Он – высшее спасение и замечательно составленное ожерелье “ма’ариф” [боговдохновенного познания]. Благодаря свету его управления людьми к подлинному пути провалились сквозь землю препоны преходящих событий мира. Благодаря его милости и благословенной благодати его сокровенного удела раскаялись и поднялись на верный путь самые страшные злодеи.
Он появился — да будет свята его могила! — в священный месяц мухаррам 717 года хиджры (1318 г. х.э.) в селении Каср аль-‘арифан[145], расположенном на расстоянии одного фарсаха от Бухары. Еще в начале его судьбы проявились его качества святости и радостные показатели благородства его мистических “состояний — ахвал”. В то время, когда еще он был ребенком Всемогущий Аллах даровал ему красивые и великие чудеса. Он изучил способ мистического познания этого пути — тарика явным методом под управлением отечественного сеййида, шейха Мухаммада Баба Саммаси, после этого был сподвижником Сеййида Амира Кулала. Но в конечном итоге он был “уэйсом”. Его воспитал святой дух мауляны, шейха ‘Абд аль-Халика Гудждувани — да будет свята его могила! Шейх Бахаутдин говорил: “В то время, когда мне было приблизительно 18 лет, мой дед послал меня с молитвами в селение Саммас для услужения великому ‘арифу и известному муршиду, шейху Мухаммаду Баба Саммаси. В то время, когда я прибыл в том направлении, то еще не наступил закат солнца. Я нашёл в собственной душе самообладание, надежду, ужас перед Всевышним и чувство покорности перед Ним благодаря благословенной благодатной силе шейха Мухаммада Саммаси. Я поднялся утром, совершил омовение, пришел в мечеть, где пребывали сподвижники шейха, и начал совершать молитву-“салят”1. В то время, когда я совершил “саджда”2, прикоснувшись лбом к полу, то взмолился к Аллаху и стал Его умолять словами: “О, мой Всевышний! Дай мне силы вынести все муки и испытания любви!” После этого я вместе с шейхом выполнил утреннюю молитву “салятуль-фаджр” — да будет свята его могила! В то время, когда он совершил молитву, то обернулся ко мне и повторил мне слова, с которыми я обратился к Всевышнему на протяжении молитвы, продемонстрировав мне собственную свойство “кашф”3 [проникновение в чужие мысли]. После этого он мне сообщил: “О, сын мой! Тебе направляться на протяжении молитвы сказать: “О, мой Всевышний! Дай этому не сильный рабу то, что сделает Тебя довольным им!” Так как Господь Всевышний не обожает, дабы его раб пребывал в бедах, даже в том случае, если его любимый раб переживает страдания, ниспосланные на него Божьим назначением, и дает ему силы вынести страдания и эти беды и оказывает помощь ему осознать их смысл и предназначение. Рабу Божьему не нужно самому выбирать испытание и беду, по причине того, что это имеется невоспитанности и проявление неустойчивости. Он сказал — да будет свята его могила! — : “В то время, когда погиб шейх Мухаммад Баба Саммаси, мой дед забрал меня с собой в Самарканд и всегда, в то время, когда слышал про праведного человека, вел меня к нему и просил, дабы тот помолился за меня. И благословение этих людей осеняло меня. После этого мой дед привел меня в Бухару и женил меня в том месте. Я жил в местности Каср аль-’’арифан. По милости Божьей в то время мне достался “калансуа”4, я достиг необычных состояний — “ахвал” и окрепли мои надежды на то, что мне посчастливится сподвижничать Сеййиду Амиру Кулалу — да будет свята его могила! Он сказал мне, что шейх Мухаммад Баба Самаси-хазрат в собственном завещании указал на меня: “Не жалей сил в его воспитании и проявляй заботу о нем. Если ты будешь небрежен в деле его воспитания, то ты не будешь из моих людей!” Сеййид Амир Кулал сообщил — да будет свята его могила!- в ответ: “В случае если я буду небрежен в его воспитании, то я не буду принимать во внимание мужчиной!” После этого он с верностью выполнил собственный обещание.
Шейх Бахаутдин Шах Накшбанд — да будет свята его могила!— сказал: “Мои “йакзатун”[146] (бодрствование) и “тауба”[147] (раскаяние) начались с того, что как-то я сидел вместе с моим наставником в уединении “халватун”. И в то время, когда я наблюдал на него и говорил с ним, то внезапно услышал голос [Бога], говорящий мне: “А сейчас тебе направляться отказаться от всего и обратиться к Нашему присутствию [к Нам]”. Услышав эти слова, я впал в невиданное, великое мистическое состояние — “халь”. Я скоро покинул данный дом. Нет ничего, что приходило мне в голову. Рядом с домом пребывала вода. Я умылся и постирал собственную одежду. Бывши в таком [возвышенном] состоянии от получения божественного возвещения, я совершил молитву — “салят” из двух “ракагатов”[148]. какое количество лет уже прошло с того времени, а я все сохраняю надежду совершить молитву, подобную той молитве — “салят” из двух “ракагатов”, но никак мне это не удается!” Он — да будет свята его могила! сказал: “В то время, когда я начал впадать в состояние “джазб” [неконтролируемое влечение суфия к Богу], мне был задан вопрос [голосом свыше]: “Как ты вступаешь в “тарик”?[149] Я ответил: “Я вступаю в том направлении, сохраняя надежду, что все, что сообщу и захочу, осуществится”. Голос более чем сообщил мне: “Все, что скажем, в обязательном порядке свершается”[150]. Я сообщил: “Я не в состоянии совершить это, напротив, в случае если все, что я сообщу и захочу, свершится, то я ступлю ногой на эту дорогу [Путь к Богу]. В случае если же нет, то отступлюсь”. И без того повторилось два раза. После этого голос покинул меня и мою душу на 25 дней. Меня охватило великое отчаяние. После этого мне было сообщено [голосом свыше]: “То, что ты захочешь, осуществится”. Я сообщил: “Я хочу вступить в путь — “тарика” [суфийский Путь к Богу] тех [суфиев], каковые уже вступили на него и удостоились чести “вусул” [прибытия к Богу]”.
