Одной из первых работ о специфике разговорного повествования является статья Е.Н. Ширяева “Структура разговорного повествования”, выявившая характерные черты этой специфики: огромная роль неязыковых компонентов, тематическая разноплановость, возможность слабой связи между фрагментами, расчет говорящего на творческое восприятие (достраивание) текста, частота не заданных определенно текстовых связей [Ширяев 1982]. До этого нередко отрицалась сама возможность применения понятия “текст” к разговорной речи (см., например, [Сиротинина 1974]). Специальное изучение текстового феномена в разговорной речи привело к выделению в ней “истинных текстов”, текстоидов, текстов-разговоров и дискурсов [Сиротинина 1994; Голян 1994; 1995] в Саратовской школе изучения разговорной речи и попыткам обнаружить текстовую организацию любого разговора путем выделения в нем гипертемы — в Уральской школе [Матвеева 1990; 1994; 1996; Сибирякова 1995; 1996]. Несомненно, несмотря на обязательно присутствующую в любом разговоре политематичность [Земская 1988; Сибирякова 1995; 1996; Сиротинина 1994; 1996 и др.] во многих записях разговорной речи выявляются и черты текстовой организации. Спор о текстовости или нетекстовости разговорной речи во многом сводится к разным пониманиям понятия “текст”. Но большую роль играет и характер записи. Если запись специально организована (Давайте поговорим о…), представленный в ней разговор оказывается ближе к обычному пониманию текста как какому-то целостному речевому произведению, имеющему начало, развитие темы и ее завершение. Если же запись производится скрытым магнитофоном, фиксируется естественный разговор, от обычного представления о тексте он чаще всего очень далек.
В этом отношении характерно само понятие “открытой семейной беседы”, являющейся предметом анализа в работах Уральской школы [см., например, Рытникова 1996], предполагающее, видимо, присутствие при беседе постороннего человека (тогда это уже не семейная беседа) или предупреждение о магнитофонной записи, что также меняет характер беседы.
Может быть, потому, что подавляющее большинство саратовских записей разговорной речи производилось не посторонними и скрытым магнитофоном (о записи или узнавали в самом конце разговора или только по его окончании с последующим прослушиванием записи для получения разрешения на использование), в них очень мало “истинных текстов”, не так уж много текстоидов, почти нет текстов-разговоров и очень много таких бесед, основу которых составляет дискурс (см. его характеристику в [Сиротинина 1994]). Отдельными вкраплениями могут быть минитексты (сравнительно редко), фрагменты текстоида (не часто), текста-разговора (тоже не часто). Выявление единой гипертемы всей беседы невозможно, даже если это беседа двоих, тем более в полилогах.
Для более детального анализа в настоящей статье взяты три записи, произведенные тремя разными людьми в разных семьях. Общее в них то, что о записи знает лишь один член семьи, не принимающий активного участия в разговоре: в первой записи длительное время отсутствует, во второй знают двое из пяти, но вскоре настолько забывают о включенном магнитофоне, что уходят, не выключив его, так что в течение примерно 40 минут разговора ни один из его участников о записи не подозревает, а потом в течение получаса записана тишина (разговаривающие тоже ушли), а затем стук каблуков и реплика “Забыли выключить”, после которой магнитофон выключается. В первой записи о магнитофоне семья узнает только в самом конце беседы, во второй и третьей, кроме неактивных участников беседы, о магнитофоне до самого конца разговора не знают.
В первой и второй записи разговор теоретически подчинен одному замыслу:
1) Разговор 7 человек связан с приездом близкого родственника (брата 4 сестер, живущих вместе с дочерью и внучкой одной из них), длится около четырех часов с момента прихода приехавшего в комнату (приветствия и поцелуи были в коридоре) за завтраком, после него, за обедом — все сидят за столом и разговаривают (записывающая разговор внучка вскоре уходит и возвращается только через два часа, активного участия в разговоре не принимает). Общий замысел — обменяться самой главной информацией, которой является состояние здоровья старшей сестры приехавшего. Однако гипертемой это является лишь в середине беседы (из восьми развернутых тем это четвертая, а всего затронуто, не считая отдельных реплик и ситуативных фрагментов беседы, более 40 тем).
