С конца июля в Нортонстоу были введены ночные дежурства. Джо Стоддард, конечно, принимал участие в них, по причине того, что его работа садовника к этому времени закончилась. Садоводство — неподходящий вид деятельности в условиях тропической жары.
Произошло так, что в ночь на 27 августа была именно его очередь дежурить. В течение ночи ничего не случилось. Однако, в семь тридцать утра Джо неуверено постучался в дверь помещения Кингсли. Прошлым вечером Кингсли в компании с другими изрядно выпил. Исходя из этого сперва он никак не имел возможности осознать, чего желает от него садовник. Неспешно он начал осознавать, что весёлый Джо в этом случае очень озабочен. — Нет, господин, нет!
— Чего нет? Принесите мне, для всевышнего, чашку чаю. У меня во рту, как на дне клетки с попугаями.
— Чашку чаю, господин! — Джо было заколебался, но позже снова принялся за собственный: — Вы же сообщили, господин, я обязан докладывать обо всем необыкновенном, а его и в самом деле нет.
— Вот что, Джо, при всем моем к вам уважении, обязан сообщить вам совсем без шуток, что я распотрошу вас на данный момент на этом самом месте, если вы не сообщите мне, чего это для того чтобы нет.
После этого Кингсли медлительно и звучно сказал: «ЧЕ-ГО НЕТ?»
— Дня, господин! Нет Солнца!
Кингсли схватил часы. Было 7 часов 42 60 секунд утра, финиш августа, в то время, когда восход солнца наступает задолго до этого часа. Он выскочил из убежища наружу. Кромешная тьма, кроме того свет звезд не имел возможности пробраться через целый облачный покров. Казалось, везде воцарился какой-то тщетный первобытный ужас. Свет покинул мир.
В Англии и других государствах Запада ночь смягчила удар: момент исчезновения солнечного света совпал в том месте именно с ночными часами. Вечером Солнце, как в большинстве случаев, закатилось, но восемь часов спустя оно уже не взошло. За это время Облако достигло Солнца и закрыло его.
Населению восточного полушария довелось полностью пережить кошмар исчезновения света. Кромешная тьма опустилась на них среди дня. В Австралии, к примеру, небо начало темнеть около 12 часов дня, и к трем часам нигде не было уже ни мельчайшего проблеска света, не считая тех мест, где включили неестественное освещение. Во многих больших городах мира начались беспорядки.
Три дня Почва была загружена в полную темноту. Исключение составляли страны, где люди владели техвозможностями, дабы обеспечить себя неестественным освещением. Лос-Анжелос и другие американские города жили при ярком свете миллионов электрических ламп. Но это отнюдь не выручало американский народ от кошмара, охватившего все люди. В действительности, у американцев было больше времени и возможностей смотреть за происходящим, они толпились у телевизоров и ожидали последних официальных сообщений от правительства, не талантливых ни осознать, ни осуществлять контроль движение событий.
Через три дня случились кое-какие перемены. Днем небо снова светлело и стали выпадать дожди. Сперва дневной свет был совсем тусклый, но с каждым днем светлело, пока, наконец, освещение не стало похожим на что-то среднее между простым ясным днем и лунной ночью. Но данный свет не принес людям душевного облегчения — его темно-красный оттенок с несомненностью показывал, что это не естественный свет.
Дожди сперва были утепленные, но температура медлительно и неуклонно понижалась. Одновременно с этим интенсивность ливней быстро увеличивалась. До тех пор пока стояла жара, в воздухе накопилось большое количество жидкости. С понижением температуры, которое началось с исчезновением солнечного света, все больше данной жидкости начало выпадать в виде дождя. Реки скоро встали и вышли из берегов, разрушая лишая и дороги крова очень много людей. Тяжело обрисовать состояние миллионов людей во всем мире, застигнутых неуемными ливнями по окончании нескольких недель изнуряющей жары. А с неба струился тусклый темно-красный, какойто потусторонний свет и отражался в потоках воды.
Но еще ужаснее этого потопа были пронесшиеся над Почвой яростные бури. При конденсации водяных паров в дождевые капли в воздухе высвободилось совсем беспримерное количество энергии. Это стало причиной огромные колебания давления, приведшие к ураганам невиданной, немыслимой силы.
Усадьба в Нортонстоу очень сильно пострадала на протяжении одного из таких ураганов. Наряду с этим под обломками погибли двое рабочих. Но данной катастрофой дело не ограничилось. Кнут Йенсен и его Грета, та самая Грета Йохансен, которой Кингсли писал в свое время, попали в ожесточённую грозу и были убиты упавшим деревом. Их похоронили совместно рядом от ветхого дома.
А температура все падала и падала. Ливень неспешно сменился снегом. Затопленные поля покрылись льдом, а к концу сентября кроме того бурные реки превратились в недвижные каскады льда. Снеговой покров медлительно распространялся, подбираясь к тропикам. И к тому времени, как вся Почва была скована льдом и морозом и покрыта снегом, небо очистилось от туч. Люди опять заметили вселенную.