Шейх Бахаутдин сказал: “в один раз я вышел из дома в состоянии “джазб” [экстатического влечения к Богу] и “гайба” [погруженности в мир сокровенных тайн Всевышнего, отключенности от мира], идя куда глаза смотрят. Я шагал во все стороны. Ступни моих ног поранились от колючек. В то время, когда начала наступать ночь, меня потянуло посетить шейха Сеййида Амира Кулала — да будет свята его могила! Это происходило зимний период. Стоял сильный холод. На мне не было ничего, не считая ветхой меховой шубы. В то время, когда я пришел к его жилищу, то отыскал его сидящим среди собственных сподвижников. Он встретился со мной и задал вопрос их обо мне. Те поведали ему и он сообщил: “Выведите его из этого дома!” В то время, когда я вышел оттуда, то чуть было моя душа не возненавидела его и не восстала против него. И чуть было моя душа не сорвала с меня подчинения и узду покорности. Но забота и милость Всевышнего неспешно окружили меня. Я сообщил себе: “Я вынесу все унижения, дабы заслужить довольство Всевышнего мной. Это то, без чего мне не обойтись и чего мне не избежать”. Я положил собственную голову на порог дома шейха и сообщил себе: “Я не подыму собственной головы, что бы ни случилось!” Снег же все шел и шел понемногу. Был сильный мороз. Я пребывал в таком состоянии, пока не наступил восход солнца. Шейх Сеййид Амир — да будет свята его могила! — вышел из дома и наступил собственной добропорядочной ногой мне на голову. В то время, когда он нашёл меня, то поднял мою голову с порога, завел меня к себе и обрадовал меня весёлой вестью. Он сообщил: “О, мой сын! Благодать данной весёлой вести равна размеру твоей сущности!” После этого он начал вынимать собственной добропорядочной рукой колючки из моих ступней ног, гладить мои раны на них и одарять меня собственными обильными духовной и божественными откровениями энергией”.
Шейх Бахаутдин говорил — да будет свята его могила!: “Я пребывал в Бухаре, а шейх Сеййид Амир — в Насафе. Внезапно я нашёл в душе тайное приглашение посетить шейха. Я срочно отправился в том направлении. В то время, когда я прибыл и отыскал его, то приветствовал его. Он сообщил мне: “О, сын мой! Ты прибыл именно в то время, в то время, когда у нас имеется потребность в тебе. Мы соорудили очаг и желали бы, дабы кто-нибудь принес дрова”. Я поблагодарил его за это указание и отправился искать дрова. Я нес обратно дрова на пояснице, не смотря на то, что колючки очень сильно кололи меня. Я нес дрова и просматривал по-персидски следующий стих:
Предмет моих стремлений — красота Каабы,
Она придает мне силу и энергию.
А колючки для меня как шелк,
В то время, когда я несу дрова [для шейха].
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — говорил: “в один раз я, в то время, когда был загружён в состояние “джазб”, отправился в путь с целью визита шейха Сеййида Амира Кулала в г. Насаф. В то время, когда я достиг рибата Джаграм, то мне повстречался перс с громадной палкой в руках и огромной шапкой, как грива льва, на голове. Он ударил меня палкой и сообщил по-тюркски: “Ты не видел коней?” Я не сообщил ему в ответ ничего. Он начал преграждать мне дорогу и мешать моему перемещению по дороге. Я ему сообщил: “Знаю, кто ты”. Он последовал за мной до рибата Караул. После этого он внес предложение мне составить вместе с ним кампанию. Я наблюдал на него, не говоря с ним, и шел собственной дорогой. В то время, когда я прибыл к шейху Сеййиду Амиру-хазрату, он мне заявил, что святой Хизр –да пребудет над ним мир! — встретил меня на дороге, и задал вопрос, из-за чего я не обратил внимания на святого? Я ответил шейху: “В то время, когда я бываю обращенным [всем своим существом] к вам, никто не занимает меня, не считая вас!”