2) Разговор пяти человек: муж и жена с ребенком уезжают в отпуск, мать мужа живет с ними, мать жены пришла проводить. Теоретически замысел беседы — проводы (сборы в дорогу). Беседа тоже идет за столом во время прощального обеда и после него, когда остаются две матери (мужа и жены), изливающие друг другу свои обиды на детей. О записи знают только муж и жена, которые в конце уходят из дома, забыв выключить магнитофон. Гипертема — сборы в дорогу — объединяет лишь часть беседы, являясь одной из шести наиболее развернутых тем. Начинается беседа с ситуативных реплик, затем следует попытка (явно под магнитофонную запись) разговорить ребенка, и только потом начинается естественная беседа с калейдоскопом тем, переходящих одна в другую (всего 20).
3) Записана как бы жизнь семьи, состоящая из отдельных не связанных между собой бесед — запись не непрерывная (магнитофон включается и выключается несколько раз). Гипертемы, естественно, нет, записано шесть бесед разной протяженности. В семье четыре человека, о записи знает только дочь, во многих фрагментах вообще не участвующая в разговоре. Почти каждый фрагмент включает в себя несколько тем.
Первые две семьи имеют много общего: в первой записи в составе семьи академик, два профессора разных специальностей, пенсионерки с высшим образованием (учительница, микробиолог, санитарный химик), студентка; во второй — три медика (профессор, доцент, врач-практик), главный бухгалтер большого проектного института и ребенок.
Самая главная общность всех трех записанных бесед с точки зрения их структуры — резкие переходы от одной темы к другой (даже в третьей записи внутри каждого более или менее длительного фрагмента), иногда при явно ощущаемой ассоциативной связи (угощение В. только что снятой с огня лепешкой ® переход на сопоставление того, как жили раньше и как теперь ® воспоминание о случае из далекого детства старших членов семьи), часто эта связь ясна только разговаривающим (обсуждение состояния здоровья ® японский магнитный браслет ® японские открытки ® японцев обокрали, применив их способ стереоскопичности изображения ® криминальный случай с братьями-азербайджанцами ® взятки при поступлении в вуз ® о бывшем ректоре мединститута), иногда вообще не может быть восстановлена, но целиком опирается на общность апперцепционной базы (понятно даже не для всех участников разговора, зафиксированного в первой записи). Так, разговор о кислородном коктейле, его цене и автоматах, их устройстве прерывается молчавшей до этого старшей сестрой приехавшего: Е. Коля/ а как ты относишься к этому человеку? который… — В. А… Ну так нету все еще этой разгадки // Я “Природу” тоже не успел прочитать //— А. К какому человеку? — В. Да вот Оля прислала вырезку // Тут больше // Я ведь в “Неделе” ведь читал // В “Неделе” гораздо меньше //Реплика-вопрос Е. породила дальнейшую тему разговора о возможности существования снежного человека и компетентности ученых, допускающих его существование. Не закончившись, тема снежного человека сменяется ситуативной репликой А. Ты ешь лепешку-то / пока она горячая //, в свою очередь порождающую новую тему (см. выше).
Возникновение темы снежного человека (как и многие другие темы) никак не связано ни с основным замыслом разговора, ни с другими его темами, внезапно появляется и также внезапно, не завершившись, исчезает.
В ряде случаев новые темы возникают ситуативно. Так, в первой записи заметили, что приехавший мучается в неудобной новой обуви — возникает тема способов растяжки обуви, возможность снять боль в ногах; заметили магнитофон ® возникла тема записи речи (зачем записывается разговор) ® особенностей разговорной речи, возможности связи этих особенностей с конституцией и темпераментом человека, о том, кто это изучал, о конференции по разговорной речи.
