По Гадамеру, герменевтика не знает неприятности начала: так как финиш и определяет начало как начало финиш [7,с.546]. Это событие восходит к приверженности Гадамера, подобно всякому герменевтику, к идее герменевтического круга. …Процесс понимания всегда переходит от целого к части и обратно к целому. Задача пребывает в том, дабы концентрическими кругами расширять единство осознанного смысла [7,с.345]. Тот, кто желает осознать текст, всегда осуществляет набрасывание смысла. Когда в тексте начинает проясняться какой-то суть, он делает предварительный набросок смысла всего текста в целом. Но и данный первый суть проясняется со своей стороны только вследствие того что мы сначала читаем текст, ожидая отыскать в нем тот либо другой определенный суть [7.С.318].
В круге, как мы знаем, нет начала. Гадамеровское сначала имеет временной суть, суть исходного состояния процесса понимания. Это нужно осознавать так, что на любой стадии герменевтического процесса без какой-либо очевидной субординации даны все моменты указанного процесса: предпонимание, ожидание смысла текста, познание, интерпретация, язык и т.д. Любой из этих моментов имеет историческое измерение. Они похожи на людей: изменяясь, остаются сами собой. Но в отличие от людей компоненты герменевтического опыта не рождаются и не умирают, их комплект неизменно одинаковый.
Из сообщённого направляться, что за последовательностью гадамеровских философем не всегда скрывается такая же их логическая сообщение. У Гадамера линейность текста только в том случае говорит о линейности философских категорий, в то время, когда имеется в виду последовательность их временных срезов. В другом случае линейность текста может высказывать произвол его автора.
То, что Гадамер – приверженец циклического нарастания понимания, подчеркивалось несчетное число раз, среди них и им самим, но наряду с этим, в большинстве случаев, забывали о втором, в частности, о зигзагообразном отображении между не только частью и целым, но и между любыми двумя частями в рамках целого. У Гадамера имеется громадное туда-сюда (часть-целое) и масса мелких туда-сюда (часть-часть). Это кроме этого нужно иметь в виду.
Предпонимание, предвосхищение совершенства смысла, предание, традиция. Итак, герменевтик ни при каких обстоятельствах не вступает в герменевтический круг и ни при каких обстоятельствах его не покидает. Приходится подчернуть, что для обозначения герменевтического целого Гадамер не изобрел запоминающегося термина. Он именует его по-различному: и просто пониманием, и пониманием текста, и герменевтическим опытом, а также мир и Я. Наряду с этим термины познание, познание текста и герменевтический опыт смогут употребляться кроме этого для обозначения не герменевтического целого, а его определенной личной структуры (познание как озарение, опыт как достижение опытности).
Исходный исторический замысел понимания текста Гадамер значительно чаще воображает как Предпонимание, вырастающее из обращенности к делу, к фактам в ожидании совершенства смысла [7,с.318,337,349,386]. Тут Предпонимание – это обозначение не предмнений либо предварительных суждений герменевтика, субъекта понимания, а познание на его начальной стадии. Сущностные моменты у предпонимания такие же, что у понимания, но любой из них не развит в должной степени. На стороне интерпретатора Предпонимание выступает как предмнение, предрассуждение, предрассудок, каковые вовлечены в игру понимания и находятся на очной ставке с фактами, текстами. К издержкам субъективизма относит Гадамер поспешное бегство от предпонимания как текста и единства интерпретатора к предмнениям последнего. Произвольность предмнений преодолевается в их причастности к настоящему герменевтическому делу (об этом в следующем разделе).
Предпонимание – это предание, традиция. В традиции и предании нам дано прошлое, мы его всегда актуализируем и в принципе не можем быть свободными от него. …Мы постоянно находимся в предания [7,с.335]. Наивно делать вид, что возможно отказаться от ветхого, история вынуждает нас соединять его с новым. Неуместны как критика традиции, так и ее романтическое воспевание, она обязана пониматься в контексте герменевтического целого [7,с.334-336].