Шейх Бахаутдин — да освежит Аллах его лицо! — говорил: “Я был еще в начале погружения и суфийского пути в мистические состояния — “ахвал” и без ясных намерений бродил около Бухары и посещал могилы. Как-то ночью я посетил “дарих[151]” шейха Мухаммада ибн Васига — да будет свята его могила! — и отыскал в том месте лампу с маслом и долгий фитиль. Необходимо было только мало переместить фитиль, дабы масло встало и возможно было опять зажечь пламя в лампе. Не прошло большое количество времени, как я взял тайное указание направиться для визита гробницы шейха Ахмада аль-Аджгравани — да будет свята его могила! В то время, когда я прибыл в том направлении, то снова нашёл в том месте лампу в таком же состоянии готовности к потреблению. Внезапно рядом со мной были двое мужчин, каковые приставили к моему животу сабли. Они посадили меня на осла и погнали его в направлении гробницы шейха Мазда-хана — да будет свята его могила! В то время, когда мы прибыли в том направлении, то я нашёл такую же лампу, как две прошлые лампы. Я слез с осла и сел, направив собственный лицо в направлении “киблы” [в сторону Мекки]. Сейчас на меня отыскало состояние “гайба” [отключение от мира и погруженность в сокровенные тайны потустороннего, божественного света]. И я заметил в таком состоянии “гайба”, что южная стенки раскололась и показалась высокая скамейка, на которой восседал огромного размера мужчина и перед ним висела завеса. Около скамейки пребывала несколько суфиев, среди которых был шейх Мухаммад Баба Саммаси — да будет свята его могила! Я сообщил про себя: “Если бы я был рядом с этим великим человеком и среди остальных шейхов!” Один из них сообщил мне: “Тот громадный и великий человек — это шейх ‘Абд аль-Халик Гудждувани. Что же касается остальных, то они его “хулафа” — преемники”. И стал мне показывать на каждого из них и сказать: “Это — шейх Ахмад ас-Сиддик, это — шейх Аулия аль-Кабир, это — шейх ‘ариф Рауайкири, это — шейх Махмуд Инжир Фагнави, это шейх Али Рамитани”. В то время, когда он дошел до шейха Мухаммада Баба Саммаси, то сообщил: “А этого ты уже видел при его жизни. Он — твой шейх. Он подарил тебе суфийскую шапку “калансуа”. Ты знаешь его?” Я ответил, что да. Прошло так как большое количество времени с того времени, как я взял эту шапку, исходя из этого я забыл ее дома. После этого тот человек сообщил: “Ты забыл и “калансуа” в твоем доме. Господь Всевышний отвел от тебя великую беду благодаря благословенной силе “калансуа”. После этого несколько шейхов обратилась ко мне: “Внемли пристально! Великий шейх-хазрат — да будет свята его могила! — хочет сказать для тебя что-то, без чего ты не сможешь обойтись на пути к Всевышнему”. Я попросил их разрешения приветствовать Великого шейха. Они убрали завесу, и я приветствовал [мусульманским приветствием] Великого шейха ‘Абд аль-Халика Гудждувани. Он начал говорить о том, что связано с мистическими состояниями — “ахвал” на протяжении перемещения к Всевышнему, — о первом [начальном], конечном этапах и среднем этого пути. После этого он сообщил мне: “А что касается той лампы, которую ты видел в том состоянии, то она помогает для тебя весёлым предзнаменованием, показывая на то, что ты владеешь идеальной способностью и подготовленностью для этого [суфийского] пути. Лишь направляться подкрутить фитиль подготовленности, дабы усилились лучи света и обнаружились божественные тайны и твоя свойство принесла пользу для обнаружения Истины, которая достигнет всех финишей света. Тебе направляться прямо и твердо идти по широкому и чистому пути шариата, несмотря ни на какие конкретно события, поступать, как предписал Аллах [“амр биль магруф”[152]] и воздерживаться от того, что Он запретил [“нахи аниль мункар”[153]], функционировать принципиально и избегать ереси и послаблений и вредных новшеств в делах религии. Тебе нужно сделать собственной Киблой “хадисы” пророка Мухаммада — да благословит его Аллах и приветствует! — шепетильно изучать их, его деяния и поступки добропорядочных сподвижников пророка”. После этого шейх продолжил подвигать и побуждать меня к выполнению названных выше дел. В то время, когда великий шейх закончил собственную обращение — да будет свята его могила! — один его “халифа” — преемник — да будет свята его могила! — знамение и признак верности этого случая – сообщил мне, дабы на другой сутки я отправился к мауляне Шамсутдину Анбикути и сказал ему, что иск, что предъявляет некоторый тюрк к “сака”[154], — обоснован и правда на стороне тюрка. “И ты поможешь в этом деле. В случае если “сака” будет выступать против иска, то сообщи ему, что у тебя имеется два свидетеля. Во-первых, сообщи: “Эй, “сака”, ты — жаждущий воды человек, и ты знаешь суть этого слова”. Во-вторых, сообщи ему: “Ты сожительствовал с чужой дамой — иностранкой. Она забеременела от тебя, после этого сделала выкидыш и закопала его в таком-то месте под виноградным кустом”. После этого, в то время, когда ты доставишь это послание для мауляны шейха Шамсутдина, то на другой сутки забери три изюминки и отправляйся в Насаф для услужения шейху Сеййиду Амиру Кулалу и по пути таком-то квартале ты отыщешь некоего шейха, что даст тебе лепешку тёплого хлеба. Забери от него данный хлеб и не вступай с ним в беседу. Иди собственной дорогой и ты пройдешь мимо каравана. В то время, когда ты обгонишь данный караван, то навстречу тебе выйдет некоторый наездник. Ты выскажи ему увещевания и рекомендации. Тогда он совершит перед тобой раскаяния и акт покаяния. Ты забери с собой суфийскую шапку “калансуа” шейха Сеййида Амир Кулала”. После этого меня повлекли, и я пришел в себя”.