Далеко не всегда апперцепционная база оказывается достаточной для понимания сдвига темы. Особенно часто такие внезапные вопросы в первой записи задает самая старшая сестра приехавшего. Так, аналогичен вопросу об отношении к снежному человеку ее внезапный, ничем не вызванный вопрос Коля / а с этой собакой кто-нибудь делает какие-нибудь опыты? — В. Да / снимали ее опять //(речь идет о собаке, оживленной через час после смерти, о чем семья знает из писем В.), что порождает новую тему об особом методе оживления, его признании и т.д. Поскольку из писем В. Е. знала, что собаку возили на Эльбрус в экспедицию, где была и девочка Наташа, которая очень к ней привязалась, возник вопрос Е., узнает ли собака теперь Наташу — В. Да // Но не всех все-таки / так вот / там была Таня / сестра Миры (матери Наташи) / На Эльбрусе / она ее не узнала // И она обиделась — Е. Ну она же ее мало видела — В. Я-то передал (собаку) ей / Тане // Она взяла из машины… Но правда / Потом она… переехала в общежитие устроилась студенческое // Уже у них не жила в Томилине // — Е. А она кончает? — В. М-м? — Е. А Таня эта кончает? (общности апперцепционной базы не хватило, и вопрос Е. не был понят), затем по ассоциации разговор переходит на других родственников-студентов.
Далеко не все неожиданные реплики и вопросы приводят к смене тем, многие остаются единичными, а одна из более или менее протяженных тем продолжается. Особенно это характерно для ситуативных реплик, хотя и они могут вызвать смену темы.
Резкая (неожиданная) смена темы чаще всего оформляется в первой записи обращением-призывом к активизации в памяти адресата какого-то известного ему факта: Cлушай / Коля…; Коля/ а как ты…; Коля/ а как у тебя…; Коля/ Коля/ а ты можешь не мучаться…; Коля / а с этой собакой…; Коля / вот на / и тогда нальешь на ночь и т.д., но бывает и без такого обращения-призыва, особенно если говорящий и конкретный адресат нового сообщения остаются теми же, что в предшествующих репликах: (после разговора о цене коктейля и реплик А. о “новой бандуре” — мешке для смешивания кислорода с воздухом) А. неожиданно, продолжая говорить, резко меняет тему: Татаринова все болеет // Вот весь год! — начало ее же текстоида о болезни знакомой приехавшего, который ничего об этом не знал и даже уточняет, которая из Татариновых (мать или дочь) болеет. Этот текстоид прерывается ситуативной репликой рассказывающей: Таня/ а может быть знаешь какое / яблочный с вином открыть / а? После короткого обмена репликами о том, какой компот открыть, текстоид продолжается, но с ассоциативным сдвигом: тема болезни Татариновой переходит на тему отношений ее и приехавшего: А. И слива с вином у нас есть такой же компот // И вот она обижалась как-то/ что ты вот всегда заходил или звонил/ а в этот раз и не звонил и не приходил а… — В. Когда в Микроб/ да? — А. Да /осенью/ а она из газеты узнала что приезжал — Б. Вот не скроешься — В. Но я ведь на один день только — А. Ну я так и сказала что мы тебя сами-то не видели.
Дальше опять резкий сдвиг темы разговора по инициативе В. Где у вас самый большой магазин соков? (начало разговора о возможностях Киева и Саратова в отношении торговли концентрированным квасом, ситуативные реплики угощения и по инициативе В. резкий переход к основной теме замысла — болезни Е., начинающийся с вопроса В. С какого времени ты стала замечать что вот так вот… живот пучит?) К теме Татариновой не возвращаются, то есть текстоид остается незавершенным.
Вторая запись хорошо демонстрирует бoльшие возможности оформления перехода к новой теме при помощи призыва-обращения. Так, реплика Б. Так /товарищи-мамы/ что вы нам из еды в дорогу предлагаете начинает основную тему замысла проводов (аналогично в других случаях), тогда как переход без такого призыва-обращения осуществляется только в тех случаях, когда он поддержан общностью апперцепционной базы или ситуацией: Б. Ешь пудель — А. Жарко сегодня ужасно — переход к теме жары. Если же такой общности нет, попытка перехода на новую тему без обращения-призыва к вниманию оказывается неудачной. Так, А. только с нескольких попыток удается начать новую тему о кукурузе сначала во время разговора о строящемся кооперативном доме (А я только ехал… потом: Сейчас иду…; Да/ я сейчас на автобусе еду… (во время ситуативных реплик о еде, такси) и только с четвертой попытки репликой Я сейчас в автобусе еду/ около базара сели/ соседи / и кукурузу кушают ему удается переключить внимание слушателей и начать обсуждение кукурузы: ее аппетитного запаха, степени готовности, возможности или недопустимости покупать готовую и т.д.).