истоки и Понимание его жизненности. Что означает осознавать? Это значит в первую очередь осознать само дело и только во вторую очередь – выделить и осознать чужое вывод в качестве такового [7,с.349]. Как формируется пара загадочно звучащее дело? Ответ Гадамера таков: Познание начинается с того, что что-то к нам обращается. Таково первейшее герменевтическое условие [7,с.354]. Что-то – это текст, все, совсем не обязательно фигурирующее конкретно в языковой форме (к примеру, изделия либо кроме того явления природы), что возможно осознано [7,с.470]. Человек должен функционировать, вынудить текст заговорить [7,с.443]. Но тут узнается одна прелюбопытнейшая особенность. Помой-му вместе с текстом инициатива очевидно на стороне интерпретатора, именно он ставит вопросы. Но в деле нет места самонадеянности человека, он должен приспосабливаться к обстановке, подбирать вопросы, слова, действия, прислушиваться не к себе, а к тексту. В вопросах человека слышится влияние и текста и человека. Скорее тот, кто пытается осознать текст, готов его выслушать и разрешает ему сказать [7.с.321].
Осознать свидетельствует в первую очередь осознать само дело [7,с.349]. Дело – это единство, реализующееся во сотрудничестве интерпретатора и текста. Герменевтический интерес направлен прежде всего не на мнения людей, а на тексты (факты), их непотаенность (истину). Герменевтик налаживает деяние, дело, а вместе с ним и субъективность человека.
Как видим, между интерпретатором и текстом существует координация. А что же с субординацией? Тут нет однозначности, человек активен, но должен приспосабливаться. Субординация имеется, но она переходит с текста на человека, с человека на текст.
Обстановка, ее горизонты, их слияние и смещение.Мы постоянно находимся в некоей исторической предданности либо, иначе говоря в герменевтической обстановке [7,с.357]. Задача герменевтика – прояснить ее. Достигнуть успеха в этом отношении свидетельствует раздвинуть горизонты понимания. Горизонт – поле зрения, охватывающее и обнимающее все то, что возможно замечено из какого-либо пункта [7,с.358]. Горизонты смещаются, потому что изменяются герменевтические обстановки. Познание выступает как слияние горизонтов [7,с.362].
Интерпретатор, пребывав в актуальном горизонте, всегда пробрасывает себя вперед, тем самым он расширяет собственный горизонт и формирует условие для понимания. Познание наступает тогда, в то время, когда происходит встреча и расширение горизонтов. Нет слияния горизонтов, нет и понимания. , пока мой горизонт не достиг предмета моего интереса, текста, прошлого, другого человека, я не осознаю. Познание не есть перенесение-себя в чуждую субъективность – это нереально. Познание имеется расширение собственного горизонта и обозрение другого что-то в верных пропорциях [7,с.361].
Постановка вопросов расширяет горизонт интерпретатора. Текст воспринимается как последовательность ответов на вопросы, согласованность ответов и вопросов на них и имеется познание. Возможно выразиться по-второму: ранее непонимаемое попало вовнутрь моего горизонта. Далекое стало родным. Всякое познание имеет исторический темперамент, потому что такова жизнь горизонтов. Настоящее познание не есть мгновенным, оно требует исторической расстоянии [7,с.352]. Слияние горизонтов происходит в языке [7,с.443].
Действенность понимания. герменевтический опыт и Этика.Познание имеется воздействие, пребывающее в том, что, пребывав в герменевтической обстановке, интерпретатор тут же применяет каждую порцию добытого им смысла [7,с.393]. Познание имеется род действия [7,с.403]. Поэтому недопустимо сводить познание к мышлению и рефлексии. Познание действенно по самому собственному существу. Герменевтика не признает чистое, не связанное с применением смысла знание.
Анализ действенности понимания открывает Гадамеру доступы к моральной проблематике. Пребывав в той либо другой ситуации, человек должен функционировать. Говорят, что человек действует или в силу собственной подготовки (к примеру, в технике), или применяя собственный общее знание. Как в первом, так и во втором случае игнорируется главная герменевтическая неприятность: нужно осознать конкретную обстановку, заметить, что в ней верно, и функционировать в соответствии с этим смыслом [7,с.374]. Неправомерно руководствоваться сокровищами, не добытыми в понимании. Цели не известны заблаговременно, они осмысливаются в последовательных актах применения смысла. Так реализуется герменевтический опыт, поступь понимания [7,с.409]. Человек делается умелым, моральным. Появляется согласованность с самим собой [7,с.418].