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — продолжал: “В то время, когда наступило утро, я отправился на свою квартиру, в местность Зайюртун, и стал распрашивать тамошних обитателей о шапке “калансуа”. Они принесли ее мне и заявили, что она весьма долго пребывала в таком-то месте. В то время, когда я заметил эту шапку “калансуа”, я впал в великое мистическое состояние — “халь”. Меня охватил сильный плач. Я забрал тут и эту шапку же отправился в местность Анбикутата [одно из селений, расположенных рядом с Бухарой]. Я вошел в мечеть Мауляны Шамсутдина, совершил вместе с ним утреннюю молитву. После этого я сказал ему то, о чем меня попросили ему передать. Он очень сильно изумился. Тут был “сака” [торговец водой]. После этого прибыл тюрк. “Сака” не принял справедливость предъявленного к нему иска. Тогда я предъявил ему два упомянутых выше аргумента. Он начал отрицать факт собственного прелюбодеяния. Несколько мусульман, которая была в мечети, отправилась в указанное место. Они раскопали место, и нашли закопанный мертвый плод. Тогда “сака” стал принести свои извинения. Мауляна Шамсутдин начал плакать вместе с теми, кто был в мечети, от умиления и они впали в великое мистическое состояние “халь”.
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — продолжал: “На другой сутки я решил направиться в Насаф по дороге, которую мне указали в состоянии — “халь”. Я забрал с собой три изюминки. В то время, когда до мауляны Шамсутдина дошла весть о моем отправлении в путь, он стал причиной меня к себе, продолжительно и ласково сказал со мной. Он сообщил мне: “Я предвижу страдания и боль от твоего поиска, каковые будут навлечены на тебя, и муки успехи присутствия [у Бога], каковые ты испытаешь. Я кроме этого предвижу твое излечение у нас. Останься, мы исполним долг по наставлению тебя и разъясним тебе предел твоих жажд для реализации самого большого в твоих устремлениях”. Я сообщил: “Я не ваш [духовный] сын. Кроме того в случае если постараетесь всунуть вымя воспитания мне в рот, я не приму этого”. Он замолк и дал мне отправиться в путешествие. Я опоясался ремнем и приказал двум мужчинам, дабы они с двух сторон очень сильно затянули мой ремень. Я желал быть жёстким и уверенным. Я отправился в путь и прибыл на то место, о котором меня поставили в известность, и где я встретил шейха, что дал мне тёплую лепешку. Я забрал хлеб и не стал разговаривать с шейхом, а продолжил собственный путь. Внезапно я нашёл себя рядом с караваном. Люди из него стали спрашивать меня, откуда я. Я ответил, что я из Анбикутата. Они задали вопрос: “В то время, когда ты вышел из него?” Я ответил: “На протяжении рассвет ”. А отечественный разговор проходил на протяжении “духа” (позднее утро). Они изумились и заявили, что расстояние от села Анбикутата до этого места равняется четырем фарсахам и что они вышли из села ночью. После этого я покинул их и отправился дальше. В этот самый момент же меня встретил наездник. В то время, когда я приблизился к нему и приветствовал его, он мне сообщил: “Кто ты? Я чувствую ужас перед тобой”. Я ему ответил: “Я – тот, перед которым ты совершишь покаяние”. Он сходу сошел с коня, показал приниженность и покорность. После этого он покаялся. С ним было пара сосудов со спиртным, которое он всецело вылил на землю. После этого я покинул его сзади себя и вступил в пределы города Насаф. Я направился к месту проживания шейха Сеййида Амир Кулала. В то время, когда я удостоился чести встретиться с ним и положил “калансуа” перед ним, он продолжительно пребывал в молчании. После этого он сообщил: “Это — суфийская шапка “калансуа””. Я ответил, что да. Он сообщил: “Поступило [свыше] повеление, дабы ты хранил эту шапку “калансуа” под десятью покрывалами”. Я забрал “калансуа” и сделал, как он сообщил. Затем он научил меня выполнению немногословного зикра “нафи” и “исбат” [отрицание и подтверждение] способом “хафи” [при помощи сердца, а не языка]. Он повелел мне выполнять зикр за ним, и я последовал [за ним]. После этого мне было велено, дабы я принципиально не выполнял зикр “джахри” [громкий, произносимый вслух зикр]. Затем я усердно обучался у ученых явным религиозным наукам, изучал деяния и хадисы [высказывания] пророка Мухаммада — да благословит его Аллах и приветствует! — и изучал нравственные правила пророка и его добропорядочных сподвижников и методы их применения в жизни, как было мне велено. Я испытывал от всего этого идеальное, полное влияние и великую пользу для себя. Все, о чем сказал мне шейх ‘Абд аль-Халик Гудждувани-хазрат, сбылось и я заметил результаты всех предсказаний в свое время”.