В третьей записи разговаривают как правило двое, поэтому обращения для перехода на новую тему не используются, используются союзы и частицы, семантически пустые: так, разговор о сохранности груш прерывается репликой Но Лена — невозможная! Она… они где-то взяли участок…, начинающей тему о месте, размере огорода соседки (видимо, происходит ассоциативный сдвиг: груши ® сад ® огород ® соседка и ее огород); разговор о том, куда повесить ковер, совершенно неожиданно прерывается репликой А. Цветок-то цветет // Смотри-ка!, начинающей новую микротему о домашних растениях (переход, очевидно, ситуативен: вероятно, говорящий, рассматривая стены, обратил внимание на распустившийся цветок), в свою очередь неожиданно прерывающуюся репликой А Мухтарушка был сегодня?, начавшей новую, уже абсолютно не связанную с предыдущими и довольно-таки развернутую тему о собаке.
Таким образом, можно сказать, что в записанных скрытым магнитофоном естественных семейных беседах нет единой гипертемы, для них характерны резкие смены тем, возникающие по инициативе разных их участников, в полилогах чаще всего по инициативе какого-то из до этого молчавших членов семьи, но нередко и на протяжении речи одного и того же говорящего. Далеко не всегда резкая смена темы получает какое-то оформление, но, видимо, наиболее эффективно такая смена вызывается обращением-призывом к вниманию или хотя бы каким-то союзом. Чаще всего сдвиги тем происходят по ассоциации, которая далеко не всегда осознаваема даже участниками разговора, по крайней мере — не всеми его участниками. Как правило, резкие смены тем опираются на общность апперцепционной базы хотя бы части участников разговора, если это полилог, но даже в этих случаях встречаются коммуникативные неудачи — непонимание, вызывающее уточняющий вопрос.
Все три семейные беседы политематичны и, если можно так выразиться, полиструктурны. Разные по характеру (текст, текстоид, дискурс) и по теме фрагменты семейной беседы редко связываются специальными эксплицитно выраженными внутритекстовыми связями. Чаще всего происходит ассоциативное соскальзывание с одной темы на другую, вообще никак внешне не оформляемое. Поэтому особенно в полилогах нередки непонимания даже при, казалось бы, наличествующей общей апперцепционной базе: например, в первой записи разговор идет о лечении и лекарствах и вдруг: А. А это конечно неизвестно / потому что… он… должен помогать через три месяца // А прошел только месяц/ и то не прошло //— В. Браслет-то? — А. Да // (см. также выше пример с репликой Е. А Таня эта кончает?). Аналогичные случаи есть и в других записях.
Средства, обеспечивающие когерентность, единство всего текста, фактически отсутствуют. Можно говорить лишь о средствах когезии внутри отдельных фрагментов семейной беседы, особенно в “истинных текстах”, минитекстах, текстоидах и текстах-разговорах, в большей или меньшей степени близких к подготовленному письменному тексту. Но и в них единство и связность их фрагментов обеспечивается в основном не специальными текстовыми скрепами, а семантическими средствами, прежде всего топикальными (тематическими) цепочками. Именно они создают единую референциальную соотнесенность, являясь номинациями, относящимися к одному и тому же денотату. При этом в связи со спонтанностью семейных бесед, в которых даже с замыслом связаны далеко не все фрагменты, эти цепочки, с одной стороны, никогда не пронизывают всю беседу, а, с другой стороны, в каждом отдельном более или менее организованном фрагменте тематические цепочки очень однообразны. Преобладает наиболее простой вид внутритекстовой связи — полная рекурренция, когда повторяется одна и та же номинация или (чаще) ее местоименный заместитель. Варьирование топикальной цепочки — очень редкое явление. Например, во фрагменте о браслете из первой семейной беседы: он — ? — он — ? — его — ? — этот самый браслет — этот самый браслет — в него — ? — ? — ? — вот этот — он — ? — какой-то такой браслет (знак ? обозначает вербальную невыраженность элемента тематической цепочки).