В настоящем опыте человек сознает собственную историчность, конечность и временность. Он неизменно вероятен не в противном случае как в контексте конкретной герменевтической обстановке. Познание не только действенно, но и исторично.
Герменевтический опыт как диалог с другим. Гадамер выделяет три типа опыта в соотношении Я и Ты.
В первом опыте Ты выделяется на основании обычного, неспециализированного знания. Я предпочитает себя, а Ты просто-напросто берется в расчет – в качестве средства. «С моральной точки зрения такое отношение к Ты свидетельствует чистейший эгоизм и противоречит моральному назначению человека» [7,с.422].
Во втором опыте Ты согласится личностью, но только в соотнесенности с Я. Я пытается переиграть Ты. За обоюдное признание приходится бороться [7,с.423].
В третьем опыте Ты предоставляется большая самостоятельность. Взаимосвязанность двух людей постоянно означает открытость друг другу и свойство слышать собеседника, партнера по диалогу [7,с.425]. Лишь при этих условиях существуют настоящие человеческие отношения [7,с.425], соответственно, и настоящая мораль. Отношения между людьми имеют собственные основания не в знании, а в готовности к герменевтическому опыту, что со своей стороны предполагает открытость навстречу друг другу и установку на прислушивание к второму, к Ты. Для Гадамера совсем не хватает всего лишь констатировать необходимость диалога между людьми в силу их совместного бытия. Ему принципиально важно продемонстрировать, каковы условия диалога. Эти условия снабжают саму действительность герменевтического опыта, они не извлекаются из него, а предпосланы ему. На философском языке это указывает их трансцендентальность.
Истолкование как диалектика ответа и вопроса. К трансцендентальным условиям герменевтического опыта наровне с открытостью в собственности структура вопроса. Без вопрошания открытость нереализуема. Открытость владеет структурой вопроса [7.С.426]. Предмет отечественного интереса мы не обрисовываем, а опрашиваем. Вопрос реализует заложенный в нем суть в собственной направленности на опрашиваемое: как обстоят дела – так либо этак? Появление вопроса выводит бытие опрашиваемого в открытое [7,с.427]. Вопрос не владеет нескончаемой силой, ему свойствен определенный горизонт. Решение вопроса имеется путь к знанию [7,с.429].
Мы можем задать безлюдный вопрос, на него не последует ответа, смыслокоммуникация не наступит. Выходит, что в предвосхищении смысла нам приходится изначально прислушаться к опрашиваемому, отвергающему отечественные предмнения. Исходя из этого и о вопросе возможно сообщить в большей мере, что он нас настигает, а не мы его ставим [7,с.431]. Вопрос предшествует ответу, задает возможности его смысла. Вопрос имеет первенство над ответом [7,с.429].
Кто желает мыслить, обязан задавать вопросы [7,с.441]. В этом смысле не хватает только ставить неприятности. Неприятности – это продукт изолирующегося от герменевтического опыта разума. В проблемах нет настоящего предвосхищения смысла, отсутствует избирательная направленность на него. Логика неприятностей герменевтически намного беднее логики ответов и вопросов [7,с.443]. Как раз ответов и логика вопросов – ключ к истолкованию.
Истолкование, как разговор, имеется круг, замыкаемый в диалектике ответа и вопроса [7.С.452]. Истолкование, либо интерпретация, не есть чистое мероприятие отечественного сознания, оно требует согласования, смыслокоммуникации с опрашиваемым. Успех истолкования выступает как слияние горизонтов, имеющегося и снова получаемого. Идея, которой мы будем руководствоваться в будущем, пребывает в том, что происходящее в понимании слияние горизонтов осуществляется самим языком [7,с.443].