Из всего сообщённого,— о, читатель! — тебе должно быть понятным, что шейх Бахаутдин был “уэйсом”, и его воспитал святой дух шейха ‘Абд аль-Халика Гудждувани — да будет свята его могила! Знай, что со времен шейха Махмуда Инжира Фагнави до времени деятельности шейха Сеййида Амира Кулала суфии планировали совместно для выполнения зикра “джахри” [громкого зикра], а вдруг оставались в одиночестве, то любой из них выполнял зикр “хафи” [молчаливый зикр]. После этого, в то время, когда отечественный сеййид Бахаутдин вступил в данный большой тарика Накшбандийа, то он твердо и решительно ограничился зикром “хафи”, а также в случае если ученики и сподвижники Сеййида Амира Кулала — да будет свята его могила! -приступали к выполнению громкого зикра “джахри”, он поднимался и покидал их. Такое его поведение создавало тягостное впечатление на них и приводило к происхождению нехороших мыслей о нем у некоторых из этих суфиев. А шейх Бахаутдин не обращал на них внимания и не беспокоился о том, что те думают о нем. Он был полностью загружён в услужение шейху Сеййиду Амиру Кулалу и старался соблюсти все нужное для этого дела, продемонстрировать собственный полное покорение [воле наставника] и подчинение его распоряжениям. Изо дня в сутки в душе Сеййида Амира Кулала усиливались чувство внимания к шейху Бахаутдину и чувство заботы о его воспитании. Он постоянно поддерживал дружбу с шейхом Бахаутдином.
в один раз ученики и сподвижники Сеййида Амира собрались около него для постройки мечети. Их количество достигло 500 человек. По окончании окончания работ они все сели около него. Сеййид Амир обернулся к тем ученикам, каковые высказывали плохие мысли о шейхе Бахаутдине-хазрате и приписывали ему прегрешения и недостатки перед шейхом Сеййидом Амиром Кулалом. Шейх Сеййид им сообщил: “Все, что вы думаете о шейхе Бахаутдине — неправда и ошибка. Воистину, Всемогущий Аллах принял его, но вы не понимаете об этом. Мой взор и моя обращенность к шейху Бахаутдину — следствие того, что Господь Всевышний благоволит и принимает его”. После этого Сеййид Амир "настойчиво попросил" позвать его, но его не было среди присутствующих. Он переносил кирпичи для постройки мечети. В то время, когда он подошел к Сеййиду Амиру Кулалу, тот сообщил ему: “О, мой сын! Я правильно выполнил то, что завещал мне сделать шейх Мухаммад Баба Саммаси в отношении тебя”. После этого он указал на сосок собственной груди и сообщил: “Ты сосал вымя воспитания, пока оно не истощилось. Твоя склонность постоянно есть направленной ввысь, а твоя готовность — крепкой. Я разрешаю тебе взыскание знаний у других шейхов-наставников. Ты возьмёшь от них пользу и сподобишься лицезрения божественных явлений соответственно мощи твоего жажды [познания Бога]”.
Шейх Бахаутдин сообщил: “Это указание Сеййида Амира Кулала — да будет свята его могила! — было обстоятельством моих будущих опробований”. Он — да будет свята его могила! — говорил: “После этого я сопровождал и был сподвижником мауляны ‘‘арифа Дик Карани семь лет, после этого сопровождал мауляну Касым- шейха. в один раз я дремал и заметил во сне шейха Хакима-Ата — да будет свята его могила! — что был одним из наибольших суфийских шейхов из тюрков, и он завещал мне быть сподвижником у дервиша[155]. В то время, когда я проснулся, то в моей памяти сохранился образ дервиша. У меня была праведная бабушка. Я поведал ей об этом видении, и она сообщила мне: “О, мой внучек! Будет для тебя от шейхов-тюрков радостный удел”.
Я постоянно искал встречи с этим дервишем, пока не встретил его в Бухаре. Я выяснил, что его кличут Халиль. Но тогда я еще не добился его дружбы со мной. Я ушел к себе и мои мысли были очень сильно заняты этим. В то время, когда наступило время захода солнца, ко мне пришел человек и сообщил мне, что дервиш Халиль желает встречи со мной. Я срочно принял данный дар приглашения и поспешил к нему. В то время, когда я удостоился чести встретиться с ним, то захотел сказать о том видении. Он сообщил мне по-тюркски: “Я знаю, что ты видел. Нет необходимости в разъяснении”. Мое сердце переполнилось симпатией к нему. На меня оказали сильное действие его слова. Благодаря дружбе с ним я сподобился погружения в прекрасные мистические состояния — “ахвал”, до тех пор пока обитатели Мавераннахра не прописали его своим султаном. Я постоянно сопровождал его а также в дни его правления испытывал собственный погружение в великие состояния — “ахвал[156]”. В моем сердце усиливалась любовь к нему. А он усиливал собственные старания по воспитанию меня, формированию моих состояний — “ахвал” и проявлял искреннее участие в моей судьбе. Чем больше он обучал меня правилам услужения ему, тем больше я приобретал помощь и пользу в познании правил поведения на протяжении перемещения по суфийскому пути [к Богу]. Я шесть лет был сподвижником во время его правления. В глазах людей я был человеком, преданно делавшим все требования по услужению шейху. Внутренне бывши в состоянии “халватун”, я был отрешенным от всего мирского и всецело, без остатка, пребывал в дружбе с шейхом Халилом. Он довольно часто в присутствии собственных избранных [“хавасс”] сподвижников сказал: “Каждый, кто помогает мне из жажды добиться довольства Аллаха им, станет великим человеком для людей”. Я знал, что он желал сообщить этими словами, и о ком желал сообщить. Он показывал на меня, по причине того, что восхваление и возвеличивание царей не нужно для придания величия царям и их внешней власти. Напротив, цари — внешнее средство проявления величества Царя Царей, Господа Всевышнего — Велик Он и Всемогущ! Но через некое время его власть ослабла и провалилась сквозь землю. По окончании него все изменилось. В мгновение все — величие царства, слуги и свита, — пошло прахом. Все это усилило во мне желание жить аскетом в миру, избегая занятия мирскими делами. Я возвратился в Бухару и поселился жить в Зайюртуне”.
