Об актерской наивности

…………………19……г.

Сейчас Аркадий Николаевич позвал Шустова и просил его сыграть что-нибудь.

Паше захотелось проверить собственную наивность и для этого он просил разрешить ему выполнить сцену с ребенком, наподобие той, которую игралась девочка-статистка в одной из постановок Торцова.

– Обожаю за смелость, – увидел Торцов и дал Паше сделать опыт.

Он вбежал на подмостки, сдернул со стула суконную скатерть, которая выкинула из себя столб пыли, обернул ею первую попавшуюся деревяшку, наподобие полена, и начал убаюкивать мнимого младенца.

– Из-за чего вы держите его на весу, а не прижимаете к телу? – задал вопрос Аркадий Николаевич.

– Чтобы не измять скатерти, – растолковал Паша. – Помимо этого, она весьма пыльная! – добавил он.

– Эге! – вскрикнул Торцов. – Ваша наивность расчетлива. Вы не хватает «дурак», дабы быть в момент творчества наивным как ребенок, – решил Аркадий Николаевич.

– «Дурак»? – недоумевали мы. – Разве артист должен быть глупым?

– Да, если вы вычисляете, что ребенок либо сказочный очень способный Иван-дурак глупы в собственной наивности, простоте и благородстве. Быть таким добропорядочным, наивным, умным, благородным, таким бесстрашным, самоотверженным дураком, каким мы знаем сказочного Ивана, – великое дело. Он взял собственный прозвание не вследствие того что у него нет ума, а вследствие того что он наивен.

Будьте же и вы таким, если не в жизни, то на сцене. Это золотое свойство для актера. Недаром же сам А. С. Пушкин сообщил: «Поэзия, забудь обиду господи, должна быть глуповата» .

– Как же сделаться наивным? – недоумевал я.

– Делать этого запрещено, по причине того, что в следствии окажется наивничание, нехороший из актерских недочётов. Исходя из этого будьте наивны постольку, потому, что это вам характерно. Любой артист до известного предела наивен. Но в жизни он стыдится этого и скрывает собственный природное свойство. Не делайте же этого по крайней мере на подмостках.

– Я не стыжусь наивности. Наоборот, всячески желаю ее позвать, но не знаю, как этого добиться, – жаловался Шустов.

Чтобы пришла наивность, нужно заботиться не о ней самой, а о том, что с одной стороны ей мешает, а с другой – оказывает помощь.

Мешает ей ее злейший неприятель, также сидящий в нас. Имя его – критикан. Чтобы быть наивным, нельзя быть придирой и не в меру разборчивым в выдумках воображения.

Оказывают помощь наивности ее лучшие приятели – правда и вера. Исходя из этого прежде всего прогоните придиру критикана, а позже посредством увлекательного выдумки создайте веру и правду.

В то время, когда же это будет сделано, не пугайте себя тем, что вам предстоит творить, что-то изображать. Нет. Поставьте вопрос совсем в противном случае: ничего вам творить не нужно, а направляться лишь со всей искренностью решить про себя и ответить на вопрос: как бы вы поступили, если бы вымысел воображения был действительностью. В то время, когда вы поверите собственному ответу – сама собой создастся и наивность.

Итак, в первую очередь ищите то, чему вы имеете возможность поверить, исключите то, чему вы верить не имеете возможность, и не будьте через чур придирчивы, как это было сравнительно не так давно со скатертью: то она казалась вам через чур пыльной, то ее нельзя мять. Коли пыльная – то стряхните, коли нельзя мять – ищите другую вместо.

– А вдруг я не наивен по природе? – засунул вопрос Шустов.

– Не наивные в жизни смогут стать наивными на сцене, в ходе творчества. направляться отличать природную наивность от сценической, не смотря на то, что, к слову сообщить, они превосходно уживаются совместно, – растолковал вскользь Аркадий Николаевич.

– Итак, – продолжал он по окончании маленькой передышки, обращаясь к Шустову, – направьте лучи вашего внимания вовнутрь души, разглядите ее и согласитесь, чему вы внутренне верили в только что сыгранной вами сцене.

– Ничему не верил, ничего не ощущал, а лишь ломался, – не вспоминая, согласился Паша.

– В случае если это так, то оправдайте, что имеете возможность, поверьте тому, чему вероятно поверить, что вам больше по силам, в чем легче создать либо отыскать правду, – рекомендовал Аркадий Николаевич.

– Не знаю, с какой стороны подойти, – прицеливался Шустов.

– Само собой разумеется, оптимальнее с внутренней, – не вспоминая, сообщил Торцов. – В случае если нельзя подходить к эмоции прямым методом, пользуйтесь косвенным. У вас имеется для этого манки выдумки воображения, задачи, объекты. Неизменно необходимо затевать с этого.

Паша принялся что-то искать в себя, прицеливаться к тому, что самому было, по-видимому, неясно. Само собой разумеется, это стало причиной насилие, а за ним ложь и наигрыш.