Вербальность понимания. Познание имеется дело, мышление (как порождение вопроса в сознании), диалектика (как взаимосвязанность ответов и вопросов), но его окончательной инстанцией оказывается слово (verbum). А это именно и свидетельствует вербальность понимания. Герменевтику довольно часто определяют как познание в языке, что правильно только частично. Познание намного многостороннее языка как медиума слов. Но вместе с тем все невербальные формы понимания замыкаются на язык.
Раскрывающееся проявляется обязательно в слове. Гадамер именует это чудесным образом [7,с.487], имея в виду язык, на котором говорят вещи, – какого именно бы рода ни были эти вещи в каждом данном случае … [7,с.550]. Слово высказывает саму вещь [7, с.484]. У Гадамера вещи не заговаривают только вследствие того что они не владеют умением сказать. В собственном молчании вещи, но, определяют строй языка, той среды, в которой человек живет.
Но что такое слово, данный основной конституент языка? Гадамеру разумеется, что раскрывающееся должно каким-то образом сохранить себя в слове. Но неочевидно, каким как раз образом происходит сохранение. Слово не произвольно и условно подобно символу. Слово – это не просто символ. В каком-то тяжело постижимом смысле оно все же имеется что-то наподобие отображения [7,с.484]. В языке выражаются дела и события [7,с.515].
Гадамер видел в языке и слове какую-то таинственность, чудо, неясность. В противном случае говоря, в понимании природы слова он встретился с громадными трудностями. Слово не сходится ни с вещью, ни с интерпретатором, как бы последний не понимался; вместе с тем слово фиксирует единство того и другого. Слово – это не символ (символ в отличие от него максимально условен), не образ (образ больше похож на вещь, чем слово). Значит, слово имеется что-то промежуточное между знаком и образом. Тут Гадамеру имела возможность бы, на отечественный взор, поспособствовать категория знака, которую так действенно применял в философии слова А.Ф. Лосев [8]. Очевидно, в этом случае речь не идет о том, дабы эклектически подправлять Гадамера сведениями, почерпнутыми где-то в стороне от смысла его философии. На отечественный взор, познание слова как знака соответствует смыслосодержанию гадамеровской философии. Слово не более загадочно, чем любой знак.
В языке находит собственный окончательное завершение познание, а также мышление и истолкование. Как в большинстве случаев, Гадамер пытается чисто субъективные моменты понимания переместить на периферию герменевтического опыта. Не в речи, говорении, где большое количество субъективного, а в письме приобретает язык собственный полное самостоятельность и герменевтическое значение [7,с.453-455]. Мышление имеется экспликация слова [7,с.497]. И в словах же мы обнаруживаем их понятийность, выражение общности [7,с.498].
Для Гадамера язык совершенно верно так же, как предпонимание, открытость, имеется предпосылка герменевтики. Язык – трансцендентальное условие герменевтического опыта. В качестве такового он бессознателен [7,с.471].
Преимущество красивого. Собственную книгу метод и Истина Гадамер заключает рассуждениями о преимуществе красивого (красоты), обосновывая тем самым преимущество эстетического перед этическим. Красивое он сравнивает с благом. Непременно, отличительная черта красивого если сравнивать с благом – то, что оно являет себя из себя самого, делает себя конкретно очевидным в собственном бытии [7,с.556]. Красивое в самом себе несет блеск и свою ясность, оно скорее возможно уловлено, чем благо. … Красивое – это по большому счету метод явления благого, сущего, каким оно должно быть [7,с.557]. В красивом дано сущее и его открытость (истина). Красивое – в первую очередь симметрия и соразмерность [7, с.553], а не продукт изолированного сознания. В том месте, где торжествует праздник красивого, даны и благое и подлинное, и этическое и логическое. Красивое – венец понимания, центр единства человека с вещами и человека с человеком. Для Гадамера красивое – прежде всего не радость эмоции и не удивление, вызываемое по случаю искусствами, а полнота понимания, достигнутая в герменевтическом опыте. Красивое от дела не изолировано, оно есть его собственным бытием. Так осознанное красивое имеется истина.
Герменевтика — Философия