Сейчас уже было разумеется, что загадочный красный свет исходил не от Солнца. Свет распределялся практически равномерно от горизонта до горизонта, а не шел из какой-то одной точки. Любой участок дневного неба, казалось, слабо тлел, испуская тусклое красное сияние. По радио и телевидению сказали, что свет исходит не от Солнца, а от Облака. Это разъясняется, говорили ученые, нагревом Облака при его соприкосновении с Солнцем.
К концу сентября передний очень разреженный край Облака достиг Почвы. Наряду с этим, как и было предсказано в докладе из Нортонстоу, верхние слои земной воздухи начали разогреваться. Но пока еще газ был через чур разреженный, дабы привести к нагреву до сотен — тысяч либо миллионов градусов. Все же температура верхних слоев воздуха увеличилась до нескольких десятков тысяч градусов, а этого было уже достаточно, дабы оттуда начал исходить мерцающий светло синий свет, прекрасно видимый с Почвы ночью. Ночи стали неописуемо красивыми, но чуть ли кто-нибудь понастоящему имел возможность оценить эту красоту: так как человек способен полностью наслаждаться красивым, лишь в случае если у него нормально на душе. Разве что на севере какой-нибудь привычный ко всему пастух, защищая собственные стада, всматривался, возможно, с благоговейным трепетом и изумлением в испещренное фиолетовыми полосами ночное небо.
Так это и длилось: сумрачные красные дни и светящиеся светло синий ночи, и ни Солнце, ни Луна не имели к этому никакого отношения. И все ниже и ниже падала температура.
За это время погибли массы людей во всех государствах, не считая самых развитых. Сперва пара недель стоял практически невыносимый зной. После этого многие погибли на протяжении наводнений и бурь. С наступлением сильных холодов люди стали гибнуть от воспаления легких. За время В первую очередь августа до первой семь дней октября вымерла приблизительно четверть всего населения планеты. Невыносимое горе выпало на долю бесчисленных семей. Смерть бессердечно и неотвратимо навеки разлучала мужа с женой, своих родителей с детьми, влюбленного с возлюбленной.
Глава правительства был зол на ученых из Нортонстоу. Бешенство кроме того вынудил его в том направлении отправиться. В дороге он продрог и измучился, что отнюдь не улучшило его настроения.
— Узнается, что правительство было совсем дезориентировано, — сообщил он Кингсли. — Сперва вы говорили, что критическое положение будет продолжаться один месяц, не больше. Так вот, оно уже продолжается больше месяца, а финиша все не видно. В то время, когда же возможно ожидать прекращения всей данной истории?
— Не имею ни мельчайшего представления, — ответил Кингсли.
Глава правительства со злобой взглянуть на Паркинсона, Марлоу, Лестера и после этого, уже совсем свирепо, — на Кингсли.
— Чем же, я вас задаю вопросы, растолковать столь неотёсанную дезинформацию? Необходимо ли напоминать, что Нортонстоу были предоставлены все возможности? Не будет преувеличением заявить, что вы тут как сыр в масле катаетесь. За это мы в праве ожидать от вас полной научной компетентности. Обязан заявить, что условия судьбы тут существенно лучше тех, в которых вынуждено трудиться само правительство.
— Само собой разумеется, условия тут значительно лучше. Они лучше вследствие того что мы предвидели то, что на данный момент происходит.
— Думается, это единственное предвидение, на которое вы были способны, и предвидение к безопасности и собственной выгоде.
— В этом мы старались не отставать от отечественного правительства.
— Я не осознаю вас, господин.
— Тогда давайте я изложу обстановку более светло. В то время, когда начал обсуждаться вопрос об Облаке, основной заботой, вашего правительства, да и других кабинетов министров, как мне известно, было воспрепятствовать распространению фактов. В действительности вся эта секретность была нужна, само собой разумеется, лишь чтобы не разрешить народу подобрать себе более деятельных начальников. Сейчас глава правительства рассвирепел совсем.
— Сообщу вам без обиняков, Кингсли: я считаю себя вынужденным, возвратившись в Лондон, сделать кое-какие шаги, каковые чуть ли вас обрадуют.
Паркинсон увидел, как непринужденно-насмешливый тон Кингсли неожиданно стал твёрдым.
— Опасаюсь, вам не нужно будет возвращаться в Лондон, вы останетесь тут.
— Я не могу поверить, что кроме того таковой человек, как вы, доктор наук Кингсли, может так обнаглеть, дабы ему пришло в голову арестовать меня!
— Что вы, мой дорогой глава правительства, отчего же арестовать, — сообщил Кингсли с ухмылкой. — Имеется в виду совсем второе. В случае если положение станет критическим, вы станете в намного большей безопасности в Нортонстоу, чем в Лондоне. Давайте так и сказать — мы вычисляем целесообразным в интересах всего общества, само собой разумеется, дабы вы оставались в Нортонстоу. А сейчас, я думаю, лучше нам с Лестером и Марлоу покинуть вас с Паркинсоном наедине; у вас, несомненно, найдется большое количество о чем поболтать.
Марлоу и Лестер вышли из помещения за Кингсли. Они были пара ошеломлены.
— Крис, но так как этого нельзя делать, — сообщил Марлоу.