– Раз что подход к эмоции через манки не дает результата, – не насилуйте себя. Вы понимаете, что это кончается ремеслом и штампом, – остановил его Торцов. – Исходя из этого ничего не остается, как доходить к эмоции вторым методом.

Начните с внимательного осмотра того, что нас окружает, и попытайтесь осознать (ощутить), чему возможно и чему нельзя поверить, на что направляться направлять внимание и что необходимо покинуть незамеченным, совершенно верно в тени.

Вот, к примеру, имеете возможность ли вы поверить тому, что «малолетковская квартира» – ваш дом? – задал вопрос Аркадий Николаевич.

– О да! Мы сжились с ней, как со своей помещением, – ответил без отлагательств Шустов.

– Превосходно, – одобрил Торцов. – Отправимся дальше. Стоит ли вам уверять себя в том, что деревяшка – живое существо? Возможно ли и необходимо ли доводить себя до таковой галлюцинации? – задал вопрос Аркадий Николаевич.

– Само собой разумеется, нет, – ответил он, не вспоминая.

– Замечательно, – дал согласие Торцов. – Чтобы не думать больше о полене, запеленайте вместо него ваше волшебное «в случае если б». Наряду с этим сообщите себе: если бы в было не полено, а живой младенец, что бы я начал делать.

Идем потом. Имеете возможность ли вы поверить тому, что скатерть есть одеялом? Имели возможность бы вы в жизни закутать в нее ребенка?

– Само собой разумеется, да, – согласился Шустов.

– И замечательно, – одобрил Торцов. – Вот вы и верьте. Скатерть, перевоплощённая в одеяло, и в основном верно делаемые действия при пеленании – это настоящая действительно, которой возможно поверить.

Паша начал запелёнывать деревяшку в скатерть, но у него ничего не выходило.

– Не верю, – сказал ему Торцов. – Если бы это был живой ребенок, вы бы действовали целесообразнее и завернули бы его, хоть и не хорошо, но так, дабы младенца не продувало со всех сторон, как сейчас, а свет не мешал бы ему дремать.

Шустов продолжительно копался и в итоге сделал громадный и нелепый узел. Наряду с этим Аркадий Николаевич, как и со мной, обращал внимание на всякую ничтожную неточность в физических действиях, получая в них настоящей веры и органической правды.

Наконец Шустов принялся укачивать новорожденного.

– Из-за чего вы так старательно закрываете лицо младенца углом скатерти? – задал вопрос его Аркадий Николаевич.

– Чтобы, с одной стороны, не видеть деревяшки, которая портит мне иллюзию, а иначе, чтобы свет «как словно бы бы» не бил в глаза младенцу, – ответил Паша.

– Замечательно, – одобрил Аркадий Николаевич. – Вы правдой заслоняете неправда; заботой о глазах ребенка вы отвлеклись от того, чего вам не нужно подмечать. Иначе говоря вы перевели внимание от того, что вам мешает, на то, что вам оказывает помощь. Это верно и прекрасно.

Но вот что мне неясно, – продолжал через 60 секунд Аркадий Николаевич. – Вы так звучно шипите и отчаянно трясете ребенка, что чуть ли [это] оказывает помощь ему заснуть. Наоборот. Вы будите его.

Во всяком настоящем действии должны быть громадная последовательность, логика и осмысленность. Попытайтесь функционировать как раз так. Это приблизит вас к правде и к вере в то, что вы делаете на сцене, в то время как нелогичные поступки удаляют вас от той и от второй. Сейчас, в то время, когда ребенок заснул, вам направляться или уложить его в кроватку, или сесть нормально на диван и держать его на руках. Шустов устроился на диване с поленом в руках и самым важным образом старался не шелохнуться. Это было сделано так правдиво, что не позвало хохота в зрительном зале.

– Из-за чего у вас таковой неудовлетворенный вид? – задал вопрос Торцов. – Вам думается кроме того, что вы сделали? Зря. Не смущайтесь этим. Пускай то, что вы сделали, – мало, но два «мало» уже больше; а десять «мало» уже прекрасно; а сто «мало» уже великолепно. В то время, когда на сцене делают со всей правдой кроме того самое простое воздействие и искренно верят в его подлинность – испытываешь радость, – сказал Аркадий Николаевич.

– Радость… тут… в чем? – старался осознать Умновых, запинаясь от беспокойства.

– Радость от физического ощущения правды, которую актер испытывает наряду с этим на сцене, а зритель – в зале, – растолковал Аркадий Николаевич.

Если вы захотите сделать себе и мне наслаждение, выполните самое простое физическое воздействие, до конца и полностью оправданное. Это несравненно занимательнее, чем актерский насильственное выжимание и наигрыш страсти из себя эмоции.

Я ощущаю из зрительного зала, что вам прекрасно на сцене. Вы чувствуете и линию судьбы людской тела и линию судьбы людской души. Чего же вам больше для начала?

– Согласен, но это меня не тревожит, – капризничал Шустов.