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — сказал: “Еще в начале моих поисков [мистического познания] и постижения “джазб” я встретил человека из любимых Аллаха [истинных суфиев]. Он мне сообщил: “Видно, что ты из подвижников[157]”. Я ответил: “Сохраняю надежду благодаря благодати взора любимых Всевышнего стать подлинным подвижником”. Он задал вопрос: “Как ты проводишь время?” Я ответил ему: “В случае если что-то нахожу [из пищи], то благодарю [Бога]. В случае если нет — стерплю”. Он улыбнулся и сообщил: “Это сделать легко. Принципиально важно возложить труды на душу1. Это делается так. Если ты на целую семь дней останешься без пищи, то пускай твоя душа не ропщет, а покажет смирение”. Я подступил к нему и попросил его оказать помощь мне. Он повелел мне заняться обузданием и подавлением моих жажд, уходом за не сильный, немощными и убогими, о которых никто из людей не заботится, потребовав, дабы я проявлял наряду с этим приниженность, самоунижение и покорность. Я выполнил его повеление и поступал так, как он приказал, в течение многих дней. Затем он приказал мне прислуживать животным, лечить их от заболеваний, ран и язв с услужливостью и большим старанием. Я взвалил на себя бремя этого труда и делал все так, как он приказал мне, даже в том случае, если на дороге попадалась собака, то я останавливался, дабы она прошла первой, не хотя обогнать ее. Это длилось шесть лет. После этого он повелел мне правильно и покорно прислуживать псам этого района и просить у псов помощи. Он сообщил: “Ты опустишься до состояния собаки. И прислуживая псам, ты достигнешь великого счастья и заслужишь вознаграждение за данный труд”. Я не жалел сил для исполнения этого дела, повинуясь его приказанию и хотя добиться его весёлого предсказания; кроме того в один раз, в то время, когда я встретил собаку, то из-за данной встречи я впал в величайшее мистическое состояние — “халь”. Я поднялся перед собакой и меня охватил сильный плач. Собака тут же упала на пояснице и подняла все четыре лапы к небу, вверх. Я слышал ее грустные охи и жалостливые вздохи. Я поднял руки в покорности и смирении, сообщил: “Аминь!” и собака стихла и поднялась на лапы. В один из тех дней я вышел в окрестности Бухары и отыскал хамелеона, что погрузился без остатка в рассмотрение красоты солнца. От его вида меня постигло страстное желание попросить хамелеона оказать мне сострадание и милость. А хамелеон все оставался на своем месте. Я поднялся перед ним в позе учтивости и полнейшего уважения и поднял руки. Хамелеон вышел из собственного состояния погруженности [в разглядывание красоты солнца], упал на пояснице и обратился к небу. И я сообщил: “Аминь!” Затем тот человек повелел мне заняться очисткой дорог от мусора и хлама. Я проявлял настойчивость и упорство в этом деле шесть лет. Никто не видел рукава и подол моей рубахи свободными от камней и пыли дорог. Все это и второе, что приказывал выполнить мой наставник, я делал чистосердечно и честно. От всего этого я нашёл нужное влияние на мою небывалое улучшение и душу моих состояний — “ахвал”.
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — говорил: “в один раз я ночевал с моими сподвижниками в доме в Зайюртуне. У меня произошли поллюции[158] и я вышел ночью, дабы подмыться. Это происходило зимний период. Вся вода около замерзла. И какое количество я не пробовал забрать воду [из колодца], всегда я обнаруживал, что поверхность воды вся замерзла из-за сильного мороза. Я не имел возможности отыскать какой-нибудь предмет, дабы разбить лед. Я не стал сообщать об этом никому из моих сподвижников, дабы не затруднять их. На мне не было ничего, не считая ветхой шубы. Я отчаялся отыскать воду и отправился из Зайюртуна к моему дому в селении Каср аль-’’арифан. Я начал искать какой-либо предмет, дабы разбить лед. Я не видел никого из жителей селения. По окончании того как я обыскал дом и все около него, я нашёл на краю водоема около мечети посуду. Я начал разбивать лед при помощи данной посуды. Я испытал чрезвычайную трудность наряду с этим, кроме того поранил пальцы. Я очень сильно замерз. После этого я надел ветхую шубу и возвратился из Каср аль-’’арифана в Зайюртун”.
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — говорил: “в один раз, в дни состояний — “ахвал”, я пребывал в этом саду [он указал на сад, где на данный момент находится его мавзолей — “дарих”] вместе с группой моих последователей. И в тот момент мною овладело экстатическое безудержное влечение к Всевышнему [“джазб”] и ласковая забота [Господа] обо мне. Меня охватило сильное беспокойство. Я не смог сохранить хладнокровие. Нет ничего, что занимало мой ум. Я впал в состояние душевного покоя и отрешённости. Я поднялся, лишенный всякой цели, и уселся, обратившись лицом к “кибле” [направление к Каабе]. Сейчас я [утратил сообщение с внешним миром] всецело погрузился в состояние “гайба” [видение тайного, сокровенного мира]. Я достиг настоящего “фана”[159] [утраты собственного “Я”] и настоящего исчезновения в Всевышнем. Я заметил себя в виде звезды в нескончаемом море из света. Я растворился в этом море и от меня ничего не осталось из внешней, явной [моей] жизни. Все находившиеся в саду испугались и в тот же час же принялись рыдать. После этого через шесть часов понемногу ко мне возвратились все мои личностные, человеческие качества, моя самость”.