Особенностью текстообразующих средств семейной беседы является их имплицитность. Это связанно со стремлением к экономии речевых средств, возможном при наличии общей апперцепционной базы участников разговора. В таких случаях мы нередко наблюдаем пропуски основной номинации в топикальных цепочках, и тем не менее фрагмент воспринимается участниками беседы как связный текст, поскольку имплицитные связи благодаря соответствующему запасу знаний ими легко восстанавливаются. Разговорная речь — это область речевого общения, позволяющая не представлять вербально всю ту информацию, которая должна присутствовать в сознании адресата для адекватного понимания связного текста. Поэтому здесь имплицитность текста (связей между фрагментами и внутри них) скорее норма, чем исключение.
Особенностью именно разговорного текста (его фрагмента) является и то, что базовая номинация топикальной цепочки может появляться только в середине и даже конце фрагмента (минитекста или текста-разговора). Так, кроме примера выше из первой беседы о браслете, в третьей записи фрагмент, замысел которого — узнать, когда привезут заказанные полки и какие они будут, начинается совсем не с них (полки не называются, хотя речь идет именно о возможности их доставки): О. После двенадцати я не могу — М. После двенадцати? А ты ведь… — О. А вообще нет // Нет / не знаю // Если диспетчерская завтра будет… М. Да — О. То значит после двенадцати // Если же диспетчерской не будет/ значит/ Тогда я смогу раньше/ то есть в первой половине дня // Полки привезу. Только в разговорной речи текст или текст-разговор, как в данном случае, может начинаться с нулевого представления базовой номинации топикальной цепочки и быть понятым участниками разговора.
Фрагменты “истинных текстов”, как уже говорилось, встречаются в беседах редко, но ни один из них, даже самый близкий к подготовленным, не отвечает всем признакам текстуальности. В некоторых их них, максимально приближенных к письменным, есть зачин, развитие темы, концовка, топикальные цепочки лексически разнообразны, максимально эксплицитны. Таким, например, является в первой семейной беседе минитекст о конференции по разговорной речи. С основным замыслом этой беседы и основной его темой он никак не связан, но плавно продолжает предыдущий разговор об особенностях разговорной речи. Стимулом появления этого минитекста (рассказа о конференции) явилась реплика Ж. Коля/ ее хвалят, побудившая А. рассказать о конференции. Этот минитекст-рассказ имеет зачин: В Москве была большая конференция // Понимаешь/ всесоюзная конференция. Топикальные цепочки, дающие номинации события и его участников, довольно разнообразны и достаточно эксплицитны: большая конференция — всесоюзная конференция — ? — на конференции — ? — ? — конференция насыщенная — конференция — конференция; Нашло народу — 100 человек — москвичи — студенты — москвичи — студенты — ? — ? — ваши студенты — эти из семинара — разговорники — они — они — им — они — самые все специалисты — все специалисты по РР в Советском Союзе — все. Но, несмотря на эту эксплицитность, даже адресату текста не вполне понятно соотношение некоторых номинаций (фактически речь идет о двух разных конференциях и о разных студентах: присутствовавших на московской конференции и делавших доклады на саратовской). Естественно, что в письменном тексте такое было бы невозможно.
Основным видом связи между высказываниями внутри СФЕ, как и в письменных текстах, являются союзы, передающие сочинительные, противительные, реже причинно-следственные отношения (этот вид отношений чаще всего эксплицитно не выражается): А вот ты знаешь/ вообще конференция конечно очень хорошо прошла в каком отношении? На конференции были все специалисты по разговорной речи в Советском Союзе // Никого не миновали // Отовсюду // и не было ни одного специалиста/ который бы не приехал/ понимаешь… И вот один москвич там… он сказал…
Но большая часть текстов и текстоидов, встречающихся в семейных беседах, очень отличается от подготовленных. Характерной их особенностью является полисубъектность: текст строят все или почти все участники беседы. Своими репликами, связанными с основной темой текста, они поддерживают рассказ говорящего, помогая развивать тему. Таков, например, рассказ о собаке из третьей записи. В качестве зачина текста-разговора используется прямой вопрос Д., резко и неожиданно меняющий тему разговора о комнатных цветах на рассказ М. (при активном участии О. и Д.) о собаке: А Мухтарушка был сегодня?. Концовки этот текст-разговор не имеет: тема собаки органично и плавно соскальзывает на разговор о соседях, которые закрывают дверь в подъезде, так что собака не может войти в дом. В тексте-разговоре о собаке реплики всех трех участников активно дополняют друг друга: М. Пришел он рано утром/ около десяти часов — Д. А не ночевал вчера? — М. Нет — О. Он вечером вышел // — М. Он вчера поужинал и ушел восвояси // и т.д.