— Возможно и необходимо. Отпустить его обратно в Лондон — это значит подвергнуть опасности жизнь каждого, кто находится тут, начиная с вас, Джефф, и заканчивая Джо Стоддардом. Я легко обязан не допустить этого. Видит всевышний, у нас и без того положение не из блестящих.
— Но если он не возвратится в Лондон, они отправят за ним.
— Не отправят. Мы скажем по радио, что дороги тут временно стали непроходимыми, и исходя из этого его возвращение откладывается на пара дней. Температура опускается на данный момент так скоро, что через пара дней дороги в действительности будут непроходимы. Не забывайте, я сказал вам, еще в то время, когда мы разговаривали в пустыне Мохаве, о том, что температура быстро снизится; вот это на данный момент и происходит.
— Не осознаю. Так как непохоже, дабы снова возобновились снегопады. — Само собой разумеется, нет. Но не так долго осталось ждать температура опустится так низко, что двигатели внутреннего сгорания не смогут трудиться. Закончится всякое перемещение по земле и по воздуху. Я осознаю, само собой разумеется, возможно сделать особые двигатели, но пока с этим справятся, положение так ухудшится, что никому уже не будет никакого дела до того, в Лондоне ли глава правительства либо где-нибудь еще.
— Пожалуй, вы правы, — сообщил Лестер, — необходимо лишь поводить их за шнобель около семь дней, а позже все будет в порядке. Обязан сообщить, мне совсем не радуется, дабы нас выбросили из отечественного комфортного убежища, к тому же по окончании того, как мы положили на него столько трудов.
Паркинсону не довольно часто доводилось видеть премьера во бешенстве. Прежде в таких случаях он отделывался поддакиванием, считая, что самый несложный выход — не возражать. Но в этом случае он ощущал, что обязан принять на себя полный заряд гнева премьера.
— Простите, господин, — сообщил он, послушав пара мин., — но опасаюсь, что вы сами стали причиной этого. Вам не следовало упрекать Кингсли в отсутствия компетенции. Обвинение было несправедливым. Глава правительства взорвался.
— Несправедливым! Да вы осознаёте, Фрэнсис, — закричал он, брызгая слюной, — что исходя из предсказанного Кингсли одного месяца, мы не сделали особых запасов горючего? Осознаёте вы, в каком положении мы были?
— То, что кризис не будет прекращаться один месяц, высчитал не только Кингсли. То же самое нам сказали из Америки.
— Неточности одних ни при каких обстоятельствах не оправдывают неточностей вторых.
— Я не согласен, господин. Я так как прекрасно не забываю, что мы в Лондоне довольно часто были склонны принимать обстановку не через чур без шуток. В докладах Кингсли всегда был тревожный оттенок, которого мы не желали подмечать. Мы постоянно старались убедить себя, словно бы в действительности все обстоит лучше, чем думается. Мы ни при каких обстоятельствах не учитывали возможности, что все может обернуться, напротив, хуже, чем тогда казалось. Кингсли, быть может, ошибался, но он был ближе к истине, чем мы.
— Но из-за чего он совершил ошибку? Из-за чего все ученые совершило ошибку? Вот что я пробовал определить, и никто мне этого так и не растолковал.
— Они бы растолковали, если бы вы потрудились задать вопрос, вместо того, дабы грозиться снести им головы.
— Я начинаю думать, что вы жили тут, пожалуй, через чур продолжительно, Фрэнсис.
— Я живу тут достаточно продолжительно, дабы понять, что ученые не претендуют на непогрешимость, и лишь мы, любители, можем вычислять их выводы непогрешимыми.
— Для всевышнего, прекратите философствовать, Фрэнсис. Будьте так хороши, поведайте мне, наконец, в чем была неточность.
— Ну, как я осознаю, Облако ведет себя так, как никто не ожидал, и обстоятельство этого никто не имеет возможности осознать. Все ученые ожидали, что скорость его будет возрастать по мере приближения к Солнцу, что оно пролетит мимо Солнца и начнёт удаляться. Вместо этого оно замедлило перемещение, и в то время, когда достигло Солнца, фактически остановилось по большому счету. И сейчас, вместо того, дабы унестись в мировое пространство, оно просто торчит около Солнца.
— Но какое количество оно еще в том месте пробудет? Вот что я желаю знать.
— Никто не имеет возможности сообщить этого. Оно может оставаться тут семь дней, месяц, год, тысячелетие либо миллионы лет. Никто этого не знает.
— Но, боже мой, послушайте, вы осознаёте, что рассказываете? В случае если Облако не улетит, мы пропали.
— Вы думаете, Кингсли этого не знает? В случае если Облако останется еще на месяц, погибнет довольно много людей, но и выживет порядочно. Если оно останется два месяца, выживет весьма мало людей. Если оно останется три месяца, мы тут в Нортонстоу погибнем, не обращая внимания на то, что все было прекрасно подготовлено, и мы будем умирать одними из последних на Земле. Если оно останется год, ничто живое на всей планете не сохранится. Как я уже сказал, Кингсли все это знает, вот из-за чего он относится не особенно без шуток к политическим нюансам дела.
21 июня 2017 смерч в Саратове