Говорили, что в то время, когда войско кипчаков окружило Бухару, обитатели города стали превращать плоские крыши домов в отхожие места из-за многолюдства и тесноты. В один из дней осады города шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — сидел совместно со собственными сподвижниками на крыше, где он собирался совершить молитву — “салят”. Сейчас к ним пришли двое из студентов, изучающих ортодоксальное[160] религиозное знание, и преданных собственному господину-преподавателю. Их господин приказал им очистить все крыши, расположенные около его крыши от нечистот и испражнений. Шейх Бахаутдин сообщил им: “Я продолжительно чистил отхожие места в учебных религиозных заведениях — медресе Бухары”.
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — сказал: “Ничто так не принесет пользу суфию — “салику” [идущему в начале суфийского пути — тарика], как усердие, возвышенность и самоунижение рвения. Лишь придерживаясь этого, я достиг того, чего я достиг”. Он сказал: “Отказ суфия, следующего по пути — тарика Накшбандийа, от собственной экзистенции [“вужуд”]1 и полное отсутствие внимания к себе [отсутствие заботы о себе] — имеется достаток царства принятия [Богом суфия к себе] и прибытия [суфия к Богу]. Пребывая в таком положении [отказа от внимания к себе], я сравнил себя с вещью и каждым явлением из всех родов созданий мира. И я понял, что в конечном итоге каждое из этих явлений лучше меня. Я кроме того дошел на протяжении сравнения себя с вещами окружающего мира до сравнения себя с экскрементами, испражнениями животных и человеческим калом. Кроме того в экскрементах я заметил нужное, чего я не отыскал в себе. После этого я дошел до собачьего кала и задал вопрос себя: “Какая польза от собачьего кала?” И решил для себя, что собачий кал подобен всяким экскрементам. Тогда мне стало ясно, что в собачьем кале заключена польза [и какой-то смысл]. И в эту 60 секунд я убедился, что в действительности нет ничего хорошего от меня самого”.
Шейх Бахаутдин сказал: “Как-то ночью я бродил по кварталу Зайюртун в Бухаре и дошел до бугра. В том месте меня осенило откровение [от Бога]. Голос [свыше] мне сообщил: “Проси у Нас то, что захочешь!” Я сообщил смиренно и покорно: “О, Боже мой! Даруй мне капельку из морей заботливости и Твоей милости”. Голос мне сообщил: “Ты просишь капельку от великодушия и Нашей щедрости”. Тут я погрузился в еще более великое состояние — “халь”, меня охватила щедрость [Бога] и [наоборот] возвышенное рвение [к Нему]. Я испытал удар по лицу, как будто бы пощечину, и почувствовал сильную боль. Я сообщил: “О, Самый Щедрый! Даруй мне моря заботливости и Твоей милости вместе с силой, дабы вынести и стерпеть [Твою щедрость]!” И срочно я заметил итог этого Божьего дара, Его Благодати и Заботы. И я достиг того, чего я достиг”.
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила и пускай Аллах окажет ему честь в обоих мирах! — как-то раз растолковывал своим сподвижникам, что такое [истинная] высота рвения, и сообщил им: “В то время, когда вы взыскуете предмет ваших жажд [Бога], то вы не вправе отказаться от вашего жажды поставить ваши ноги мне на голову и встать выше”.
Шейх Бахаутдин сказал, растолковывая состояния “и” мистические “стоянки” на своем пути “сулук” к Всевышнему и благотворное влияние на него помощи от святых духов великих шейхов Накшбандийа [предшественников]: “Моя обращенность к духу отечественного сеййида Уэйса аль-Карни сыграла только ключевую роль, подвигнув меня на идеальный отказ от мира и безотносительный “тажарруд”[161] [безразличие и разрыв] с явными и тайными узами с миром. А обращенность к духу Имама Мухаммада ибн Али Хакима Термизи вызывает “махин сифат”[162] [стирание и удаление людских качеств].
Шейх Бахаутдин сказал: “Мауляна Саляхутдин — да будет свята его могила! — сочетание всех преимуществ. в один раз, в то время, когда я был у него во второй половине 80-ых годов восьмого века хиджры, то услышал, как он сообщил: “Мне было 22 года и я сравнялся с шейхом Мухаммадом ибн Али Хакимом Термизи. Воистину, у него не было [человеческих] качеств [то имеется, он всецело слился с Богом]. А на данный момент и я лишен качеств [слит с Богом]. Кто знает это, тот знает”.
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — говорил: “Мы выступили на данный путь [к Богу] и нас было 200 человек. Я приложил все силы, дабы всех опередить. Меня коснулась забота Господа Всевышнего, и я всех превзошел и достиг собственной цели”. Шейх Бахаутдин показал большое количество стараний и совершил большое количество духовных подвигов, кроме упомянутых. Он большое количество познал из собственных мистических “стоянок — макамат”. Пускай Всевышний Аллах окажет помощь нам, всем мусульманам при помощи благословенной благодати. Он трижды совершил “хаджж” — паломничество в Мекку, и на протяжении последнего “хаджжа” посетил г. Мерв и прожил в том месте некое время. После этого он переехал в Бухару и жил в селении Каср аль-’’арифан, что прежде именовалось Каср аль-Хиндуван [“Дворец индусов”]. Слава его как наставника распространилась во все стороны.
Из всех краев едут к святому месту его проживания. Мир заполнился из-за него светом. Благодаря ему печали и горе сердец превратились в знание божественных тайн, а злоба душ обратилась в эйфорию. Все, что он постиг из божественных откровений и дарованных ему более чем тайн, знаний о Единственном [Аллахе] и явлениях пророка Мухаммада, — не объемлет кроме того океан. Как может море либо океан объять, в случае если шейх Бахаутдин владел предсказаниями и божественными признаками, каковые были символами его величия!
Шейх Бахаутдин — да будет свята его могила! — показывал, разъясняя священный хадис “Твоя душа — твое средство доставки- “матыйа”[163] [тебя к Богу]”, на кораническое высказывание об “успокоившейся душе”, которая снискала дар от Всевышнего “О ты, душа успокоившаяся! Возвратись к твоему Господу довольной и снискавшей довольство!” (Коран 89 : 27 – 28), и сказал: “Как не смилуется мой Господь над душами рабов?! Кое-какие “аулия” [святые угодники] заслужили мистическое состояние — “халь” и следуя покорно и смиренно достигли высокой мистической “стоянки — макам”. Так как в случае если им было приказано [Господом Богом], то нет ничего, что могло расстроить их [движения к Богу]”.
Он сказал — да будет свята его могила! — разъясняя суть высказывания хадиса пророка Мухаммада — да благословит его Аллах и приветствует! — “Очищайте дороги от вреда”, что под словом “вред” подразумевается людская душа, а под словом “дорога” подразумевается путь к Всевышнему. Как было сообщено Всевышним Абу Йазиду Бистами: “Очисти собственную душу и приблизься ко мне!”
Шейх Бахаутдин сказал: “Кто взыскует Господа Всевышнего, тот взыскует опробования и боль. В одном из хадисов пророка Мухаммада говорится, что он сообщил: “Кто возлюбит меня, на того я взвалю беды и испытания”. Пришел некоторый человек к пророку Аллаха — да благословит его Аллах и приветствует! — и сообщил ему: “Я возлюбил тебя!” Пророк предотвратил его: “Приготовься к бедности!” И скоро человек впал в бедность. Он сообщил пророку: “О, посланник Аллаха! Я возлюбил Аллаха!” Пророк сообщил ему: “Приготовься к бедам и испытаниям!”
Шейха Бахаутдина — да будет свята его могила! — задали вопрос: “При помощи чего люди Аллаха [суфии] приступают к мистическим радениям [зикрам] и состояниям — “ахвал”? Он ответил: “При помощи света проницательности, которым Господь Всевышний одарил Собственных рабов, как об этом сообщается в одном из точных хадисов пророка Мухаммада: “Опасайтесь проницательности правоверного мусульманина, поскольку он наблюдает при помощи света Аллаха!”
Шейха Бахаутдина — да будет свята его могила! — попросили продемонстрировать чудеса. Он сообщил: “Отечественное хождение по земле наровне с наличием всех этих грехов [на ней] — лучшее из чудес”. Его задали вопрос о смысле высказывания некоторых господ — шейхов: “Суфий — не есть создание [несотворенное создание]”. Он ответил, что время от времени суфий, погружаясь в мистическое состояние — “халь”, перестает быть самим собой [сливаясь с Богом]. Исходя из этого это высказывание “Суфий — несотворенное создание” есть подлинным лишь по отношению ко времени погружения в состояние слияния с Всевышним. Во всем остальном суфий имеется сотворенное создание, как и все тварное”.
Его попросили — да будет свята его могила! — разъяснить слова суфия аль-Джунайда “Самый краткий чтец Корана войдет в ряды суфиев”. Его попросили растолковать, кто чтец, а кто суфий? Он ответил, что чтец занят именем Всевышнего, а суфий занят содержанием имени Всевышнего.
Его задали вопрос о суфийском высказывании: “Факир” — это тот, кто не испытывает недостаток в Всевышнем”. Он объяснил, что это высказывание направляться осознавать в том смысле, что суфий обязан подавлять желание просить [что-либо у Бога]. Как сообщил пророк Ибрахим [Авраам] Халил [друг Божий] — да приветствует его Аллах и благословит!- “Мне достаточно, в случае если вместо моего вопроса будет Его знание о моем состоянии!” Его задали вопрос кроме этого о суфийском изречении: “В случае если “факр” [бедность] дойдет до крайнего предела [станет совершенной], то такая бедность — Всевышний”[164]. Он ответил, что это указание и намёк на “фана” [исчезновение личности и “Я” суфия на протяжении его слияния с Всевышним, что-то наподобие “нирваны”] и “махин сифат” [стирание и потеря суфием личностных, людских качеств, потеря осознания себя человеком на протяжении экстатического слияния с Всевышним в одно целое]. И он продекламировал стих по-персидски:
Кем ты только что был, ты им не будешь,
Никого не будет, не считая Аллаха.
В случае если провалишься сквозь землю в “фана” — кто останется?
Никто не останется, не считая Аллаха.
Новое поколение — Святой / New Generation — Holy