Этот текст-разговор состоит из семи СФЕ, в основном оценочного характера: не столько рассказ о жизни собаки, сколько выражение отношения участников беседы к ней. Все СФЕ очень короткие, микротемы, не успев развиться, сменяются новыми. Основное средство связи — топикальная цепочка, в которой прямая базовая номинация (собака) встречается только три раза в репликах обобщенно-оценочного характера: О. Нельзя собаке создавать человеческие условия // Она уже перестает быть собакой — М. Да ведь конечно/ это так/ безусловно // Но собаке тоже знаешь хочется тепла. А имя собственное (Мухтарушка) — только в вопросе-зачине и в ответной реплике М. Был утром // Но я пошла за молоком // Говорю: Мухтарушка/ ты останешься или пойдешь? Он ни слова не говоря встал и вышел //. А потом на протяжении всего текста-разговора используются местоименные субституты — он — его…, причем это местоимение повторяется буквально в каждом предложении, неполных же предложений всего три.
Связность текста создают многочисленные лексические повторы (ходил — приходил — ложился — лежит — вытянется) и частицы-связки, из которых самая частотная да со значением добавления, распространения: Да ведь конечно… Да вот позавчера что ль пришел… Да он там не открывает дверь, реже вот, иногда в сочетании с да: Ведь вот когда мы приехали сюда… Да вот позавчера… — это связи между СФЕ, а внутри СФЕ между предложениями, как и в письменных текстах, используются союзы и, а, но (Я пошла че-то/ и он пошел / и сел около кровати // Я говорю: Нет/ уж ты пожалуйста к кровати хвост не прижимай // А он так сел близко к дивану // Я говорю: Нет/ пойди сюда // И он сейчас же в эту комнату //.
Как уже говорилось, текст-разговор о собаке соскальзывает на разговор о соседях, в котором главное — негативная оценка их поведения. Здесь есть концовка: М. Он слишком себя любит/ чтоб из ведер лить/ ведра носить — О. Тогда другое дело (читает программу телепередач). Вероятнее всего, концовка связана с желанием прекратить этот разговор.
Эти два следующих друг за другом текста-разговора отличаются друг от друга своей эмоциональностью: второй более оценочен и более рыхл — нет зачина и перехода к основной части.
Текст-разговор с ребенком из первой записи демонстрирует активную роль взрослого в старании разговорить ребенка (Ну расскажи нам стишок… Еще что-нибудь расскажи… Ну расскажи как…), задающего тему общения (На море расскажи как поедешь… А что на море делать будешь? А кого ты еще боишься?) Основным текстообразующим средством здесь являются частицы (прежде всего ну) и союзы (особенно а), переход к новой микротеме начинается часто со специальной контактоустанавливающей конструкции типа А знаешь… А помнишь?. Весь этот текст-разговор типичен для ситуации “демонстрации” ребенка (в данном случае явно для магнитофонной фиксации на будущее, о чем ни ребенок, ни другие взрослые не знают и в последующем разговоре — жалобы на детей — осуждают такое поведение молодых родителей).
Все сказанное свидетельствует не только о принципиальной политематичности естественных семейных бесед, но и их структурной разнородности, неорганизованности в них отдельных фрагментов. Не подтверждается ни мнение о наличии глобальной гипертемы всей беседы, ни о намеренной смене темы из-за тематической усталости (это бывает, но не является основным стимулом смены тем), ни о явственно и последовательно обозначаемых сдвигах и сменах тем, доказываемых в работах Уральской школы. Видимо, есть принципиальная разница естественных семейных бесед, записанных скрытым магнитофоном, и так называемых “открытых семейных бесед”.
Разговорный стиль речи — стилевые черты и языковые средства