– Что ж необычного, вы кроме того не потрудились определить – кого, для чего вы пеленаете и укачиваете, – сообщил Торцов. – Воспользуйтесь же вашим неподвижным сидением с ребенком на руках и поведайте шепотом, не будя дремлющего: кто он, откуда явился к вам. Без этого выдумки воображения ваши физические действия немотивированны, мёртвы и потому бессильны творчески заволновать вас.

– Это подкидыш, – сходу совершенно верно прозрел Паша. – Его только что нашли у парадной двери «малолетковской квартиры».

– Вот видите, – был рад Аркадий Николаевич. – То, что раньше вам не давалось, сейчас рождается само собой. Тогда вы не могли придумывать выдумки воображения, сейчас же вам ничего не следует оправдать уже существующую и чувствуемую «судьбу людской тела» создаваемой роли.

Так, вы установили два волшебных «в случае если б».

Первое из них: в случае если б полено было не деревяшкой, а живым ребенком.

Второе: в случае если б данный ребенок был вам подкинут.

Имеется, возможно, какие-нибудь условия либо события, каковые затрудняют ваше положение? – задал вопрос Аркадий Николаевич.

– Да, имеется, – внезапно осознал Паша. – Дело в том, что жены моей нет дома. Не могу же я без нее решать судьбу ребенка. Действительно, у меня закрадывается идея, не подкинуть ли его соседу, но, с одной стороны, как словно бы бы и жалко, а с другой, как словно бы бы и страшно. Ну, как меня застанут на месте правонарушения. Поди, обосновывай, что не я папа, не я подкидыватель новорожденного, а что, напротив, мне его подкинули.

– Да, – дал согласие Торцов. – Все это очень важные события, каковые осложняют поставленное вами волшебное в случае если б. Нет ли еще новых затруднений? – допрашивал потом Аркадий Николаевич.

– Как же, имеется, и очень важные, – все дальше и дальше последовательно

вникал Паша в создавшееся положение. – Дело в том, – растолковывал он, – что я ни при каких обстоятельствах не держал в руках новорожденных и самым искренним образом опасаюсь их. Они, как налимы, выскальзывают из рук. Действительно, я на данный момент решился и забрал ребенка на руки, но сейчас уж дрожу, как бы он не проснулся и не начал шевелиться и кричать. Что поразмыслят соседи? Какие конкретно сплетни может породить появление новорожденного в доме? Но самое неприятное, в случае если с ним случится то, что так довольно часто случается с новорожденными. Так как я ничего не знаю о том, как в таких случаях поступают и где мне забрать бельё и чистые пелёнки для смены.

– Да, да, – одобрял Аркадий Николаевич, – все это важные, не смотря на то, что вместе с тем и забавные события, каковые нужно учесть. Однако, все это мелочь. Имеется что-то значительно более ответственное.

– Что же как раз? – насторожился Шустов.

– Известно ли вам, – празднично заявил Торцов, – что до тех пор пока вы старательно закрывали личико ребенка углом скатерти, пока вы укачивали его, он задохся и погиб?

Кроме того у меня, зрителя и постороннего свидетеля, екнуло сердце от таковой неожиданности и случился внутренний сдвиг. Не страно исходя из этого, что на Пашу, участника происходящего на сцене, эта неожиданность подействовала еще посильнее. Сама собой создалась драматическая сцена. По причине того, что положение человека, случайно оказавшегося с трупиком малоизвестного ребенка на руках, – драматично. Оно заставляет предполагать уголовщину.

– А! – поймал его Аркадий Николаевич. – Вы побледнели, выяснив, что полено задохлось в скатерти. Вы поверили глупости, ерунде. Какой же вам необходимо еще наивности?!

В действительности, думал я, разве не наивно, что взрослый человек старательно пеленает полено, укачивает его, продолжительно сидит недвижно, опасаясь пошевелиться, бледнеет, выяснив, что деревяшка задохлась, верит в правду нелепости, не подмечая выдумки? И все это выполняется без шуток, с сознанием важности того, что делает.

– Так, – резюмировал Аркадий Николаевич, – новый, случайно создавшийся этюд называющиеся «Невинный преступник, либо Полено в скатерти» обязан доказать, что у вас налицо достаточная для артиста наивность.

Помимо этого, вы сами на деле убедились в том, что ее возможно позвать неспешно, слагать по кускам, в то время, когда она не создается сама собой, как, к примеру, сейчас. Эта работа существенно облегчается, в то время, когда семена выдумки воображения попадают на подготовленную землю «судьбы людской тела».

Так, – резюмировал Торцов, – на последнем уроке Названов заготовил благоприятную внутреннюю и внешнюю землю для посева, но забыл запастись семенами волшебных в случае если б и предлагаемых событий.

Сейчас же вы не только вспахали и удобрили землю малыми физическими действиями, верой и правдами в них, но и посеяли семена, каковые дали вам хороший плод мгновенной творческой вспышки переживания.

Отрывок из фильма Неоновый демон: Наивность vs Гордость

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector